В прицеле свастика - Каберов Игорь Александрович - Страница 68

• Предыдущая
• 68/74
• Следующая

— Отлично, командир, отлично! — кричит Шестопалов. — «Мессер» пошел к земле!..

Волей — неволей я должен выйти из боя. Прошу Шестопалова прикрыть меня. Мотор моего истребителя уже дает перебои, и ведомый отбивает атаки противника одну за другой. Ему еще нет двадцати, моему телохранителю Коле Шестопалову. И ему, конечно же, недостает боевых навыков. Но он компенсирует эту нехватку дерзостью. Неторопливый на земле, в воздухе Николай метеором мчится навстречу врагу.

До аэродрома остается километров десять, когда мотор моей машины останавливается. В кабине становится тихо. Летящий рядом Шестопалов хорошо знает, что на наших новых истребителях ЛАГГ-3 нет аварийной системы выпуска шасси. Коль уж мотор отказал, значит, остается садиться на фюзеляж. Николай спрашивает, как я себя чувствую.

— Отлично! Сейчас садиться будем! — кричу я ему. Вот и аэродром, а у меня еще остается небольшой запас высоты. Чтобы избавиться от этого излишка, я сваливаю машину в скольжение. Приземляюсь поближе к стоянке бомбардировщиков, высвобождая место для посадки остальных истребителей. Машина касается земли, подгибая две лопасти винта, и в последнее мгновение ползет на животе. За нею поднимается снежное облако.

К месту посадки мчится автомобиль. Я выхожу из кабины и вижу инженера Сергеева, техника Тараканова, полкового врача Петрова и нескольких сержантов — летчиков Во главе с Шориным. Летчики удивленно смотрят то на меня, то на беспомощно лежащий на земле самолет.

— Ничего, ребятки, машину мы починим! — говорит Сергеев. Он отдает какие-то распоряжения технику и шепчет мне на ухо: — Ну как, игра стоила свеч?

Я показываю ему два пальца.

О, поздравляю! — Инженер трясет мне руку. — Слышь, Тараканов, командир двух рубанул.

Вы вон кого поздравляйте-то. — Я обертываюсь к бегущему к нам Шестопалову. — Он и «юнкерс» успел сбить, и меня прикрыл. Если бы не он…

Все поворачиваются к нему.

— Вот отмеряет! Он и по земле-то словно на истребителе летит, — говорит кто-то из летчиков, наблюдая, как длинноногий Шестопалов в шлеме, в унтах и в короткой, не по росту ему куртке поспешает к нам. Вот он останавливается, докладывает о выполнении задания, а сам не отрывает глаз от лежащего на снегу истребителя, от его согнутого винта.

— Как себя чувствуете, товарищ капитан?

— Нормально.

Шестопалов заговорщически поглядывает на меня:

— Носом в прицел не стукнулись, как некоторые военные?

Камушек брошен явно в огород Шорина. Он улавливает это, и по заплывшему лицу его растекается необидчивая улыбка…

Колпино. Ижорский завод. От него всего несколько километров до переднего края. Его трубы дымят под самым носом противника и не дают фашистам покоя. Видимо, они знают, что завод кует оружие для фронта, и потому каждый день пытаются бомбить его. Над Кол — пином идут жестокие воздушные бои. Командующий закрепляет этот «объект охраны номер один» за нашим полком.

Сегодня я снова сижу в кабине истребителя, ожидая сигнала вылета. Как всегда в таких случаях, клонит ко сну. И как всегда, едва сомкнешь глаза — начинают стучать по фонарю кабины. На этот раз стучит Дармограй, Откидываю назад фонарь:

— Что такое?

— Колпино бомбят.

— А почему нет ракеты на вылет?

— Не знаю, — пожимает плечами адъютант. — Я звонил на КП, но начальник штаба говорит, что никакой команды не было. А по селектору прослушивается ру— гань! Шумят, запрашивают, почему нет истребителей.

— Запуск! — кричу я, и в ту же секунду техник сдергивает чехол с мотора.

— Воздух! — разносится по стоянке.

Через минуту мы уже над аэродромом. Я веду шестерку истребителей. Докладываю по радио командиру бригады полковнику Кондратьеву:

— Я — Пушка — 46, иду на цель.

— Скорей! — кричит Петр Васильевич. — Вижу вас, снижайтесь. По курсу впереди заходит последняя четверка «юнкерсов»!

Мы немедля перехватываем эту четверку. Пару Ивана Цапова я посылаю наверх, чтобы она прикрыла нашу атаку. «Юнкерсы» переходят в пикирование, но они еще не сбросили бомб. Истребителей противника не видно. Догоняю ведущий «юнкере» уже на пикировании. Вижу, как растет в прицеле вражеская машина, как мечется' в своей кабине верхний стрелок. Ему мешает вести огонь из пулемета высокий киль бомбардировщика. Стрелок боится повредить хвостовое оперение своей машины и бьет мимо меня. Каких-то полсотни метров отделяют мой истребитель от «юнкерса». Я нажимаю на общую гашетку и, убедившись, что бомбардировщик загорается, отваливаю в сторону и набираю высоту. Вражеская машина вместе с грузом бомб идет к земле.

Мои друзья разделались с остальными тремя «юн — керсами» и следуют за мной. Теперь мы в небе одни. Фашистские истребители почему-то не появляются. Между тем у нас на аэродроме (об этом мы узнаем после приземления) складывается странная ситуация. С опозданием на четыре минуты на КП полка поступает телефонограмма: «Дежурную шестерку — в воздух!» Подполковник Никитин, схватив ракетницу, пулей выскакивает из землянки. Но на поданный им сигнал никто не реагирует. Не слышно гула запущенных моторов. На видно ни выруливающих, ни взлетающих самолетов.

Как нам позже рассказывали, командир полка спустился в землянку и позвонил по телефону в эскадрилью:

— Где самолеты? Почему Каберов не вылетает?

— Шестерка уже улетела, — взволнованно отозвался Дармограй.

— Как улетела? Куда? Почему без команды?

Минут шесть назад она ушла на Колпино и уже ведет бой.

Командир вытер пот со лба.

— Да, но кто Каберова послал и точно ли, что он повел истребителей на Колпино?

Капитан Дармограй объяснил все по порядку, и Никитин больше ни о чем у него не спрашивал. Он включил приемник, услышал наши голоса и немного успокоился. Когда же мы приземлились, командир встретил нас на стоянке. Я вышел из кабины и хотел было, как положено, доложить ему о выполнении задания. Но он взял мою руку и крепко пожал ее:

— Ну, знаешь… А впрочем, спасибо, молодцы!.. В обстановке такой напряженности и ответственности взлететь без команды с КП… Только вот почему нам вовремя не сообщили об этом деле?..

На командном пункте надрывно звонили телефоны. Начальство выясняло, почему поздно вылетели истребители, кто виноват в задержке. Ответ держали связисты. Это была их вина. Нам за решительные действия командование ВВС объявило благодарность.

Итак, блокада прорвана. Из Москвы в Ленинград через Вологду и Шлиссельбург проследовал первый поезд. Фашисты выдохлись. Уже несколько дней подряд в воздухе нет их самолетов. А вообще в январе и феврале, хотя погода нас в это время не баловала и многие дни были нелетными, две наши эскадрильи сбили двадцать четыре вражеские машины. Мы потеряли в боях трех молодых летчиков — А.Пархоменко, В.Андрю — щенко и А.Лобко, героически сражавшихся в небе Ленинграда.

С Карельского перешейка мы снова возвращаемся на Ораниенбаумский плацдарм. Семен Львов в начале февраля сдает мне дела и готовится лететь в Москву. Он будет работать в главной инспекции авиации Военно — Морского Флота. Молодежь с уважением поглядывает на Семена Ивановича. Орден Ленина и три ордена Красного Знамени украшают его грудь. Около тридцати самолетов сбил он в боях за город Ленина.

В день его отлета мы сидим на командном пункте в окружении молодых летчиков и вспоминаем минувшие дни.

Наступает час расставания. Семен собирается в путь, прощается с нами. И в это время ко мне подходит командир полка:

Собирай восьмерку. Через десять минут пойдешь на прикрытие войск в район Синявина.

Да, но у меня только семь летчиков, — говорю я.

Разреши, я пойду восьмым, — немедленно откликается Львов. — Слетаю последний разок, врежу фашистам как следует, отведу душу, а потом уж в Москву подамся.

Брось-ка ты, — возражаю я. — У тебя уже документы в кармане. Ты уже, считай, в Москве. А тут все— таки война.

Ерунду какую-то говоришь! — обижается Семен.

Пусть сходит, — соглашается командир полка. — Он же тебе помочь хочет.

• Предыдущая
• 68/74
• Следующая