Темное дело - де Бальзак Оноре - Страница 26

• Предыдущая
• 26/50
• Следующая

— Если вам уж так не терпится, — ответил, улыбаясь, Перад, — взгляните на подковы ваших лошадей, и вы увидите, что сами себя выдали.

— Ну, стоит ли вспоминать старое, — сказал Корантен и знаком велел жандармскому капитану подвести лошадей.

— Значит, тот негодяй рабочий, тот парижанин, который так хорошо ковал лошадей на английский манер, а затем уехал из Сен-Синя, был ихним! — воскликнул Мишю. — Им стоило только осмотреть в сырую погоду следы наших лошадей с особыми подковами, а это мог сделать любой агент, переодетый дровосеком или браконьером! Итак, мы в расчете.

Мишю скоро утешился, решив, что хотя тайна подземелья и раскрыта, но это теперь уже не опасно, раз господа снова стали французами и получили свободу. Однако предчувствия его были обоснованы. Полиция, как и иезуиты, никогда не забывает ни друзей своих, ни врагов.

Когда старик д'Отсэр вернулся из Парижа, он был очень удивлен, что радостная весть опередила его. Дюрие стряпал праздничный обед. Слуги принарядились и с нетерпением ждали изгнанников; молодые люди приехали около четырех часов, радостные, но слегка смущенные тем, что им в течение двух лет предстояло быть под наблюдением тайной полиции, не выезжать за пределы сен-синьской общины, ежемесячно являться к префекту.

— Я буду присылать вам явочный лист, — сказал им префект, — а через несколько месяцев вы подадите ходатайство о снятии всех этих ограничений, которые, впрочем, применяются ко всем единомышленникам Пишегрю. Я поддержу ваше ходатайство.

Эти меры предосторожности, хоть и были ими заслужены, несколько огорчали молодых людей. Лоранса рассмеялась.

— Император французов человек не так уж хорошо воспитанный, — сказала она. — Для него помилование — дело еще не привычное.

Молодых дворян встречали у ворот все обитатели замка, а на дорогу вышли целой толпой крестьяне, которым хотелось посмотреть на молодых людей, прославившихся своими приключениями на всю округу. Г-жа д'Отсэр долго обнимала сыновей и заливалась слезами; она не могла выговорить ни слова и бoльшую часть вечера находилась в каком-то радостном оцепенении. Когда близнецы де Симезы появились и соскочили с лошадей, у всех вырвался крик удивления — так поразительно они были похожи друг на друга: тот же взгляд, тот же голос, те же жесты. Оба совершенно одинаковым движением приподнялись в седле, перекинули ногу через круп лошади и бросили поводья. Они были одинаково одеты, и это еще более делало их настоящими Менехмами[26]. На них были суворовские сапоги, облегавшие ногу в подъеме, белые лосины, зеленые охотничьи куртки с металлическими пуговицами, черные галстуки и замшевые перчатки. Им недавно исполнился тридцать один год, и это были, как тогда говорилось, обворожительные кавалеры: среднего роста, но хорошо сложенные, глаза живые, с длинными ресницами и блестящие, как у детей, волосы черные, лбы высокие, цвет лица смугловато-бледный. Их речь была женственно-мягкой, и красиво очерченные алые губы изящно выговаривали слова. Их обхождение, более любезное и изысканное, нежели обхождение провинциального дворянства, свидетельствовало о том, что они получили благодаря знакомству с жизнью и людьми как бы вторичное воспитание, еще более ценное, чем первое, ибо оно придает человеку законченность. Мишю позаботился о том, чтобы в годы изгнания они не нуждались; они имели возможность путешествовать и были хорошо приняты при иностранных дворах. Старый дворянин и аббат нашли, что они несколько высокомерны, но в их положении это являлось, пожалуй, следствием благородного характера. Их отличное воспитание сказывалось даже в пустяках, а в любом физическом упражнении они обнаруживали безупречную ловкость. Некоторое различие между ними замечалось только в образе мыслей. Младший пленял своей веселостью, старший же — меланхолической задумчивостью; но этот чисто внутренний контраст открывался лишь после долгого и близкого знакомства.

— Ну как, дорогая, не быть всей душою преданным таким молодцам? — шепнул Мишю Марте.

Марта, любовавшаяся близнецами и как женщина, и как мать, ласково кивнула мужу и пожала ему руку. Слугам было разрешено поцеловать своих господ.

За время семимесячного отшельничества, на которое обрекли себя четверо молодых заговорщиков, они несколько раз вопреки осторожности выходили на прогулку — это было необходимо; впрочем, Мишю, его сын и Готар охраняли их. Когда Лоранса гуляла с ними в ясные ночи, настоящее сплеталось в ее душе с воспоминаниями о прошлой совместной жизни, и она поняла, что не в силах сделать выбор между двумя братьями. Ее сердце, пылавшее чистой и одинаковой любовью к обоим близнецам, раздваивалось. Ей казалось, что у нее целых два сердца. А два Поля не решались заговорить друг с другом о неизбежном соперничестве. Быть может, они все трое уже положились на волю случая? Это душевное состояние, несомненно, сказалось и в том, что она после мимолетного, но явного колебания взяла под руку обоих братьев, чтобы вести их в гостиную; рядом шли старики д'Отсэры, обнимая и расспрашивая своих сыновей. В это время слуги закричали: «Да здравствуют Сен-Сини и Симезы!» Лоранса, не покидая братьев, обернулась и обворожительным жестом поблагодарила за приветствие.

Когда эти девять человек стали присматриваться друг к другу, — а ведь во всяком собрании, даже в семье, всегда наступает такая минута, и люди, после долгой разлуки, друг к другу присматриваются, — г-же д'Отсэр и аббату Гуже, по первому же взгляду, брошенному Адриеном д'Отсэром на Лорансу, показалось, что он влюблен в графиню. Адриен, младший из д'Отсэров, обладал душою ласковой и нежной. В его груди до сих пор билось сердце юноши, несмотря на все невзгоды, сделавшие его мужчиной. Похожий в этом отношении на многих военных, у которых беспрерывные опасности охраняют душу от растления и она остается нетронутой, Адриен, казалось, был скован пленительной застенчивостью юности. Он очень отличался от своего брата, человека с грубоватой внешностью, заядлого охотника, бесстрашного и решительного вояки, но человека, приверженного ко всему материальному, лишенного и живости ума, и тонкости чувствований. Один был как бы весь — душа, другой весь — действие; однако оба в равной мере отличались тем внутренним благородством, которого для жизни дворянина достаточно. Черноволосый, маленький, худой и тонкий, Адриен д'Отсэр отнюдь не казался хилым, тогда как в его брате, рослом, бледном и белокуром, чувствовалось что-то женственное. Адриен, с его нервным темпераментом, отличался большой силой души; Робер же, хоть и был лимфатического склада, любил щегольнуть силою чисто физической. Во многих семьях видим мы такого рода странности, и причины их могли бы представить интерес; но здесь мы касаемся этого лишь с тем, чтобы объяснить, почему брат Адриена не мог оказаться его соперником. Робер питал к Лорансе чисто родственную симпатию, а также уважение, какое питает всякий дворянин к девушке из своего сословия. В вопросе чувств старший д'Отсэр принадлежал к тем мужчинам, которые считают женщину каким-то придатком, ограничивают ее права правом чисто физического материнства, требуют от нее всяческих совершенств и в то же время не ценят их. По их мнению, допустить, чтобы женщина играла роль в обществе, в политике, в семье, значило бы произвести прямо-таки социальный переворот. Теперь мы так далеки от этого устаревшего взгляда первобытных народов, что он, пожалуй, вызовет возмущение почти у всех женшин — даже у тех, которые не желают пагубной свободы, предлагаемой им некоторыми новейшими сектами; однако Робер д'Отсэр, к сожалению, придерживался именно такой точки зрения. Робер был человеком средневековым, а младший — человеком наших дней. Эти различия не только не мешали дружбе братьев, а, наоборот, делали ее еще крепче. Оттенки эти были в первый же вечер замечены и оценены кюре, его сестрой и г-жой д'Отсэр, которые хоть и казались занятыми бостоном, но уже предвидели грядущие осложнения.

Лоранса, много размышлявшая в одиночестве и пережившая глубокие волнения, связанные с обширным, но не удавшимся заговором, теперь, в двадцать три года, вновь стала женщиной и испытывала огромную потребность в любви; она выказывала все изящество своего ума, она была пленительна. С простодушием пятнадцатилетней девочки раскрывала она все обаяние своей нежности. Последние тринадцать лет она чувствовала себя женщиной, только когда страдала, теперь ей захотелось вознаградить себя; и она стала столь же ласковой и кокетливой, сколь мужественной и сильной была прежде. Поэтому старики, оставшиеся в гостиной последними, были несколько встревожены ее новой манерой держать себя. До какой силы может дойти страсть у этой благородной и пылкой натуры? Два брата одинаково горячо и самозабвенно любят одну и ту же девушку; кого из них предпочтет Лоранса? А предпочесть одного значило убить другого. Лорансе, как последней в роду, предстояло передать мужу свой графский титул, права и имя, овеянное давнею славой; быть может, ради этих преимуществ маркиз де Симез решится пожертвовать собою, чтобы на Лорансе мог жениться его брат, который в силу старинных законов не получает ни состояния, ни титула? Но согласится ли младший лишить брата столь великого счастья, как брак с Лорансой? Со стороны эта борьба великодушия не казалась такой сложной; к тому же, пока братья подвергались опасности, какая-нибудь случайность на поле боя могла положить конец этим затруднениям; но что будет теперь? Ведь они все трое вместе! Мари-Поль и Поль-Мари достигли того возраста, когда страсти бушуют с особою силою, и если братьям придется делиться ласковыми взглядами кузины, ее словами, улыбками, знаками внимания, не вспыхнет ли между ними соперничество, последствия которого могут быть ужасны? Во что превратится счастливое, безмятежное и согласное их существование? В ответ на все эти предположения, которыми обменивались старики за последней партией бостона, г-жа д'Отсэр возразила, что, на ее взгляд, Лоранса вряд ли выйдет за одного из своих кузенов. В этот вечер старую даму охватило какое-то необъяснимое предчувствие, — их источник остается тайною между матерями и богом. Лоранса и сама в глубине души была испугана тем, что оказалась лицом к лицу с обоими кузенами. После бурных перипетий заговора, после угрожавших близнецам опасностей, после всех невзгод эмиграции последовала новая драма, о возможности которой она никогда и не помышляла. Эта достойная девушка не могла не прибегнуть к крайнему средству, а именно: не выходить ни за того, ни за другого брата; она была слишком честна, чтобы отдать кому-то свою руку, затаив в сердце непреодолимую страсть к другому. Не выходить пока замуж, извести кузенов своею нерешительностью и наконец выйти за того, кто останется ей верен, невзирая на все ее прихоти, — такой выход напрашивался сам собою, помимо ее воли. Засыпая, она решила, что наиболее разумное — отдаться на волю случая. В делах любви случай — это провидение женщины.

• Предыдущая
• 26/50
• Следующая