Джейтест - Иванов Борис Федорович - Страница 3

• Предыдущая
• 3/120
• Следующая

— Ага, — согласился Кайл. — Она, между прочим, просто кладезь этой народной премудрости. Назубок выучила все глупости, которые насочиняли со времен Первых Высадок. Мне тогда, в храме, пришлось выслушать их все. Я было попытался ей объяснить, что все это — просто древнекитайский фольклор, еще с Земли привезенный, да куда там... — Он безнадежно махнул рукой. — Сначала молчала-молчала, а потом, когда попросил ее мне подсвечивать факелом — я копировал надписи, — как пошла излагать... И интересная сама по себе мифология, только бредовая сильно. Но тут я большой мастер поспорить: мне с детских лет тоже немало такого пришлось выслушать.

— Угу, — хмыкнула Марика. — Хорошо помню, как Квинт с Павлом сражались друг с другом за твою молодую душу...

Она осеклась и на минуту задумалась.

— А часом, не Квинт тебя на эти архивы вывел? Понимаешь, как-то все у тебя всегда связано. И к храму тому ты нас повел, потому что вспомнил какую-то историю, которую тебе рассказывал старый чудак. Знаешь, хоть ты и не пошел тогда в люди Джея, что-то такое в тебе осталось все же.

Кайл зябко поежился:

— Ну и интуиция у тебя, сказал бы я. А ведь точно: я был почти уверен, что эти файлы с данными аэросъемок мне подвернулись случайно. Те, на которых просматривались контуры этих подземных монастырей. А ты меня заставила задуматься. Ведь Квинт еще до меня бывал в архивах Ратуши. И он был так огорчен, когда узнал, что как раз в этих местах будут строить Терминал. Даже не огорчен, словно испуган как-то... Обеспокоен...

— И поэтому ты додумался тащить меня сюда? — вздохнула Марика. — Ну, а почему сам-то он здесь не появлялся? Или?..

— У них свои отношения с Джеем — у его людей. В общем, мне как-то надо поговорить со Стариком.

Кайл потер лоб, потом решительным движением отключил автопилот: они уже мчались мимо домов предместья.

Маленькие и яркие, злые луны Джея наперегонки плыли в безоблачном ночном небе кампуса. И от домов, деревьев, кустов зыбкими, плывущими веерами падали двоящиеся, троящиеся, множащиеся разных цветов тени. Рябая громада Джея II — безжизненного спутника планеты, более известного в миру под прозвищем Старой Сковородки, — еще только дожидалась за горизонтом своего часа, чтобы взгромоздиться на небосклон.

А если отвести взгляд от небес, то можно было вообразить, что академический покой замершего в ночной тишине Вестуича — покой, воплощенный в замшелом камне и кирпичной кладке стен, — длится вот уже который век. Но они выросли на глазах мальчишки Кайла Васецки — эти старинные на вид коттеджи университетского городка и его дом (одним из первых), как вырос из сухой земли этой степи весь Вестуич — взамен того, старого города, что остался в предгорьях Шепчущих хребтов обугленным призраком, заставляющим истерически верещать счетчики Гейгера.

Кайл и вырос вместе с этим городом, прилепившимся на стыке мрачного массива Озерных лесов и Великой степи, на полдороге от гор к океанскому побережью. Вырос под треск радиоактивной смерти и под бравые сводки радиационной обстановки. Под бравурные марши и сообщения об уничтожении последних големов, бродивших по планете после Катаклизма. И каждый раз все верили и твердили друг другу, что это был и в самом деле последний боевой мегаробот Древних Империй.

Странно, что все это словно осталось в каком-то другом Мире — там, вместе с веснушчатым мальчишкой, который не боялся в одиночку добираться по лесу до дальних скитов и подолгу бродить в распадках со стариком Квинтом. Потом, много позже, когда Павел научил его этой русской привычке меняться разными мелочами — «махаться не глядя», он подумал, что, сам того не зная, вот так — не глядя — «махнулся» судьбой с кем-то другим — благополучным и обыкновенным. С кем-то таким, с которым с детства ничего не могло случиться. Кайлу не нравился этот его выигрыш.

Впервые после жаркого степного лета с предгорий Шепчущих хребтов потянуло осенней ночной свежестью, чуть тронутой ароматом тления. Кайл завороженно смотрел на эту привычную и ставшую вдруг совсем незнакомой картину, зябко ежась перед распахнутым окном своего кабинета — бывшей детской, а потом бывшей спальни бывшего школяра. Затем вернулся к столу.

«Скоро начнутся туманы...» — потирая виски, подумал он и отодвинул в сторону массивный, словно потяжелевший, ларец. К находке был уже прикреплен образцово заполненный ярлычок, и уголки ярлычка потерлись, чуть завернулись. Ларец был аккуратно протерт слабым мыльным раствором и петролейным эфиром, отчего окончательно приобрел вид музейного экспоната.

В освободившемся круге света на столе осталось только множество исчерканных ксероксов с текстами, сфотографированными с разных частей ларца, да несколько листочков факса.

«В целом ты, Кайл, неплохо справился с переводом большей части текста, — писал ему с противоположного полушария Джея доцент Сухов. — Прими только во внимание, что в текстах такого объема известное тебе сочетание «эс-цэ-цэ» никогда не означает сокращенного выражения для понятия «уважать», «уважение». Это — самостоятельное труднопереводимое понятие — смотри об этом у Ямагавы. Фрагмент в конце (точнее, его перевод) ты, конечно, взял с потолка — не огорчайся: Старик и я мучались с ним все эти две недели. Вот что там действительно можно вычитать...»

Кайл еще раз потер виски, с отвращением посмотрел на недопитую чашку кофе, вытащил из ящика стола и бросил в круг света ощетинившийся закладками томик Ямагавы, встал и вышел на крохотную веранду в надежде снова уловить хотя бы тень дыхания осеннего ветра.

Если бы не влекомые невидимыми факельщиками через черную бездну небосвода огни здешних низких лун, можно было бы подумать, что на дворе стоит восемнадцатый, от силы — двадцатый век и двор этот вместе с небольшим садом и сам коттедж мирно дремлют где-то на окраине университетского городка в какой-нибудь Новой Англии. На Земле.

Но он стоял на Джее — этот краснокирпичный университетский городок. И слепое пятно «угольного мешка» заслоняло от Кайла малую звездочку под названием Солнце. Шестая планета здешней «солнечной системы» так и сохранила своим именем буквенное обозначение по каталогу Праттера. Вместе с именем этот Мир сохранил патриархальную склонность к краснокирпичной готике уютных маленьких городков, основанных еще первопоселенцами, и к пуританской строгости нравов здешнего общества. Все волны переселенцев с Земли миновали ее. Обе попытки массированной колонизации Внутренних Пространств кончились пшиком. Они так и остались необжитыми — эти взятые в кольцо гор, залитые гнилыми болотами, заросшие непролазными джунглями низинные просторы материков планеты. Конечно, досадно сознавать, что там, за призрачными, тающими в небе вершинами Шепчущих хребтов, остается заброшенным пространство, по величине общей поверхности чуть превышающее земную сушу, но уж слишком крепко запечатлелись в памяти народа Джея совпавшие с отчаянными экспансиями в глубь материков легендарные Катаклизмы, потрясшие планету. С тех пор неспешное увеличение его населения зависело от не слишком впечатляющего превышения средненькой (если брать по Обитаемому Космосу) рождаемости над тоже ничем не выдающейся смертностью да от тоненького ручейка иммиграции.

Извне сюда поступали (и вовне уходили) в основном не товары материальных производств и не люди, а информация. Сорокамиллионный, разбросанный по городкам Побережья и Прерии пуританский мирок Джея не знал особенных врагов — ни внешних, ни внутренних, был строг к себе, самодостаточен — в общем, довольно гармоничен. И не любопытен.

Так и оставшейся неисследованной Terra incognita лежали за цепями Шепчущих хребтов Внутренние Пространства, ставшие могилой для тысяч неустрашимых первопроходцев и источником славы и незыблемого авторитета для полудюжины уцелевших экспедиций. Так и осталось слухами и россказнями изустное наследие Огненных Паломников, которые знали тайные тропы в самые сердца тех, вечной мглой застланных пределов здешнего мироздания.

• Предыдущая
• 3/120
• Следующая