Напарница - Авербух Наталья Владимировна - Страница 12

Я ахнула. Тридцать филлеров в неделю — это же почти полторы кроны[4] в месяц, я таких денег сроду в руках не держала! Вампир засмеялся.

— Но проживание за свой счёт пойдёт.

Я погрустнела. Жильё нынче дорого, да и еда недёшево обходится, и ещё наряды из своего кармана оплачивать… Госпожа Кик жадная-то жадная, а, как у меня платье, накидка или обувь износится, запирала лавку на ключ и вела меня к старьёвщику. На руки деньги не давала: знаю, мол, купишь что подороже, а потом будешь врать, будто плоше не было! Теперь придётся самой себя обеспечивать, немного денег с полутора крон останется…

— Но! — пригрозил указательным пальцем вампир. — Пока здесь живёшь, из жалования за кров и еду не вычтут и одежда бесплатно — взамен твоей пойдёт. А как работать станешь — будут тебе ещё к жалованию командировочные, да ещё то, что по «легенде» заработаешь, у тебя никто отбирать не станет. Не помрёшь, моя дорогая, с голоду.

От этих расчётов я слегка растерялась и только и могла, что качать головой. Разговор о деньгах заставил снова почувствовать себя живой: мёртвые жалованья не получают, в деньгах на одежду и кров не нуждаются. Но детали поставили в тупик: «легенда», «командировочные» — таких понятий не было в моей первой жизни.

— Да, пока не забыл. К коронеру юноша подходил, говорил, будто он твой жених. Не помнишь такого?

Я не ответила; злой тон вампира заставил меня напрячься. На что он опять сердится?

— Просил, нельзя ли ему что-нибудь из твоих вещей на память, — продолжал не-мёртвый. Я невольно насторожилась. На память ли — или хотел продать подороже? — Ему отказали: всё твоё имущество принадлежит государству. Но, если ты хочешь — напиши письмо, попрощайся, скажем ему, мол, нашли при разборе вещей. И подарок какой-нибудь оставишь. Ну, как?

Я задумалась, но после решительно оказалась. Что хорошего будет от этого письма?

— Это будет несложно организовать, — настаивал вампир. — Напиши, будто давно собиралась, старую дату поставишь, в любви признаешься… Поверь, такая память долго ещё будет дорога.

— Я никогда ему не писала, мы не были помолвлены, — пояснила я. — Он не может ничего ждать от меня — живой или мёртвой.

— Ну и что? Какая разница сейчас, когда вы больше не увидитесь? Напиши, от тебя не убудет.

Я подумала ещё, но снова отказалась.

— Нет, не стоит.

— Вот и хорошо, — неожиданно улыбнулся не-мёртвый, будто и не он меня уговаривал. — Новую жизнь лучше не начинать с писем с того света. А ты, Ами, сегодня рождаешься заново. И прошлую жизнь свою забудешь, и жениха своего забудь, и имя прежнее тоже. Поняла?

Он погладил меня по голове, сорвал ночной чепец и взъерошил убранные перед сном волосы; двигался вампир так быстро, что я не успела заслониться.

— До завтра, милая моя девочка.

Поцеловал в лоб, заставив покраснеть и спрягать лицо в ладонях. Когда я отважилась поднять взгляд, вампира в комнате не было.

Мораль этой истории, я думаю, состоит в том, что нехорошо забывать близких в нужде и вспоминать только при дележе наследства. И нехорошо, узнав из завещания дядюшки о существовании бедной родственницы, лгать ей о размере унаследованной суммы. Быть жадными и лживыми плохо, потом вам это аукнется — такая мораль этой поучительной истории, которая случилась совсем ещё недавно в одном почтенном семействе богатых землевладельцев.

Почтенное семейство Таспов сообща вело прибыльное дело, содержало богатые животноводческие фермы, тут же перерабатывали молоко, шерсть и мясо и торговали по всей стране. Чужих в дело не брали, все браки заключались исключительно с учётом интересов семьи. Невесть откуда взявшиеся родственники — не имеющие представления о делах, не воспитанные в идеалах семейной солидарности и преданности — нужны были им примерно так же, как вампиру осиновый кол. Проще говоря, почтенные землевладельцы панически боялись, что новообретённая племянница решит забрать из дела свою долю, тем самым чудовищно подкосив хрупкое равновесие.

Таспы были довольно знатной семьёй, владевшей своим обширным поместьем ещё до Тринадцатилетней войны, намертво разругавшей нас с восточными соседями в позапрошлом веке. Эта война и последовавший за ним «худой мир» значительно уменьшили благосостояние семейства, привыкшего вывозить с востока корма и удобрения для своих ферм и выгодно сбывать туда шерсть. За двести лет в нашей стране так и не сумели удовлетворить взыскательные вкусы Таспов ни в области поставок, ни в области покупок некоторых товаров, и все двести лет в определённых кругах упорно ходили слухи о сотрудничестве почтенного семейства с контрабандистами, самая опасная организация которых раскинула свою сеть по всем восьми странам континента. Слухи имели под собой надёжное логическое обоснование: пошлины, устанавливаемые на перевозку товаров с востока к нам и обратно — а также на сам проезд людей и пересылку почты — могли разорить любого поставщика. Или хотя бы заставить чудовищно взвинтить цены. Однако семейство процветало, а доказательства преступного характера их деятельности всё не было.

Нельзя сказать, что эти слухи совершенно не мешали почтенным Таспам. Не считая унизительности самого факта подобных сплетен, такие разговоры год за годом закрывали перед молодыми перспективными Таспами политическую карьеру. Давно пора было изменить королевские законы, защищающие устаревшие методы ведения хозяйства и мешающие прогрессивным предпринимателям получать прибыль, но все прогрессивные семейства предпочитали сначала её действительно получить, а только потом легализовать, что порождало глубокое недоверие политических кругов.

Итак, было богатое семейство, жёстко замкнутое на себе и своём прибыльном поместье, и был в ней старый дядюшка — как положено таким дядюшкам, большой чудак и весельчак. Ведь ничем иным, как желанием поиздеваться над любящими родственниками, не объяснить, что на старости лет он аннулировал предыдущее своё завещание, внезапно вспомнив о существовании молодой барышни Аманды Рофан, которая приходилась правнучкой его двоюродной сестры, в своё время весьма романтично заключившей неодобряемый семьёй брак. Седьмая вода на киселе, а поди ж ты, отдавать ей дядюшкину долю — одну четверть лучшей сукновальной мельницы!

Что было делать? Девчонка жила круглой сиротой, отец погиб давным-давно, а недавно умерла и мать, не оставившая дочери никакого состояния. Девушка сама зарабатывала на жизнь тапёршей, а также давая дешёвые уроки музыки не слишком богатым дамам. Наведённые справки показали, что смерть матери, хотя и ввергла барышню Рофан в глубокое отчаяние, решила многие финансовые проблемы: несчастная женщина под конец жизни не могла ничем обеспечить своё проживание, и барышня отказывала себе в последнем, лишь бы устроить получше мать.