Ледник - Йенсен Йоханнес Вильгельм - Страница 6

• Предыдущая
• 6/35
• Следующая

Он натыкался на места, где они, очевидно, останавливались в недоумении, куда им держать путь, и сбивались в кучу, прежде чем догадывались пойти в обход; наткнулся и на несколько брошенных жалких корзинок с припасами – наверное, им хотелось избавиться от поклажи на ходу. Он невольно приостановился и всплакнул о горемыках и о случившейся беде. Но затем мрак и жуткое одиночество погнали его дальше. По свежим следам он видел, что они должны быть неподалеку, и холодный пот, обливавший его тело, сменялся колющим жаром; он и смеялся, и плакал, продолжая свой бег.

И наконец он догнал их. Они сделали привал в пещере, где и сидели, сбившись все в кучу и жалобно воя в темноте. Еще издалека он услыхал их; крики о помощи перешли в однотонную жалобу, которую они так долго, неустанно повторяли хором, что выходила какая-то унылая песня, усталая, рассказывавшая о том, что огонь погас, а им еще далеко до дому. Дренг остановился и окликнул их, закричал изо всех сил, пропел им, что он здесь. Они замолчали. Он приблизился к ним, почти задыхаясь, почти падая от напряжения, икая от радости.

Но, когда он подошел поближе, они встали и встретили его общим яростным воем; потом гурьбой вышли из пещеры и обдали его потоком бранных слов и угроз. Он видел, как белки их глаз сверкали в темноте, видел камни в их мохнатых руках; они замахивались на него своими дубинами, словно на опасного дикого зверя!

Так, бывало, подымались они всей толпой против волка или тигра, который слишком близко походил к их становищу, но тогда и сам Дренг бывал среди них, становился в первом ряду, завывая и грозя врагу; теперь он был один, вне толпы.

Стоял почти полный мрак, и холодный дождь так и хлестал толпу, которая разъярялась все больше и больше, хлестал и его, одинокого, жалкого, удрученного.

– Да ведь это я! – крикнул он им надломленным голосом и придвинулся к ним еще ближе, чтобы они узнали его. О да, они узнали его – и камни засвистели возле его уха, а один большой камень угодил ему прямо в грудь, так что удар отозвался в спине. Тогда он умолк и попятился назад. Ему не было ни особенно больно, ни обидно, – он ведь виноват в том, что огонь погас; но кто бы это мог швырнуть в него такой большой камень? Он помедлил немного, раздумывая и все еще не веря тому, что они насовсем гонят его от себя. Но, видимо, так. Они набрали еще камней и продолжали швырять в него. Он все-таки не отступал, хотя и трудно было обороняться в темноте от стольких камней сразу. Наконец вся толпа двинулась на него с исступленными криками. Один из самых высоких шел во главе и был запевалой в хоре проклятий предателю, угасившему огонь. Предатель! Так назвал Дренга его лучший друг Гьюк.

Как? – подумал Дренг, холодея всем телом. – Что сказал Гьюк? Как мог Гьюк стать во главе толпы и одним из первых проклясть его? Неужели это Гьюк идет на него с искаженным лицом, злобно напрягшимся телом и пеной у рта? Неужели это кроткий Гьюк подступает к нему все ближе и ближе, потрясая высоко поднятыми кулаками, впереди лающей хором толпы?

Дренг не отступил, но что-то сдавило ему грудь; он грозно фыркнул, готовый выйти из себя. Но он все еще надеялся на примирение. Он хотел объясниться, пытался говорить, но они заглушали его голос своим воем. Тогда он молча стал соображать: правы ли они, в самом деле? Разве он предатель? Разве он не хотел как раз спасти их, спасти в более широком смысле, чем они понимали? Неужели и Гьюк не может понять этого?

Еще один камень попал в Дренга, и тогда он рассвирепел; глаза его налились кровью, он затрясся, раскрыл рот и тихонько завыл. Потом заметался взад и вперед, выделывая какие-то странные прыжки, высоко подбрасывая ноги и потрясая ими, как будто тело его потеряло свой вес. Он потерял и дар речи, как эта дико воющая толпа, как этот зверь, который проклял его, не желая даже выслушать его оправданий. Но они знали пределы, а он нет… Гьюк все наступал на него, изрыгая все более и более бессвязные, бессмысленные проклятия; Дренг шагнул к нему и рассек ему своим кремневым топором череп до самых зубов. Тут он глубоко вздохнул и посторонился от брызнувшей изо рта друга струи крови. Никто не ожидал ничего подобного. Дренг сделал невозможное.

Гьюк умер на месте. И пока другие толпились у его трупа, пришибленные ужасом, Дренг повернулся и ушел в глубь затопленного леса.

На другой день он сидел у потухшего костра, который так и оставался нетронутым, как Дренг его покинул; холодный пепел еще сохранял форму сгоревшего топлива, но это был уже один прах. Все еще не теряя надежды, Дренг разгребал золу и втягивал в себя воздух всей глоткой – не пахнет ли гарью, не тлеет ли где-нибудь уголек или хоть единая искорка, способная разгореться; но сырая куча золы и обуглившихся обрубков не подавала никаких признаков жизни, и пепел рассыпался по земле. Огонь окончательно погас.

Дренг провел ночь на дереве, в полузабытьи, во власти холода и собственного упорства. Неподалеку, в пещере, сидели его товарищи, сбившись в кучу, и вопили всю ночь напролет. Все время они поминали в своих жалобах Гьюка, и каждый раз имя это болью отзывалось в душе Дренга, но вместе с тем ожесточало ее.

Всю ночь, как и накануне, лил дождь, и к утру опять выпал град и подморозило. Тут Дренг услыхал, как его товарищи покинули пещеру и отправились по лесу к югу; жалобный вой их мало-помалу замер вдали. Они возвращались домой с горькими вестями, бесприютные, лишенные огня в эту зимнюю стужу.

Но они все-таки были на пути домой, и им предстояло провести без крова только еще ночь-другую; а там они опять будут в своем становище вместе с женщинами и детьми, в укромной долине, где горит старый священный костер племени. Там их примут с радостью, обогреют, и скоро все их невзгоды будут забыты. Не забудут только огнегасителя и убийцу – Дренга. О нем будут слагаться обращенные к небу песни и сказания, и мысль о том, что он брошен в одиночестве на жалкую гибель в лесных дебрях, будет служить пряной приправой ко всякой беседе.

Дренг покинул угасший костер под скалой и стал бесприютным скитальцем; несколько дней он блуждал по лесу, не зная, где он, бродил по холодным болотам, не чувствуя, где день, а где ночь. Глаза его безжизненно глядели вокруг. Иногда он вырывал кусок мяса из трупа какого-нибудь потонувшего животного и съедал его, так что голода не чувствовал, но холод и одиночество одолевали его, пригибали к земле, словно непомерно тяжелая ноша.

Однажды он вдруг почувствовал себя лучше; ему стало теплее – он бессознательно забрел к югу и очутился неподалеку от долины, где жили его братья.

После тяжелой внутренней борьбы он невольно стал приближаться к становищу; он не мог устоять, так его тянуло туда. Шел он тихими, бесшумными шагами, неслышными даже ему самому. Вот он стал уже различать следы там и тут; значит, становище близко. Но что это виднеется на лужайке, откуда знакомая ему тропинка ведет прямо к шалашам? Он широко раскрыл глаза и увидел высокий шест, а на нем рассеченный череп Гьюка; рядом же на другом шесте болталась волчья туша. Вот что они вывесили для него на случай, если он отважится приблизиться! Здесь – межа между ними. Да, вот что они приготовили для него, если он вернется, обратит свои проклятые глаза к родичам!

Дренг с трудом справился с собой и пошел назад на север, в холодные вымершие леса, нагой и одинокий.

Шел снег. Дренг начал взбираться на священную гору.

Крупные мокрые хлопья снега таяли на мохнатой спине Дренга, но он не обращал на это внимания. Сперва он подумал было, что это падает лоскутьями само небо, но скоро понял, в чем дело; это был всего-навсего дождь, только другой, более холодный и густой. Дренг намеревался взойти на вершину огненной горы, откуда много человеческих веков тому назад его родоначальник принес огонь своим братьям. В руке у Дренга был топор. Он не помнил себя и ничего больше не боялся после тех ночей, что провел во мраке и одиночестве в обледеневшем лесу. Ему нужно было добыть себе огонь добром или силой. Пар так и валил от Дренга в эту холодную, снежную погоду, но он без устали и без оглядки все подымался в гору.

• Предыдущая
• 6/35
• Следующая