Поход кимвров - Йенсен Йоханнес Вильгельм - Страница 10
- Предыдущая
- 10/42
- Следующая
Раздается майская песнь:
Майская невеста остается сидеть на своей колеснице, а подруги невесты заходят в каждый двор и навевают на всех и вся силу плодородия своими зелеными ветвями, прикасаются к скамьям и кроватям, благословляют скот в хлевах, благословляют всю усадьбу, не забывают и старика деда, который слег, чтобы уже не встать больше. И к нему заглядывает светлое видение и похлопывает свежераспустившейся веткой по шкурам, прикрывающим его, и этот привет из леса заставляет старика раскрыть глаза и онеметь от умиления.
Обитатели дворов окружают дивную колесницу, сияющую заново отполированными бронзовыми украшениями, словно из чистого золота; каждый старается, в залог счастья, коснуться ее колес – символа солнца, ее кузова, непорочных телиц, а если возможно, то и самой невесты – хотя бы края ее одежды. Все посылают ей воздушные поцелуи, чтобы она кинула им в ответ цветок или хотя бы листочек, который они спрячут себе на счастье.
Но никто не смеет коснуться священного ковчега; перед ним только преклоняют колени и трут себе лоб горстью земли. Две старые карги, сидящие на дне колесницы, отпугивают своим хриплым криком всякого, разевая свои беззубые пасти, а неугомонных мальчишек, которые все-таки не могут сдержать любопытства, гонит в шею стража, вооруженная белыми дубинками.
Трубачи снова трубят в рога и становятся впереди шествия, которое снова трогается в путь, к следующей усадьбе. Но скоро им уже нет нужды заворачивать в каждый двор – все население само бежит им навстречу со всех сторон и присоединяется к шествию.
Звуки рогов разносятся далеко и, опережая трубачей, бегут сперва пешие, потом галопом несутся конные – только земля комьями летит из-под копыт; над степью грохот щитов, ауканье и клики, оповещающие всех издалека… Еще полдень не наступил, как земля кимвров узнает, что Майский поезд выехал утром, и из всех долин стекается народ в центр плоскогорья, в степь, луга и леса, по которым должна проследовать колесница.
К вечеру все возвращаются домой с зелеными ветвями, прямо из рук Майской невесты, освятившей их своим прикосновением; губы гонцов запеклись от усталости, пот струится у них с лица, дыхание перехватывает, но зато все с торжеством машут высоко поднятыми вверх ветвями. И до захода солнца в земле кимвров не остается неосвященным ни одного дома, ни одной пашни. Теперь остается только очистить скотину огнем, и можно выпустить ее в поле. Пора, пора всем на волю! Никому и в голову не приходит оставаться дольше в землянках.
Вечером все сигнальные холмы озаряются огнями костров, словно все очаги в стране вынесены из жилищ под открытое небо. Все стремятся на степные взгорья, откуда лучше видны костры соседей; взорам открываются длинные, длинные ряды костров; на целые мили тянутся они, куда ни оглянись, и каждый на своем обычном месте; все знают, кто и где зажигает свой костер; одни пышут ярко, другие едва теплятся вдали, мерцают звездочкой в полусвете лунной ночи. Все племена и роды в земле кимвров поддерживают связь между собою посредством этих костров на холмах – таким образом они как бы обмениваются друг с другом мыслями.
И повсюду одна и та же картина, если подойти к костру: холм, а на нем световой круг от пламени костра, которое взвивается прямо к небу вместе с клубами дыма. В световом круге движутся тени, словно спицы в колесе, осью которого является костер; тени принадлежат людям, водящим хоровод вокруг огня, взявшись за руки; хоровод в честь солнца, в знак ежегодной радости встречи с ним.
В домах по всей стране погашены все огни, старые отжившие зимние огни; костры на холмах зажигаются новым огнем, добытым трением деревянных сучьев, освященных в капище. А главный жрец Толе обновляет огонь в самом капище, и торжественные ночные жертвоприношения должны вновь закрепить союз людей с солнцем. Факелы, зажженные от нового огня, приносятся домой, где от них зажигают очаги; скот освящают, прогоняя его через дым от костров в поле, и таким образом начинается лето.
В ту ночь никто не ложится спать, все остаются на воле, у костров на холмах, чтобы встретить восход солнца и порадоваться ему. Все окрестные костры основательно разглядываются и изучаются: вон тот горит как-то тускло, а вон тот и этот пышут ярко, – говорят наблюдатели, думая при этом об усадьбах и хозяевах костров, запоминая приметы и обмениваясь добрыми пожеланиями.
В эту ночь устанавливается связь и с чужестранцами; костры видны далеко за пределами страны, по ту сторону фьорда, и на западе, и на севере – там тоже жгут костры; грубые островитяне с Саллинга и Тю во многом походили на дикарей и подчас заслуживали тумаков, но и они не уподоблялись слепым кротам, а чтили солнце и зажигали новые огни, когда оно обновлялось. Виднелись огни и далеко на юге – по-видимому, около Вебьерга. Еще бы, там большое капище, вот они и жгут гигантские костры, хотя время сбора всех племен на всенародное вече еще не наступило. На еще более торжественные ежегодные празднества собираются туда для жертвоприношений все кимвры, и обы, и гарды со всей Ютландии; но весенний праздник каждое племя справляет в своей области, и у кимвров центром была усадьба Толлингов.
Оттуда было видно необыкновенно мощное пламя. Казалось даже, будто их два! Люди качали головами и не понимали, в чем дело; все знали местоположение костра на холме над усадьбой; но теперь как будто горел еще второй костер внизу, в самой усадьбе, и это пламя было даже выше; уж не пожар ли там?..
Это был не пожар, но что-то сильно напоминающее пожар: горела хижина, где стояла глиняная форма тура. Ее подожгли нарочно. Форма была готова, и пора было приступить к обжиганию. Решили пожертвовать хижиной, чтобы не трогать с места изображения. Хижину набили дровами и торфом и подожгли одновременно с весенним костром, считая это добрым предзнаменованием.
Была и еще одна добрая примета: по удивительному стечению обстоятельств в тот же самый день был принесен в жертву тот самый бык, с которого была вылеплена модель. Так и должно было быть. Бык служил первой и лучшей жертвой, которой открывался праздник жертвоприношений; его считали существом, наиболее близким верховному божеству. Для темных умов он, таинственно связанный с солнцем и месяцем, был даже как бы самим божеством; в тайну посвящены были лишь немногие избранные, простые же смертные довольствовались верой в необходимость принести быка в жертву огню, а рога его повесить на священный ясень в капище! Это была очень почетная смерть. Бык отжил свое время, его место должны были занять быки помоложе и в течение лета завоевать себе первенство в стаде. Таким образом, в лице быка как бы приносился старый в жертву новому, чтился мировой порядок.
- Предыдущая
- 10/42
- Следующая
