Вместе с Россией - Иванов Егор - Страница 91

• Предыдущая
• 91/116
• Следующая

Настя молча слушала разглагольствования Гриши, с любопытством смотрела в окно. То, что говорил Гриша, было правильно. Но вместе с тем на Каменноостровском проспекте, где Настя не бывала с тех самых пор, когда Алексей в далекие предвоенные времена объяснялся ей в любви на Стрелке Елагина острова, вознеслись красивые доходные дома, открылся Спортинг-Палас.

При ярком свете луны, с яркими витринами магазинов Каменноостровский проспект был совсем не так плох, как говорил Гриша.

Подъезд «Эрнеста» розовел пятном света. Возле него скопились фыркающие на холоде авто и громоздившиеся на козлах своих легких санок лихачи.

Оказалось, Гришу здесь хорошо знали. Старый сухощавый метрдотель, вылощенный, словно английский лорд, вышел из внутренних залов приветствовать гостей. Он изучающе скользнул глазами по спутнице завсегдатая заведения. Красота Анастасии, а главное — внушающая уважение манера держаться произвели на него впечатление. Он немедленно переключил свое внимание с Гриши на даму и повел молодых людей к резервированным для важных гостей местам. Столик на двоих стоял совсем рядом с эстрадой для танцев. Настя села и стала спокойно оглядывать зал. Он был уже полон.

Густой, почти осязаемый воздух наполнял помещение с невысоким потолком. Тонко перемешались дым дорогих сигар, аромат французских духов, живых цветов, стоявших на каждом столике, запах шампанского и коньяка.

— Как обычно, — сказал Гриша, делая заказ. Высоко подняв голову, он принялся высматривать знакомых, гордый тем, что сегодня рядом с ним самая красивая дама. Общество было весьма пестрым. Несколько офицеров с боевыми наградами и гораздо больше «земгусаров» в такой же полувоенной форме, как и Гриша. Пожилые господа, все как на подбор в отлично сшитых фраках и крахмальных манишках, по виду — типичные миллионщики. В пух и прах разряженные дамы, похожие на кокоток, и скромно, но дорого одетые кокотки, выглядевшие дамами.

Официант принес большой хрустальный графин, наполненный лимонадом, и фарфоровый чайник с чашками. После того как человек, поставив на стол жбан икры, холодное сливочное масло и горячие калачи под салфеткой, удалился, Гриша заговорщицки подмигнул, указывая глазами на сосуды.

— Алкоголь везде запрещено подавать из-за войны… Народ должен идти умирать трезвым… А нам можно. Так что в карте стоит «лимонад а-ля-сэк». Но не шампанское. И не коньяк, а «чай фирмы Мартель»! Ха-ха-ха…

Гриша налил Насте в тонкий высокий стаканчик шампанского, себе — половину чайной чашки коньяку, поднял ее и спросил:

— За что мы пьем?

— А когда будет танго? — вместо ответа спросила Настя.

— Оч-чень скоро, — обещал Гриша. Он жадно, почти залпом осушил чашку. Настя с жалостью наблюдала, как легко он пил огненную жидкость.

— Посмотри на третий столик от оркестра у стены… — склонился Гриша к плечу спутницы. Настя слегка повернула голову в указанном направлении. За столиком важно восседал грузный, почти квадратный господин с красными пальцами коротких рук. Он был неприятен. Держался властно и заносчиво.

— Это мой патрон. Знаменитый Манус, Игнатий Порфирьевич! — уважительно прошептал Гриша. — Крупный банкир, миллионщик и хитрюга…

Рядом с Манусом небрежно потягивала «лимонад» элегантная худощавая женщина лет тридцати двух. В отличие от большинства дам, наполнявших зал, она не была увешана драгоценностями.

— Это его содержанка! — грубо уточнил Гриша. — Она не любит носить бриллианты, хотя у нее их больше, чем у законной жены.

Настю покоробило от Гришиного цинизма. Кавалер что-то хотел сказать о Манусе, но барабанщик маленького оркестра ударил дробь, запела скрипка, рассыпалась соловьиная трель фортепиано. Когда гнусаво заныл американский саксофон, между столиков, к свободному пространству в центре зала заскользили двое танцоров. Артист был строен, как гимнаст, а его партнерша гибка, как змея. И одета она была в блестящее длинное платье змеиного узора, с высоким разрезом. Он — в узкие испанские панталоны с широким кушаком и малиновую шелковую рубаху, плотно обтягивающую его сильное тело.

Танец артистов был воплощением власти женщины над страстью и силой мужчины. Рыдала скрипка, гудел саксофон, два тела переплетались и отталкивались. Балерина то умирала в объятиях танцора, то вела его за собой…

Налитыми кровью, жадными глазами впивались в женщину господа во фраках, мундирах и френчах. Сытые, разгоряченные алкоголем и крепким запахом духов, возбужденные вседозволенностью, рождаемой бешеными деньгами, они готовы были тут же устроить аукцион на балерину. Ее черные как вороново крыло волосы, обнаженные руки и плечи, сладострастные движения, кажется, поощряли их.

Манус весь напрягся, словно кот, изготовившийся к прыжку. Его соседка, изнеженно откинувшись на стуле, вперила томный взгляд в белокурого атлета-артиста.

Гриша выпил еще полную чашку коньяка и начал бледнеть. Как и все мужчины в этом зале, он стремился к танцовщице. Он не знал, как и все остальные, что она уже продана за большую цену, что ее партнер — только декорация, что один из тех толстосумов, что сидят в зале, уже оплатил свою покупку. Но он легко отдаст ее, если получит от перекупщика больше, чем заплатил сам…

В полумраке зала нагло сверкали бриллианты на женщинах. Переливались жемчуга и камни. Атмосфера нагревалась от разгоряченных зрелищем и напитками тел.

Гадливость и омерзение постепенно стали подниматься в душе Насти. «И зачем я только пошла сюда?» — с сожалением подумала она.

Метрдотель принес ей корзину орхидей. Под самым красивым цветком лежала визитная карточка Мануса. Царственно повернув голову, Настя посмотрела в его сторону и вежливо, но просто кивнула ему в знак благодарности. Гриша наполнил свою чашку до краев, подобострастно изогнулся и, глядя на Игнатия Порфирьевича, выпил ее до дна.

Манус восхищенно смотрел на Настю. Красную руку с короткими пальцами он держал на том месте пикейного жилета, под которым должно биться сердце. Его спутница недоброжелательно покосилась на Анастасию. Настя отвернулась.

— Откуда сейчас орхидеи? — спросила она Гришу. — Наверное, из оранжерей?

— Что ты! — удивился всезнающий белоподкладочник. — У нас в России не хватает вагонов, чтобы подвозить продовольствие в города и военные припасы на фронт… Что же касается цветов и предметов роскоши, то для них вагоны всегда находятся. Все это поступает от союзников вместо пушек и снарядов через новый порт на Мурмане…

Гришины глаза остекленели, движения стали замедленными.

— Выходи за меня замуж! — вдруг предложил он Насте. — Я всегда хотел взять тебя в жены. Еще когда ты училась в консерватории…

Настя вспыхнула.

— Я уже замужем и люблю своего мужа! — резко ответила она. Гриша не слышал ее возражения.

— Я сейчас достаточно богат, чтобы жениться по любви, — еле шевеля губами, но четко выговаривая слова, сообщил он. — А потом… Ты видела, как на тебя смотрел великий Манус?! С такой женой можно стать вдесятеро богаче… А ты знаешь, кто такой Манус? Этот человек мой идейный враг… Он хочет сепаратного мира, который ему выгоден!.. А я хоть и работаю у него в Сибирском банке, связан с общественностью. Мы желаем войны вместе с союзниками до полной победы над германцами. Нам невыгодно замиряться… — стал вдруг излагать свое политическое кредо новоявленный жених.

— Перестань, Гриша. Я хочу уйти… — потребовала Настя.

Оркестр снова заиграл танго на другой мотив. Артисты вышли в иных, еще более открытых костюмах. На балерине была коротенькая греческая туника.

Настя обратила внимание, что многие из присутствующих дам уже сидели в слишком вольных позах, обнажая часть ноги. «Это же верх неприличия, — с ужасом думала Настя. — Какие распутницы здесь собрались, и я в их обществе! Кошмар!.. Надо немедленно выбираться отсюда!»

Танцевальная пара скользила теперь не только в центре зала, но и между столиками, отрезая Насте пути к бегству. Иногда артисты двигались совсем рядом, и тогда накатывалась удушающая волна каких-то сильных духов, пряных, словно специи.

• Предыдущая
• 91/116
• Следующая