Повести древних лет - Иванов Валентин Дмитриевич - Страница 100
- Предыдущая
- 100/110
- Следующая
Утренний рассветный ветер раздувал рдяные кучи углей. Вместо пристаней торчали обгоревшие пни дымящихся свай, и горестный запах пожарища проникал в каждый двор. Одни петухи беззаботно-горласто славили Солнышко.
На том, заволховском берегу, перед сбежавшимися жителями загородной стороны приплясывали голые. Вот один забежал по отмели в реку, повернулся и, дразнясь, похлопал себя по спине.
Не до него! От Детинца звали прерывисто-хриплые рога, и там зашумел тысячеголосый рев битвы.
Глава третья
1
Опасность грозила драгоценнейшему достоянию племени Вотана, огонь подобрался к «Морским Соболям», «Волкам» и «Пенителям Валов», как на образном языке скальды называли черные драккары.
Хотя в поле под стенами Города было неспокойно, но, бросив тын, к Волхову побежали со своими дружинами ярлы Свибрагер, Альрик, Агмунд, Ингуальд, Гардунг, Гаральд Прекрасный и Эрик Красноглазый. Вестфольдинги спешили беспорядочными толпами, сталкиваясь в темноте на мало знакомых тесных улицах.
Ярл Балдер Большой Топор заблудился и не мог выбиться из тупика. В яростной поспешности викинги вломились во дворы, пробивали, ломали заборы и стены. Как безумные, точно в непроходимом лесу, они крошили препятствия дубинами, мечами, топорами, побили все живое, попавшееся под руку, — людей и скотину и прорвались, оставив за собой развалины.
В Детинце остались многочисленные раненые викинги и с ними тоже раненые ярлы Эвилл, Гунвар, Фрей. На стенах конунг Скат без размышлений бросил Ставра с его уже немногочисленными дружинниками. О чем мог думать старый ярл, когда огонь угрожал и его драккарам!
Скат с презрением оттолкнул сухопутного князя низкого племени, который никогда не возвысится до благородной страсти к коням соленых дорог, и исчез, назвав Ставра нидингом — трусом.
Напрасное оскорбление. Ставр был уверен, что уж коль земские придумали пустить по Волхову горючие плоты, то мало что останется целым. Пропадут и его собственные причалы, и расшивы, и склады. А драккаров Ставру не было жаль. Раздраженный грабежом, который учинил Ролло, Ставр понимал, что такое может и повториться. Пусть же сильно убавившиеся в числе вестфольдинги потеряют возможность отступления. Тем крепче они привяжутся к князю.
Князя тревожило, как бы земские, пользуясь смятением, не напали с поля на Город, не сломали его ослабевшую дружину.
Волховский пожар освещал Город и слепил дозорных на тыне. После вечерней тревоги земских не было слышно. Ставр тешил себя надеждой, что с вечера земские дразнились лишь, чтобы оттянуть внимание от реки. Но самозваный князь ошибся. Тараны ударили сразу в двое ворот, и затрещали дубовые полотнища.
Ставр рванул холеную бороду: не на кого гневаться, как на самого себя. Не однажды городские старшины судили, что и дерево иструхлявело, и гвозди поржавели, и петли осели. Ставр, поспорив с Гюрятой, посмеялся над плохоречивым старшиной:
— Чегой-то боишься ты и от кого хоронишься? Нам с поля не ждать врага и не ждать ниоткуда. И год, и два, и далее простоят ворота.
Ныне не он ли, Гюрята, под воротами?
Внизу, в темноте, земские люди качали на ременных лямках тесаные тридцатиаршинные кряжи. Ставровы воины били из луков и пращей. Латные товарищи прикрыли таранных щитами, как твердой крышей, и эта крыша живой черепахой, как сама, махала тараном. Новгородский князь слишком понадеялся на нурманнов, не припас на тыне ни тяжелых камней, ни плах, ни горячей смолы…
Ставр погнал дружинников в улицы заваливать ворота изнутри и встречать земских мечом.
С шестого удара окованный железноголовый таран порушил одряхлевшее дубовое строение ворот. Расходились, трескались, пятились полуаршинные доски. С десятого — сломались петли и осевшие полотнища удержались на одних накладных засовах.
— У-ухнем! У-ухнем!
Засовы рванулись из гнезд. Вместе с воротами таранные и латники земских влетели на наставленные копья и рогатины. Улицу сразу заперло телами и деревом, наполнило криком и стоном.
Зло лезли земские латники в собранных на ратном поле нурманнских доспехах. Они потеснили дружинников, которых сзади бодрили сам князь, бывшие старшины Гул и Гудим и излюбленные Ставровы советники бояре Нур с Делотой. А что творится у вторых ворот, где воеводствовали бояре Хабар и Синий вместе со старшим приказчиком Гарко? Оттуда дали весть: «Ворота сбиты. Хабара посекли. Гарко посекли. Земские силят. Мощи нет. Синий отводит дружинников к Детинцу».
Пришло утро. Волхов пылал. Ставр велел отходить, едва поспели к Детинцу. Земские чуть задержались, и ворота Детинца были запахнуты вовремя. Эти ворота не как городские: недавно обновлялись. Доски были набраны на толщину в пять четвертей, проложены железные полосы и укреплены гвоздями со шляпками в четверть.
2
Земское войско не совершило тягостной ошибки, пытаясь с размаху, с первого удара разбиться о крепкий Детинец. Зная, что сила нурманнов ушла на пожар к Волхову, земские хлынули туда, к реке.
И в улицах встретились с извещенными вестфольдингами.
Предсолнечный свет показал викингам тех, кто лишил их драккаров. Опаленные нурманны набросились на новгородцев как бешеные, хотели бы пытать, терзать, мучить, но могли лишь сражаться. И они бились с необузданной силой, которую до этого времени не вкладывали в расчетливое осуществление набегов, единственной целью которых бывали грабеж и обогащение.
Не забывая привычно изученного искусства боя, викинги, насколько им позволяли улицы, строились, ударяли с обычным единством и отбросили земских, беспощадно истребляя передних.
Бились между дворами. Перекрестки стали полями угарно-диких сражений. В тесноте едва могли размахнуться и не рубили — кололи.
Опустивший копье или рогатину, уже не мог поднять оружие. И силой не одной пары рук, а всем множеством страшно шел каленый рожон на толстом древке, пока не ложился под тяжестью пробитых насквозь мертвых тел.
Слеплялись так тесно, что могли ударить лишь сверху рукояткой меча или топорищем. Перехватив копье, превращали его в кинжал. Лучшим оружием сделался нож, а терялся он — когтистые пальцы искали впиться в горло или выдавить глаз; ступня, найдя ступню, мозжила кости. Били коленом, стянутые как обручами в безысходной тесноте, подобно зверю грызли зубами.
Через скользкие от крови засеки, наваленные из мертвых и умирающих, новгородцы лезли, не зная страха. Задыхаясь, хрипя и рыча, спешили, спешили свалить, схватить, задушить, задавить, разорвать, раздробить, растерзать…
Здесь совершались, как во многих русских древних и поздних боях, великие подвиги самоотреченной личности, растворившейся в общем деле. Этих подвигов никто не воспевал. И не мог воспеть тот, кто видел. Человечно и справедливо, устрашившись нагой истины, такой летописец молчал. Или, по истечении лет, описывая прошедшие годы, кратко вспоминал, как «простой человек в посконной рубахе и с одним коротким копьем защитил свою родину отчаянным мужеством лучше твердого доспеха…».
А как действием пламенной души слабое, мягкое тело приобретало беспощадно-жесткую силу железного тарана, как отвергалась самая мысль о страдании и личной гибели? Это неописуемо. Здесь права слов ограничены. Позволено лишь намекнуть, чтобы не затмить правду подробностями подвигов.
А все недосказанное сам человек обязан постичь своей душой и, без содрогания, воскресить светлые образы героев.
3
Войдя в Город и неся ежеминутную тяжкую убыль, земское войско не таяло, а росло. Горожане распрямлялись. Шагая из своих дверей, хозяева вступали прямо в бой, искупали вину.
- Предыдущая
- 100/110
- Следующая
