Кровная связь - Айлс Грег - Страница 64

• Предыдущая
• 64/141
• Следующая

– Я поступала точно так же, – сообщаю я ей. – У меня была привычка приходить каждый вечер в студию и смотреть, как он работает. Он мало разговаривал со мной – вероятно, потому, что я была слишком маленькой, – но позволял мне оставаться с ним. Я была единственной, кто удостоился такой чести.

Луиза улыбается мне. Мы с ней стали сестрами по духу.

– Сколько вам было, когда вы встретились? – спрашиваю я.

Щеки ее заливает румянец смущения.

– Мне было четырнадцать, когда я начала ходить за Люком по пятам. Но мы просто разговаривали. Мы не делали ничего такого, пока мне не исполнилось шестнадцать лет.

Шестнадцать лет…

– Я вижу, вы были влюблены в него.

В ее глазах появляется отсутствующее выражение.

– Вы хотите знать, любил ли он меня, не так ли?

– Да.

– Он говорил, что любит. Я понимаю, что, наверное, вам неприятно это слышать. Но вот что я скажу: он никогда не собирался оставить вас ради того, чтобы жить со мной. Хотя ненавидел это поместье, этот ваш Мальмезон. И ненавидел вашего деда.

– А мою мать?

Луиза бросает на меня внимательный взгляд.

– Он любил вашу мать, можете не сомневаться. Но она не понимала его. И когда я заговаривала о том, что он должен уйти от нее… Конечно, я говорила с ним об этом. Боже, иногда я просто умоляла его… Так вот, он всегда говорил: «Я не могу оставить свою Китти Кэт, Луиза. Я не могу оставить свою малышку с этими людьми. А поэтому не могу переехать к тебе и жить здесь». И он так и не сделал этого.

Это подтверждение отцовской любви согревает мне душу – несмотря на то, что я услышала сегодня от деда. Одновременно я чувствую, как вдруг сжимается сердце.

– Он говорил что-нибудь еще о моей матери?

Она явно колеблется.

– Пожалуйста, скажите мне.

– Он говорил, что у вашей матери были проблемы с сексом. Еще до того, как он ушел на войну.

– Какие проблемы?

– В общем… Она не любила это занятие, что ли. Она привыкла заниматься сексом в одном положении, когда мужчина сверху, но даже при этом требовала, чтобы он гасил свет. Она не могла раздеться при нем. До того как они поженились, он думал, что это застенчивость, стыдливость. Но она так и не раскрепостилась. Люк говорил, что он проявлял понимание и терпение, и я ему верю. Думаю, в ней воспитали убеждение, что занятия сексом – это нечто постыдное. Я знаю несколько таких женщин. А потом, когда Люк вернулся с войны, у него появились собственные проблемы.

– Спасибо, что вы честны со мной, Луиза.

– У меня нет причины лгать, разве только чтобы не причинить вам лишней боли. Но вы, похоже, способны многое выдержать.

Ты бы удивилась, если бы узнала, как мало и как много я могу выдержать.

– Что вы делали после смерти папы?

Она глубоко вздыхает.

– Первое, что я сделала, это уехала отсюда.

– Куда вы направились?

– В Сент-Фрэнсисвилль. Некоторое время я работала там в парикмахерской.

– А почему вы вернулись?

– У меня начались неприятности. Меня застукали с травкой в машине. Мне не нравилось курить эту пакость, но все равно она была лучше выпивки. От нее, по крайней мере, не толстеешь. Травка помогала мне хоть немного забыться, глушила боль и тоску. Этому меня научил Люк.

– Вас арестовали?

На лице у нее печаль.

– О да. Они даже собирались посадить меня в тюрьму. Но доктор Киркланд пообещал, что если я вернусь на остров и буду примерно себя вести, то он выступит поручителем и добьется моего освобождения. Вот так все и произошло.

«Разумеется, – думаю я, ощущая странное негодование и даже обиду. – Единственным телефонным звонком феодальный барон восстанавливает порядок в своей вселенной».

– Когда вы вернулись?

– В тысяча девятьсот восемьдесят третьем.

– И с тех пор никуда не выезжали отсюда?

– Разве что ненадолго. Иногда мне кажется, что этот остров похож на тюрьму. Когда люди выходят из «Анголы», кажется, что они будут счастливы. Но они чувствуют себя потерянными. После стольких лет, проведенных за решеткой, им неуютно без нее, они не знают, как себя вести. И поэтому совершают новое преступление, чтобы вновь оказаться в тюрьме. И остров такой же. Отсюда уезжают многие, но рано или поздно они возвращаются.

Как и я? Неужели все дороги ведут сюда?

– У вас красивые волосы, – продолжает Луиза. – Даже это напоминает мне о Люке.

– Папа говорил о войне с кем-нибудь еще, кроме Джесси?

– По-моему, иногда с доктором Кейджем в Натчесе. Это врач, который выписывал ему лекарства. Доктор Кейдж – добрый и достойный человек. Я видела его пару раз. Он любит и умеет слушать людей.

Я припоминаю, что Пирли тоже упоминала доктора Кейджа.

– Единственная вещь, которая, по моему разумению, может хоть как-то помочь вам, это его дневник.

Сердце у меня начинает учащенно биться.

– Дневник?

– Собственно, это не совсем дневник. Это нечто вроде альбома для рисования. Люк всегда носил его с собой, делал наброски и зарисовки. Много раз он сидел на берегу и что-то писал в нем. Он поговаривал о том, что, возможно, когда-нибудь издаст книгу. Я думаю, что некоторые его записи касались войны.

У меня чешутся руки.

– Этот альбом для рисования… Он у вас?

– Нет, к сожалению.

– Как он выглядел?

– Простой альбом для рисования, какие продают в обычных магазинчиках. Толстый такой. Чего он только в нем не рисовал! Однажды нарисовал даже меня. Этот рисунок сохранился.

Она подходит к застекленному шкафчику, опускается на колени, достает альбом с фотографиями, вынимает оттуда листок бумаги и показывает его мне. Это карандашный набросок совсем еще молоденькой девушки, не старше двадцати лет, с восхитительной фигуркой и пугливыми, недоверчивыми глазами.

– Вы были очень красивы.

– Была? – резко реагирует Луиза. Но потом громко и добродушно смеется. – Господь свидетель, я изменилась, конечно. Но тогда я была очень хорошенькой, чему очень рада. Моя красота принесла в его жизнь немного счастья. – Она грустно качает головой. – Боже, как я любила этого парня! Вы же помните, ему было всего тридцать, когда он умер. Вы когда-нибудь задумывались над этим?

Когда погиб мой отец, он был моложе меня нынешней!

– Я нечасто думаю об этом. Наверное, я привыкла вспоминать его таким, каким запомнила маленькой девочкой.

Она понимающе кивает головой.

– Господь совершил ошибку в тот день, когда забрал Люка себе. Его он забрал, а тысячи мужчин, которые ему и в подметки не годятся, оставил.

Одна из полок шкафчика приковывает к себе мой взгляд. На ней в ряд выстроились книги. «Командировка» Майкла Гера, документальная повесть Бернарда Фола о Дьен Бьен Фу, Грэм Грин, Тим О'Брайен, «Коко» и «Горло» Питера Штрауба, «Сидхарта», «Колокол», четыре или пять книг о резне в Ми Лае.[19]

– Похоже, отец вложил много сил в этот дом, – говорю я указывая на обеденный стол. На самом деле я просто тяну время пытаясь решить, что еще хочу узнать от этой женщины.

Но Луиза лишь улыбается с гордостью.

– Этот старый дом разваливался уже тогда. Но он стоял отдельно от остальных, и потому понравился мне. А потом Люк его отремонтировал для меня. Он сказал, что делает это для себя, чтобы доктор Киркланд не возражал. Но когда Люк уезжал с острова, здесь жила я. Спустя какое-то время мы стали жить в нем вместе. Все знали об этом, но никто ничего не сказал, поскольку доктор Киркланд молчал. Кое-кто из женщин называл меня белой подстилкой, но я не обращала на них внимания. Они, по большей части, ограниченные и злобные людишки.

– Мой дед знал о вашем романе?

– Он должен был быть слепым, чтобы ничего не заметить. А доктора Киркланда можно назвать кем угодно, только не слепым.

– Что вы думаете о моем дедушке, Луиза?

Она долго думает, прежде чем ответить.

– Доктор Киркланд жесткий человек, с этим трудно не согласиться. Но одновременно он и мягкий в некоторых вопросах. Он суров и безжалостен с собаками и лошадьми, но при этом заботится о людях и лечит их. За прошедшие годы он спас здесь много жизней. Например, он спас моего дядю после несчастного случая с цепной пилой. Тому отрезало руку по плечо, и он буквально истек кровью, но доктор Киркланд вытащил его. Однако у доктора крутой нрав, да. Если он выходит из себя, то берегись! Люк – единственный человек, кого я знаю, рискнувший возразить доктору, которому это сошло с рук.

• Предыдущая
• 64/141
• Следующая