Стройность - Анчаров Михаил Леонидович - Страница 18

ЧЕЛОВЕК. Франсуа…

ФРАНСУА. Кто здесь?

ЧЕЛОВЕК. Не бойся, трусишка… Ты меня не узнал, Франсуа?

ФРАНСУА. Питу? Как ты сюда попал? Превратности судьбы?..

ПИТУ. В общем… Да… Франсуа… Есть хорошее дело…

ФРАНСУА. Нет, Питу, я с вами больше не играю.

ПИТУ. Почему, Франсуа?

ФРАНСУА. С вами я был временно. Мне нужна была моя женщина, а ей нужны были деньги… Она взяла деньги и отпустила меня… заявив, что я еще легко отделался. В общем, это правда… если не считать разбитого сердца…

ПИТУ. Франсуа!..

ФРАНСУА. Слушай, Питу, я наизусть знаю, что будет дальше. Я буду отказываться, а ты — настаивать. Потом я скажу «нет», а ты начнешь угрожать. Будем считать, что весь обряд уже проделан, а я все-таки не согласился. Ну, что у тебя в запасе? Вероятно, угроза убить. Убивай на здоровье. Тебе это доставит удовольствие? Ты любишь этим заниматься? Вообще, на вид ты похож на человека… Странно, как же я тебя не раскусил? Я обычно хорошо чувствую, с кем имею дело. Ну, Питу, не затягивай! Живей! Живей!

ПИТУ. Что тебе нужно?

ФРАНСУА. Режь меня, что ли… Или, быть может, мне лечь поудобней? Знаешь, это уже гурманство.

ПИТУ. Тебя обидели, Франсуа, но ты можешь хорошо отомстить.

ФРАНСУА. Почему бы все-таки тебе меня не зарезать?

ПИТУ. Слушай… не терзай меня! Ты же знаешь, что я тебя не трону.

ФРАНСУА. Почему, дурачок?

ПИТУ. Воры имеют душу! Нет… любопытно: есть смелые ребята, есть возможность вернуть людям деньги, которые у них отняли, и все зависит от одного человека, который рыдает от любви к ближнему… Рыдает — и ни с места… Противно это, Франсуа…

ФРАНСУА. Знаешь, Питу… Ты только меня не отпевай.

ПИТУ. Если бы ты знал, на чьи деньги налет, ты бы сразу согласился. Это деньги епископа.

ФРАНСУА. О!..

ПИТУ. А епископ — Гильом. Друг твой старый… У тебя еще чешется зад?

ФРАНСУА. Гильом?!

ПИТУ. Видишь, я говорил, тебе понравится.

ФРАНСУА. Гильом?!

ПИТУ. Приди в себя!

ФРАНСУА. Как! Этот слизняк! Этот жирный каплун… этот гриб — епископ города Мена?! Он собирает налоги… казнит и милует?! Мой старый друг… Болван ты, Питу! И пусть это откроет тебе глаза! Ты начал не с того конца! Сказал бы сразу, что речь идет об этом ублюдке. Я согласен. Что надо делать?

ПИТУ. Ты должен заговорить с казначеем на дороге… и подольше…

ФРАНСУА. Вернем деньги людям, Питу?

ПИТУ. Свою долю вернешь…

ФРАНСУА. Благодетель бедных… Ладно, пусть будет так. Приходи за мной. Пусть ночь летит пулей!

В каменном полутемном зале бегает человек, зажигая свечи.

ЧЕЛОВЕК. Тьфу, прости, господи… Разве вас разожжешь, проклятые, не к ночи будет сказано. Ну и ночка… Все отсырело… Вот не успею… идут?.. Так и есть… Господи, пронеси…

С шумом распихиваются двери. В дверях Гильом, неимоверно разжиревший.

ГИЛЬОМ. Оливье! Сюда! Солдат, сюда!.. Или нет… лучше за дверью! Тащите факелы, дьявол вас забери! Здесь же адская темень. Оливье! Еще раз проверьте караулы… Ночка сегодня бодрая… Факелов сюда! Живо!.. Ну ведите. Стой! Стой! Дай сяду на епископское место… Господи, какой ветер… Эй, там, затворите окна!

Распахивается дверь. Быстро вводят Франсуа.

ФРАНСУА. А… Гильом… Старый друг… Давно я с тобой не видался… В последнюю встречу ты ногой посмотрел в мой зад…

ГИЛЬОМ. Ну вот, Франсуа, ты докатился… Ты стал грабителем с большой дороги… А ты был самым способным из нас… Скажу откровенно, мне иногда казалось, что ты способнее меня… Скажу тебе, я иногда перед тобой преклонялся.

ФРАНСУА. Ты, Гильом, не преклонялся, а подлизывался. Ты мне этого простить не можешь…

ГИЛЬОМ. Молчи! Вор! Негодяй!.. Не забывайся, с тобой говорит епископ!

ФРАНСУА. О господи, Гильом, где епископ?

ГИЛЬОМ. Вот я сейчас встану!

ФРАНСУА. Не вставай, Гильом! Ты упадешь на живот, мне тебя не поднять!

ГИЛЬОМ. Ты сейчас расскажешь, вор проклятый, куда ты девал деньги!.. Я не Гильом, а епископ, черт тебя подери!

ФРАНСУА. Какие деньги, епископ, черт тебя побери?

ГИЛЬОМ. Придется пытать… Ну, во имя отца и сына, ведите…

Франсуа уводят.

Кажется, он правда не знает, где деньги. Любопытно… заметил ли он, что деньги взяли мои люди? Ну это он нам пропоет на колесе и угольках. Во всяком случае, заметил или нет, твое дело конченное: мне любезные мои подданные внесут налог еще раз, поскольку им-то уж доподлинно известно, что их денежки у меня! Что это?! Кто здесь?!

ГЕНРИХ. Это я… твой друг.

ГИЛЬОМ. Какой друг?!.. Генрих?! Как ты вошел?!

ГЕНРИХ. Хорошо ты встречаешь друзей.

ГИЛЬОМ. Я так взволнован, Генрих. Один мой друг сейчас пытался меня ограбить.

ГЕНРИХ. Дорогой друг, я, в общем, тоже пришел за этим.

ГИЛЬОМ. Не шути на ночь, Генрих. У меня одышка, ты же знаешь…

ГЕНРИХ. Это твое частное дело, Гильом. Я пришел за деньгами.

ГИЛЬОМ. Какими деньгами?

ГЕНРИХ. Теми, что ты отбил у бандитов.

ГИЛЬОМ. Генрих, откуда ты знаешь?! Какие деньги?!

Генрих молчит.

Но это же деньги… это налоги, собранные с бедных вилланов.

ГЕНРИХ. Почему же ты делаешь из этого секрет, Гильом? Ладно, не валяй дурака! Тебя предупредили о налете? Не отпирайся, предупредили?

ГИЛЬОМ. Да… предупредили.

ГЕНРИХ. Так вот, это я предупредил.

ГИЛЬОМ. Сказать можно все, Генрих…

ГЕНРИХ. Ну-ну, не упрямься. Это мои люди хотели сделать налет. Но потом я подумал: зачем мне делиться с этими ворами и получать четвертую часть, когда мы с тобой по-братски поделим пополам.

ГИЛЬОМ. Но это же грабеж!

ГЕНРИХ. Правильно. Впрочем, если ты не хочешь, можно в городе объявить, что деньги у тебя… Только ведь это бунт.

ГИЛЬОМ. Упаси боже! Ладно, черт с тобой…

ГЕНРИХ. Молодец, толстяк! Есть еще порох, так сказать, (тычет ему в живот) порох в пороховнице. А Франсуа? Видел он, что деньги попали к тебе?

ГИЛЬОМ. Об этом он скажет на пытке.

ГЕНРИХ. Он может побояться своих приятелей — жуликов.

ГИЛЬОМ. Можно одного из них выпустить и объявить ему, что Франсуа — предатель.

ГЕНРИХ. Молодец… Там есть один, его зовут Питу. Я ему устрою побег. Он может еще пригодиться. А Франсуа?

ГИЛЬОМ. Франсуа? Этого я сгною в подвале… Этого…

ГЕНРИХ. Ладно, с делами покончено. Ну, здравствуй, Гильом.

ГИЛЬОМ. Здравствуй, Генрих. Как ты сюда попал?

ГЕНРИХ. Я здесь собираю отряд. Отец все воюет с бургундской фамилией, и мне, образованному человеку, приходится все это терпеть! Подумай!

ГИЛЬОМ. Генрих, ты здесь с отрядом?

ГЕНРИХ. Да, Гильом.

ГИЛЬОМ. Ужасно, Генрих! Я прошу тебя, не тронь моих вилланов. Они очень возбуждены!

ГЕНРИХ. Ну… Гильо-ом!.. Стыдись, ты проявляешь малодушие! Вели приготовить мне постель и пойдем: ты меня накормишь.

ГИЛЬОМ. Ах, Генрих шалопай… Когда ты станешь серьезным?

ГЕНРИХ. Пойдем, пойдем. (Открывает дверь — ветер вздувает портьеру.) Какой ветер… Слушай… А ведь это пикантно, что мы с тобой держим в подвале Франсуа?!..

ГИЛЬОМ (свирепо). Я еще в университете об этом мечтал. Пойдем…

Подвал. Ни голом полу — прикованный Франсуа, заросший клочьями бороды. Как привязанный за ногу ворон, он мечется скачками, волоча по камере цепь, привычно придерживая ее руками. Губы его трясутся.

ФРАНСУА. Что же делать!? Что делать?! Неужели не было смысла в том, что я жил? Какая мука… Может быть, еще посчитать? Раз… два… три… четыре… Раз… два… три… четыре… Только бы не думать. Раз, два, три, четыре. Так вытекают капли жизни… Зачем я жил? Зачем мы живем? Зачем вообще жизнь?.. Бедные матери, рожая нас, выкидывают нас на дорогу к смерти. Всю жизнь мы идем навстречу своей смерти. Неужели весь смысл в том, чтобы поудобнее претерпеть путь до своей смерти? Мы идем по этой дороге, и мы растем и умнеем… Когда ты понял все, что тебе положено! — хряк — стрелка часов протыкает тебе глотку. Кто больше понимает, тот больше думает о смерти. Но ведь если я думаю о смерти, значит, мне плохо, так как если бы мне было хорошо, я бы не думал о смерти. Значит, причина несчастья не в том, что умен, а в том, что несчастлив… Подумаешь, великая мысль: «Несчастлив потому, что не счастлив!»… Что ж, не такая уж плохая мысль. Она только означает, что несчастье лежит не внутри меня, а снаружи… Опять?! Как избавиться от привычки обвинять мир в своих несчастьях?! Я обвиняю врагов в моих несчастьях, но не я ли наплодил этих врагов? Кто стремился вверх, к щеголям и попам, и не ужился среди них?! Я. Кто, свалившись вниз, не ужился внизу и решил мстить? Опять я! Низ и верх извергли меня из своей утробы… И вот я догниваю в Гильомовом нужнике… Неужели это все? А что бы я стал делать, если бы меня отпустили? Не нужно лгать, я стал бы делать то же самое… Дьявол меня забери! Дьявол меня забери!! Раз, два, три, четыре. Раз, два, три, четыре… Почему другие люди проще улаживают свои счеты со вселенной?! Раз, два, три, четыре… Раз, два, три, четыре. Очень просто — они не пишут стихов. Раз, два… может быть, в этом все дело? Что — вследствие чего? Что — почему? Бедствия мои от стихов, или стихи мои — от бедствий? Черт возьми, вот вопрос! Все дело в том, поэт я или не поэт… Все дело в этом… Господи! Если ты есть, дай мне узнать, поэт я или не поэт!.. Когда я пишу — я знаю, что я поэт; когда я читаю то, что написал, — лучше бы мне не читать! Все, что написано мною про любовь, слащаво; все, что я написал про хлеб, застревает в глотке!.. Вот я вчера написал в новом роде. (Читает стихи, нацарапанные на стене.)