Фантастическое приключение доярки Нюрки и коровы Шурки - Ивенин Владимир - Страница 1

• 1/12
• Следующая

Напоследок Нюрка машинально глянула в засиженное мухами трюмо, что стояло под божницей. В мутном стекле отразилась знакомая фигура: среднего роста, полная, с мощными икрами и с большой грудью, выпирающей из выцветшего до белизны когда-то синего халата, а также круглое лицо с двумя голубыми озёрцами глаз, чуть вздёрнутый нос. Морщин пока, слава Богу, нет. Какие морщины! Ведь Нюрке чуть-чуть за тридцать. Она пригладила непослушные пряди волос. Но причёсываться было некогда. Нюрка спешила на дойку. Она, как всегда, опаздывала из-за своего неугомонного мужа Кости.

«И что за напасть такая?! — ругала она мысленно мужа. — Как напьётся, так давай и давай. Вот кобель проклятый!…» — плюнула под ноги Нюрка и услышала из передней сердитый голос непроспавшегося мужа:

— Нюрка! Ты куда? Опять, поди, на какой-нибудь слёт?! Ах, стерва! Мужа оставила! Ну, погоди, доберусь я до вас с председателем!

— И что, дурак, орёшь? Будто не знаешь, куда ухожу. Дрыхни дальше. Подою, приду. — Не слушая больше мужа, выскочила из дома и побежала на ферму.

«Да, неплохо бы сейчас куда-нибудь на слёт животноводов махнуть. Хотя бы на районный, а на областной ещё лучше, — думала по пути Нюрка. — Отдохнула бы от этого проклятущего! Если бы все сейчас вернулось… А то пришли к власти демократы — и никаких тебе слётов, ни рекордов. Один сплошной рынок и болтовня с повышением цен. Колхоз хоть и плохонький при коммунистах был, но меня выделяли с моей рекордисткой Шуркой. А как же? Должны же отстающие на кого-то равняться. А раз корова-рекордистка у меня, стало быть, и равняться должны все доярки не только района, но и области на меня и на мою Шурку. Чуть что — звонили Петру Савельевичу, председателю нашему: „Анну Филимоновну нужно в район прислать, чтобы своим опытом поделилась. И сам вместе с ней приезжай. Где что и подскажешь“.

Вызовет меня Пётр Савельевич, мужик, хотя и в годах, но не ломаный. Одним словом, во всём крепкий мужик. Вызовет, бывало, и скажет: «Ну, Нюра, собирай вещи. Надевай на себя что ни на есть лучшее, чтобы перед людьми не посрамиться. Поедем мы с тобой на недельку в город отдыхать».

Брал в районе или в областном городе всегда один номер на двоих. Это, как он говорил, чтобы средства колхозные экономить. Два отдельных номера колхозу в копеечку влетят. Хитрющий, — заулыбалась Нюрка. — Баба-то у него хилязная. Что тень на закате. Тонюсенькая да длинная. Не сравнить со мной, — и она, хлопнув обеими ладонями по мясистым бёдрам, весело добавила: — Он не такой требовательный, как мой Костик. А меня на двоих и сейчас хватит».

Нюрка сбавила шаг, осторожно перебралась по скользким слегам через заболоченный ручей на задах и, когда оказалась на твёрдой тропе, вернулась к прежним мыслям: «Да, прошлого уже не воротишь. Теперь уже и рекордистки, как я и моя Шурка, никому не нужны. Вот уже четыре года никуда не выезжаю из родного села. Посмотришь телевизор… Все из-за границы везут. Своего нашим людям вроде бы и не надо. Тьфу ты! Посмотришь эти рекламы по телевизору, так даже перед своим собственным мужиком стыд берет. Вроде бы мне „тампекс“ какой-то нужен?! Да на черта нужна мне эта пробка! Марля на ферме ещё не перевелась. Мы её с Петром Савельевичем на одном из слётов закупили. Да если б я и захотела эти „оби“ купить — не на что. Зарплату с зимы не давали».

Нюрка, разозлившись, вдруг остановилась, поражённая. Вся округа, окутанная только что утренними сумерками (до восхода солнца было больше часа) осветилась неземным светом. И ярче всего сияло вокруг фермы, где и фонари-то не горели с времён перестройки.

— Да что ж это такое, Господи?! — вслух изумилась Нюрка. — уж не телевизионщиков ли снова прислали, чтобы мою рекордистку для области снимать? Нужно поторопиться.

Когда Нюрка прибежала к ферме и завернула за стог лежалой, полусгнившей соломы, от того, что она увидела, её голубые озерца стали ещё больше, а сама она чуть не села в лужу, образовавшуюся рядом со стоком из фермы. Но злость взяла верх над изумлением, и Нюрка заорала:

— Сволочи! Мало того, что к Петру Савельевичу приезжаете и увозите каждый раз то свинью, то бычка, так вы ещё и до моей Шурки добрались! Рекетиры проклятые! Средь бела дня грабите! Хуже коммунистов! — выкрикнув последние слова, Нюрка наконец оторвала от земли ноги, обутые в литые резиновые сапоги, срезанные мужем по щиколотки, и, как танк, двинулась в сторону невиданной машины, плоской, с обтекаемыми боками, от которой и исходил обвораживающий голубоватый свет. Но она не старалась разглядеть машину. Не до неё. На её глазах в открытый люк, или дверь снизу, пять человек в зелёных маскхалатах, как у десантников или омоновцев, но только без пятен, пытались по трапу втолкнуть вовнутрь её любимицу, рекордистку Шурку.

— Не отдам! — Как индейский воин, выкрикнула боевой клич Нюрка и врезалась в ряды зелёных, которые копошились вокруг Шурки.

Привычно, как охапки травы, которые перед дойкой задавала коровам, Нюрка хватала похитителей и с размаху швыряла на землю.

Когда справилась с последним, гордая за себя и улыбающаяся, почесала корову за ухом и ласково заговорила:

— Пойдём отсюда, Шура. Доить сейчас тебя буду. Рекордистка ты моя милая! Ведь этим зеленопупикам, — показала рукой на людей в маскхалатах, валявшихся на земле в разных позах, — хоть рекордсменку, хоть мать родную — только бы зарезать и сожрать.

Она уже вознамерилась повернуть Шурку и увести с трапа, как один из зелёных вскочил на ноги и направил на неё небольшой сигарообразный предмет, в котором вспыхнул оранжевый лучик. Нюрка подняла было руку, чтобы треснуть по голове этого зелёного, но рука не подчинилась ей, упала как плеть и будто прилипла к крутому мясистому бедру.

«Что за чёрт! Никогда со мной такого не случалось, чтобы я размякла перед каким-то зеленопупиком», — последнее, что пронеслось в Нюркиной голове, и она потеряла сознание.

Нюрка несколько раз глубоко вздохнула, как это она делала всегда рано утром, прежде чем встать и идти на дойку. Потом распахнула голубые озерца и уставилась в зеркальный потолок. Увидев на потолке самое себя на какой-то белой тахте, а может, это был диван необычайной конструкции, в своём неизменном выцветшем халате и в обрезанных по щиколотку литых резиновых сапогах на босу ногу, удивлённо спросила:

— Где это я?

Потом скосила глаза влево: неподалёку валялась алюминиевая доенка с намалёванными голубой краской её инициалами «Н. Ф.». Нюрка успокоилась, подумав при этом: «Есть чем обороняться», — и, протянув руку, положила мозолистую ладонь на край доенки.

«И всё же, где это я? Что-то понять не могу? Ни в районе, ни в области я в гостиницах зеркальных потолков не видела. Уж на что коммунисты смышлёные были, но не на такую стать. Могли, к примеру, перед приездом какого-нибудь высокого начальства, особенно из Москвы, перед фермой в январе месяце в клумбах живые цветы высадить. Но до потолков зеркальных не доходило. Может, я к новым русским попала? К новоявленным миллионерам? Ведь уже года четыре я из села никуда не выезжала. Может быть, они и понастроили такие фермы, только по телевизору не показывают. У фермеров-то, конечно же, такого ничего нет. Они только ссуды берут да проматывают эти денежки».

Но мысли Нюрки прервались.

— А где же Шурка? — воскликнула она. — Куда её-то, бедную, подевали?

Нюрка села на диван и огляделась вокруг. В двух шагах от себя, на бирюзово-кафельном полу, увидела Шурку, которая лежала и, полузакрыв глаза, мирно пережёвывала серку.

— Слава тебе, Господи! — обрадовалась Нюрка и в первый раз в своей жизни перекрестилась. — Если рекордсменка моя здесь и доенка тоже, значит, мы кому-то ещё нужны? Значит, опять на какой-то слёт передовиков прибыли, не иначе? Хотя раньше меня с Петром Савельевичем вызывали, без Шурки. А здесь наоборот, зачем-то с коровой и как-то тайком, без предварительного звонка.

• 1/12
• Следующая