Паутина долга - Иванова Вероника Евгеньевна - Страница 30

• Предыдущая
• 30/86
• Следующая

— Но устроиться не удалось?

Молчание.

Да, в Нэйвосе хоть и много всяческих управ, да только чтобы в них попасть, нужно либо отучиться в Академии хоть пару лет, либо обратиться к влиятельным родственникам: первый вариант поставляет на службу людей, которые и впрямь умеют работать, а второй — их непосредственных начальников, работать не слишком умеющих, но зачастую по скудости ума не мешающих работе, тем самым позволяя управам жить и здравствовать.

— Понимаю... Деньги закончились, и ты решил постучать костями. Надеялся на выигрыш?

Парень вскинул голову, тряхнув светло-русой чёлкой:

— Я везучий!

— Как выяснилось, не всегда.

Моё замечание вызвало в серых глазах вспышку боли.

— Я должен был выиграть!

А вот это верно: у парня редкое чутьё для неодарённого. Его броски почти всегда были выигрышными по сравнению с возможными моими, и если бы я слегка не смошенничал, победа и жетон достались бы моему противнику. Что же получается? Из-за меня разрушится жизнь двух молодых людей? Нехорошо. Вдвойне нехорошо узнать об этом накануне Зимника, потому что кто как, а я свято верю в традиции. Если издавна народ старался завершить все дела и уплатить все долги до того дня, как небосклон останется без звёзд на целую ювеку, значит, есть в этом смысл: в противном случае, обычай не сохранился бы до наших дней. Хотя, вполне возможно, его исполняют только в провинциях, а столичные жители давно уже забыли о правиле: «В новый год входи без старой грязи на душе и теле». Им же хуже, если забыли. Но я-то помню!

— Тебе был нужен жетон?

— Ночью в «Перевале» можно встретить больших людей. Я мог бы завести с кем-то из них разговор и добиться поступления на службу.

Действительно, мог бы. Парень верит в свою удачливость, а подобная вера иной раз лучше самой удачи.

— Вот что... Я отдам тебе свой жетон.

Серые глаза округлились:

— Отдашь?

— Ну, подарю, не в этом суть. Но только завтра: сегодня он нужен мне самому. Всего на одну ночь. Подождёшь?

— Да! — Он было просветлел лицом, но тут же снова угас.

— Есть проблемы?

— Подати надо заплатить завтра до полудня. Если не успею, дом отнимут.

Понятно. Парню нужны деньги, как можно скорее и как можно надёжнее. У меня самого монет негусто, ссудить не смогу. А что, если...

— Но ты же говоришь, что везучий? Выиграй.

Он качнул головой:

— У меня совсем мало осталось, на пару ставок, всего. А что, если проиграю? Так мы с сестрой хоть несколько дней сможем прокормиться...

Да, как только нужда загоняет в угол, мы все становимся донельзя осторожными. Вчера парень был на пике вдохновения, рисковал, не думая о проигрыше — и побеждал. Пока не встретился со мной. А сегодня, с последними монетами в кошельке, почувствовал неуверенность, значит, удачи в игре не будет. Правда, зачем нам удача? Нам достаточно тщательного расчёта!

— Я тебе помогу.

— Чем?

Улыбаюсь:

— Чем могу. Дам тебе кости и научу обращаться с ними так, чтобы выигрывать.

— Всегда?

— Всегда.

Он недоверчиво нахмурился:

— Магия в игре запрещена.

— В моих костях не будет никакой магии, и они легко пройдут любую проверку. Встретимся здесь же, в три часа пополудни, и поверь: к вечеру ты станешь богачом! Если будешь внимательно меня слушать.

Что мной двигало? Желание помочь парню, упустившему удачу по моей вине. Но не только оно одно. Я был зол, как тысяча аглисов, на весь игровой мир.

Лично мне игра не приносит радости. Скажу больше: всеми силами избегаю принимать в ней участие, потому что не могу не чувствовать, как именно нужно бросить кости, чтобы получить наилучший результат. А притворяться обычным игроком и делать вид, что полагаюсь на волю случая — наступать самому себе на горло. Поэтому я всегда больше смотрю, чем играю. Смотрю на людей, искренне уверенных в случайности выпадения той или иной грани, восхищаюсь ими и жалею их.

Идеальных костей не бывает: в каждой из них содержится изъян, и если знаешь его происхождение, можешь поставить себе на службу. Неважно, каков из себя материал, послуживший основой. Неважно, насколько умелы были руки мастера, изготовившего кубики. Мир существует лишь потому, что вечно меняется в мелочах при кажущейся незыблемости общей картины. Что есть хаос? Отступление от норм и правил. Ступенька вниз или вверх. Ровная дорога усыпляет сознание, но стоит на ней возникнуть кочке или ямке, вот тогда только все и начинается!

Из-за приоткрытой двери доносилось размеренное шурханье рубанка. Р-раз. Р-раз. Р-раз... Хорошо работает человек: разговор стального лезвия и деревянной поверхности глухой, ровный, степенный, как неторопливый обмен мнениями между двумя стариками о стоящих на дворе погодах. Древесные волокна могут быть и рыхлыми, и крайне твёрдыми, но и в том, и в другом случае главное, не торопиться. Действовать настойчиво, но плавно, с глубочайшим уважением: дерево любит почтительное обхождение. Это вам не железо, которое греют до красна и плющат молотом — грубое существо, даже в самом изысканном своём воплощении. А дитя леса, без ропота принимающее свою судьбу быть срубленным и отданным на поживу ненасытным людям, на ласку всегда отзывается лаской. Как же иначе? Оно ведь было и остаётся живым.

Мой отец... Мой второй отец любил плотничать. По крайней мере, в те несколько коротких лет, наградивших ветерана спокойной жизнью в лоне семьи, он частенько навещал светлую комнату, примыкающую к сеням, в которой неторопливо пилил и строгал. Больше для собственного удовольствия, нежели для пользы дела, но матушка не жаловалась. Вздыхала, когда супруг отправлялся на встречу с очередными деревяшками, и время от времени лишь просила подновить половицы или поправить расшатавшиеся ножки у стола. Помню, в такие минуты отец смотрел на Каулу странно светлым взглядом, словно не понимал ни единого слова, но готов был вечно слушать мягкий северный говор. И матушка в конце концов смущалась, осекалась и замолкала. Тогда отец брал её ладони в свои — твёрдые, с крупными натруженными суставами — и целовал супругу. В переносицу... Хм, о чём это я?

Так вот, Сивалл любил плотничать, но любая его работа заканчивалась, когда брус, доска или иная заготовка открывали взгляду красоту узора волнистых волокон. Отец мог отложить инструменты и часами любовно поглаживать янтарно-золотые или тёмно-розовые колобашки, но превратить их во что-то полезное... Такого не случалось. И пожалуй, понимаю, почему: иногда вмешательство в естественный ход вещей неизбежно и необходимо, но если можно обойтись без него, не стоит нарушать совершенство, созданное не тобой. Зарабатывать плотничаньем на жизнь Сиваллу не было нужды: хватало пенсии от имперского казначейства и щедрости Заклинательницы Сэйдисс, поэтому матушка не смела перечить, и отец снова и снова уединялся в своих владениях. А иногда пускал туда и зрителей. Меня, к примеру.

Научиться обращаться с пилой и рубанком под присмотром отца мне так и не довелось: болотная лихорадка унесла Сивалла раньше, чем я успел приноровиться к новому телу. Но глаза уже могли внимательно смотреть, и увиденное не прошло даром. Много позже, взяв инструмент, мне достаточно было вспомнить, как им действовал отец, и сноровка приходила сама собой, потому что для мастерства нужны не только годы терпеливых повторений, но и способность приникать в суть происходящего. Проникать разумом и телом, находящимися в полном согласии...

Стучу костяшками пальцев по двери. Из хороших досок набрана, звучит звонко и дружно, стало быть, деревянщик в своём деле толк знает.

Шурхнув последний раз, рубанок умолкает.

— Позволите войти?

— Как пожелаете.

Переступаю порог, оставляя дверь приоткрытой ровно на столько же, сколько было до моего пришествия: для успешной работы с деревом важно, чтобы ни теплота, ни сухость воздуха не менялись, иначе плохо подготовленные доски поведёт, и ничего путного из них уже не получится.

• Предыдущая
• 30/86
• Следующая