Карты печали - Йолен Джейн - Страница 25

• Предыдущая
• 25/36
• Следующая

Зал был освещен факелами, пламя которых тянулось к отверстию в крыше. Хотя плакальщицы вышагивали медленно, под удары больших погребальных барабанов, на стенах плясали сумасшедшие тени, создавая безумную пародию на печальную процессию. Похоже было, что ирония этого беспокоила только меня.

Эль-лаллорийцы были как будто по-настоящему тронуты смертью Доктора З., хотя они были знакомы с ней всего один день. Мы, небесные путешественники, вели себя скорее, как туристы, чем скорбящие друзья. Я только надеялся, что Королева и ее свита примут нашу неуклюжесть за традиционное проявление горя.

Линни взобралась на сцену, за ней – Б'оремос. Они начали произносить и петь долгие душераздирающие погребальные гимны и звучные стихи, сопровождая их сериями невероятно мелких шажков. Это было оплакиванием Королевы.

Когда Линни декламировала третью длинную поэму за эту ночь, а толпы плакальщиц стояли, уставившись на сцену с восхищенными взглядами, обнявшись за плечи и раскачиваясь в такт ее словам, в тот момент я начал понимать, какой она по-настоящему великий артист. Потому что по мере того, как я слушал натренированным за годы обучения профессиональным ухом, я понимал, что она вплела в стихи те немногие детали из жизни Доктора З., которые ей удалось собрать, добавив наблюдения физического характера, поразившие меня. И все это она проделывала в потоке речи, в строгих рамках ритмического рисунка – сложного, формализованного, контрапунктического – и в рамках развернутой метафоры скорби. Это было выступление мастера.

Стоявшая рядом со мной Королева откровенно рыдала, коротко и страстно всхлипывая. Она прикоснулась к моей руке и ее пальцы как будто огнем прожгли мою кожу.

– Она мне нравилась, – сказала она. – И я бы хотела узнать ее лучше.

Проглотив сразу возникший ответ: «Тогда зачем вы заставили ее умереть?», я вместо этого сказал:

– Она уже выросла от вашей дружбы. Если бы она знала вас дольше, она выросла бы еще больше. – Какой-то чертенок во мне добавил голосом Доктора З.: «Хотя кое-кто мог бы сказать, что она уже достаточно выросла».

– Что ты сказал, А'арон, на этом своем грубом языке? – спросила Королева, и я с ужасом понял, что последнюю фразу я произнес по-английски вслух.

– Я сказал… да возрастет она в Свете, – опять подумав, что слово «свет» меньше всего подходило к Доктору З.

– Так вы тоже знаете о Свете, – сказала Королева. – Мы должны обсудить это. Приходи сейчас в мою комнату, чтобы продолжить разговор. – Ее рука горела на моей.

– У нас в обычае скорбеть рядом с телом оплакиваемого, – сказал я, объясняя «бдение».

Она посмотрела на меня своими загадочными глазами и ушла в вихре теней, а за ней быстро последовали ее слуги.

Мне кажется, я смог перевести дыхание только, когда она ушла. Огонь ее руки еще долго горел на моей после ее ухода.

Когда Королева ушла, ритуал оплакивания стал постепенно сворачиваться и Лини наконец сошла со сцены. Медленно шагая в такт ударам барабанов, она подошла ко мне.

– Человек-Без-Слез, – сказала она, – я буду плакать за тебя и твоих друзей не потому, что так приказала Королева, а потому, что я чувствую, что бы ты ни говорил Королеве, ты не скорбишь по-настоящему, может быть, не умеешь скорбеть.

– Может быть, я не знаю как, Лина-Лания, – сказал я.

– Может быть, незачем, – ответила она.

На миг я остолбенел, подумав, не разгадала ли она нашу шараду. Потом я решил, что она метафорически говорила о нашей жизни вообще, так, как она ее понимала.

– Когда нет ни плукенны, ни ладанны, а только промежуточное состояние… – начала она.

– Любовь – не промежуточное состояние, она лучше, чем и то, и другое.

– В это я не верю.

– Может быть, ты не умеешь.

– Может быть, незачем.

Это не был спор, это была перекличка, и сердце мое билось с ее в одном ритме. Глаза у нас блестели и в Зале, погружающемся в темноту, казалось, светились.

Как раз в это время к нам присоединился Б'оремос.

– Так заканчивается первая ночь оплакивания, – сказал он. – Теперь мы должны попировать, надо съесть ту порцию, которая обычно достается нашей Королеве.

Я улыбнулся.

– Тогда нам придется съесть очень много.

Линни выглядела шокированной, но Б'оремос стукнул меня ладонью по спине и, хотя он не смеялся, я думаю, он был близок к этому.

– Пойдем в мои апартаменты. Там будет много хорошей еды. Мар-Кешан все давно приготовил. Седовласая тоже пойдет с нами.

– Седовласая?

– Лина-Лания, Седая Странница. Мы ее зовем так.

– Седовласая. – Я перекатывал слово во рту, мне не очень нравился заключенный в нем смысл.

Линни заметила мои колебания.

– Какое имя ты предпочитаешь?

– Линни. Оно напоминает мне о линнет, маленькой певчей птичке Земли, моего мира.

– А какого цвета эта птичка? – спросила она.

Я улыбнулся. – Есть одна разновидность, называется серая линнет, – сказал я.

– Вот видишь, – сказала она. – Слова двух миров не могут лгать. Называй меня, как хочешь.

– Линни, – сказал я. – Я оставлю Седовласую во рту Б'оремоса. Потому что в нашем мире это мрачный цвет, вылинявший, печальный, без блеска. Тебе он не подходит.

– Ты на самом деле еще не знаешь, что мне подходит, Человек-Без-Слез, – сказала Линни. – Я чувствую в тебе сомнения. Удивление и сдержанность. Еще не спета песня.

Б'оремос вклинился между нами. Взяв меня за правую руку, он потащил меня из Зала Плача во дворец через мощеные улицы, а затем через лабиринт переходов к его комнатам. Линни шла следом.

– А Королева знала, что ты пошел с ним вместо того, чтобы вернуться на корабль для бдения?

– Я этого не знал и, должен сознаться, и не подумал об этом. Я сказал себе, что я наблюдаю, изучаю, познаю. Настоящий антрополог. Но на самом деле, я думаю, мне было приятно.

– Ладанна.

– Простите, сэр?

– Я просто размышляю. Продолжай, Аарон.

В комнате Б'оремоса я с легкостью кинулся на гору подушек, как будто я делал это всю жизнь. Б'оремос улегся на своих подушках, своей ногой касаясь моей. Только Линни сидела выпрямившись, как знак препинания между нами.

Я задавал вопросы, сформулированные скорее как утверждение, а Б'оремос давал ответы, которые выглядели скорее как загадки. Это все было похоже на игру, я начинал постигать их способ мышления. Так бывает, когда изучаешь какой-то язык и вдруг начинаешь видеть сны на этом языке и понимаешь, что это и есть момент постижения новой культуры. Но когда он наступает, этот момент, тут уж сомнений нет.

Я совсем забыл о «смерти» Доктора З. и поэтому, когда вошел слуга, призывая Б'оремоса в апартаменты Королевы, я не был готов услышать его тяжелый вздох.

– Скорбь заставляет ее думать о своем бессмертии, – сказал он.

– Скорбь? – спросил я. – Бессмертие? – Длинный день и стаканы поднесенного вина, значительно более крепкого, чем все, что я пробовал раньше, замедлили мою сообразительность.

– Смерть вашей Королевы печалит ее и она думает о времени, когда она сама будет в Пещере, лишенная утешения, родных дочерей, которые могли бы оплакать ее. Ей хочется еще одного ребенка. Она настаивает на том, чтобы быть засеянной этой ночью, и мы все будем вознаграждены, если будет урожай.

– Она просила меня, – сказал я. – Она приглашала меня в свои покои, но я сказал нет.

Б'оремос и Линни были шокированы.

– Королеве не отказывают, – сказала Линни.

– Мы делаем свои посевы с любовью, – сказал я. – А если есть любовь, всегда есть выбор.

– У мужчины в этих делах нет выбора, – сказал Б'оремос. – У мужчины так мало времени, оно должно быть потрачено на службу Королеве. Она зовет и я… – Он провел рукой по переду своего хитона, где появилась заметная выпуклость. – Я мужчина и я должен ответить на призыв. – Он мрачно посмотрел на меня. – То ли ты играешь с нами и ты не мужчина, то ли…

– Я – Мужчина, – просто сказал я.

– То ли твое время движется с другой скоростью, – закончила Линни.

• Предыдущая
• 25/36
• Следующая