Отказ - Камфорт Бонни - Страница 12

• Предыдущая
• 12/81
• Следующая

Он проглотил свою обычную таблетку от изжоги. Через несколько минут он, как бы сдаваясь, поднял руки и сказал:

– Хорошо, хорошо. Кое в чем я действительно нуждаюсь. Может быть, именно в этом.

Поднявшись, он еще несколько минут провозился со своим портфелем, потом надел пиджак и поправил манжеты. Уже у двери он сказал:

– Увидимся в понедельник.

Но мне показалось, что, возможно, он хотел бы ускорить нашу встречу.

Когда он ушел, я долго думала о том, как отец запирал его в чулане, и отчасти разобралась в причинах его всеобъемлющей недоверчивости. Все это навеяло на меня мои собственные воспоминания о чулане.

В доме моих родителей было место, где я любила прятаться – под лестницей, ведущей на второй этаж. Это была кладовка, но сквозь вертикальные щели в стене я могла видеть столовую. Самым печальным из всего, подсмотренного мною, была моя мать, плачущая за столом.

Мне было одиннадцать лет, когда она, не сказав мне об этом заранее, записалась в число участников семейного показа моделей «Мать и дочь». Когда она сообщила мне о своих планах, я заявила:

– Не хочу, чтобы меня наряжали, не хочу выступать с этими чопорными девчонками. В маскарадном костюме я буду выглядеть глупо. Не хочу, не буду!

Мама силой и лестью пыталась меня уговорить, и наконец я согласилась. Но по мере приближения субботы, когда должен был состояться показ моделей, меня все больше охватывало беспокойство. У меня на груди начинали расти маленькие бугорки, и это меня очень смущало. Я больше не хотела, чтобы мама смотрела на мое тело, примерки платья стали для меня пыткой.

Платье матери оказалось просто прелестным: розовое, с отделкой из французского кружева и кисеи, с широким шелковым поясом и крошечными жемчужинами, пришитыми вокруг глубокого выреза. Три месяца мама готовилась к этому шоу, голоданием добивалась шестнадцатого размера. Она уже много лет не выглядела такой хорошенькой.

Мне казалось, что мое платье, составлявшее пару с материнским, выглядело смешно и по-детски. Вместо элегантного пояса были длинные розовые шелковые ленты, вырез был под горлышко, с круглым отложным воротничком. На переднюю часть лифа мама тоже нашила крошечные жемчужинки, но они кругами расходились вокруг моих маленьких бугорков, и я ужасно стеснялась.

Вечером накануне показа, когда мы примеряли наши платья, отец сказал:

– М-м-м. Вы обе восхитительно выглядите. И, по-моему, наша малышка превращается в женщину!

Этого было достаточно. Я бросилась вверх по лестнице, расстегнула платье, швырнула его кучей на пол и упала в слезах на кровать. Он надо мной насмехался, я была в этом уверена. И почему-то у меня болели соски и живот. А через два часа начались мои первые месячные.

– Ну, пожалуйста, мамочка, – умоляла я на следующее утро, – не заставляй меня это надевать. Пожалуйста, иди без меня.

– Я понимаю, как ты себя чувствуешь, ангел мой, но сделай это ради меня, в последний раз. Я так много работала над этими платьями, и я уверена, что мы получим первую премию.

Я плакала до тех пор, пока лицо мое не стало выглядеть настолько отвратительно, что идти стало просто невозможно. В конце концов мама ушла без меня.

В тот воскресный вечер из своего укромного уголка под лестницей я наблюдала, как моя мать упаковывает свое розовое платье в коробку, чтобы отправить его в Сан-Франциско на продажу. Закончив подписывать коробку, она села за стол и заплакала. Я смотрела на нее и тоже плакала беззвучно – чтобы она меня не слышала.

Весь год мое платье провисело в шкафу. Следующим летом, когда мама попросила меня выкинуть старую одежду, я с ужасом вспомнила, как сильно я ее обидела; я засунула платье в спальный мешок и запрятала в глубине кладовки. Там оно и пролежало несколько лет, потом я спрятала его среди книг и сувениров и взяла с собой в колледж.

Весь следующий день был до отказа заполнен пациентами, с семи утра до шести вечера. Днем посыльный принес мне пакет, в нем я нашла маленького резинового слоненка.

– Не забудьте, – говорилось в записке, – вы обедаете со мной в кафе «Только хорошее».

Я улыбнулась и поднесла подарок к свету. Как мило, подумала я и положила его на кофейный столик рядом с диваном.

Послеобеденные сеансы были для меня настоящим испытанием. Одна женщина призналась мне в странной привычке пережевывать пищу, а потом выплевывать ее в стакан и снова есть. Она лечилась уже шесть месяцев, но только сейчас рассказала об этом своем пороке. Поздно вечером позвонил Умберто.

– Большое спасибо за слоника. Он просто прелесть, – сказала я.

Я почувствовала по телефону, как потеплел его голос.

– Я сам его выбирал. И я очень рад, что вы придете пообедать. Вы не пожалеете, вот увидите.

Мы разговаривали около получаса. Он сказал, что его работа по составлению меню для желающих похудеть продвигается хорошо, и ему пришла в голову мысль попросить меня составить для него нечто вроде вступительного слова.

– Что-нибудь от лица психотерапевта, – сказал он. – Чтобы мои посетители чувствовали, что я действительно понимаю их нужды.

– Я сделаю это, – согласилась я.

Весь мой уикэнд был уже расписан, поэтому мы договорились пообедать в середине следующей недели и распрощались.

Я прошла в кухню и съела несколько ложек неочищенного сахарного песка. Я его очень любила. Я надеялась, что не разочаруюсь, встретившись с Умберто еще раз.

Охваченная внезапным желанием привести в порядок дом, я принялась лихорадочно вытирать пыль и полировать мебель, после чего вымыла полы и перестирала кучу белья. Была уже полночь, когда я начала наводить порядок в чулане, решив, что, поскольку завтра суббота, это весьма подходящее время для подобного занятия.

Проснулась я рано, радуясь, что у меня в распоряжении еще несколько часов до того, как отправиться в больницу. Я надела спортивный свитер и шорты и вышла в сад полить и подрезать розы. Самыми нежными были темно-красные, но я больше всего любила оранжевые с желтой серединкой. Я срезала несколько цветков для гостиной, потом отвязала Франка и выпустила его погулять.

Мистер Сливики, мой сосед, живший через дорогу, уже работал граблями, очищая газон. На нем были большая меховая шапка, красные шлепанцы и женский халат с рукавами до локтя. Я помахала ему рукой и вышла на улицу, размышляя о том, почему это он сегодня так нарядился. Впрочем, у каждого свои резоны, подумала я.

Даже в такой ранний час на улице было на удивление много народа: некоторые бежали трусцой, другие спешили к газетным киоскам, кое-кто направлялся завтракать. Я выбрала центральную часть бульвара Сан-Висенте, сотни любителей бега протоптали уже в мягкой траве настоящие дорожки. Ветерок с океана доносил приятный запах соли. Я достигла западной части бульвара, когда веселые прыжки Франка привлекли мое внимание.

– Доброе утро, доктор, как дела? – раздался сзади меня знакомый голос.

Я обернулась. Это был Ник в черных шелковых шортах и майке.

Я пробормотала какое-то приветствие, стараясь скрыть свое смущение. Он кашлянул и опустился на колени, чтобы погладить Франка. Странно, но мягкие волоски, торчавшие у Ника из подмышек, казались мне удивительно приятными. Я вдруг вспомнила, что сама я в коротких шортах, не накрашенная и непричесанная.

– Вы, однако, далеко от своего дома, – запинаясь, проговорила я.

Он подмигнул.

– Ночевал у подружки.

– До встречи на следующей неделе, – смущенно сказала я и подобрала поводок Франка, чтобы пойти в противоположном направлении.

Я не любила встречаться с пациентами за пределами кабинета, это будило в них любопытство по отношению ко мне, и становилось трудно отделить себя-психотерапевта от себя в реальной жизни. Весь день Ник не выходил у меня из головы, а ночью я спала очень беспокойно.

Я ехала на поезде по Бразилии, мой вагон ритмично покачивался и, громыхая, проезжал мимо маленьких деревушек. Было темно, только уличные фонари иногда освещали купе. Потом я увидела перед собой мужчину, он стоял, расставив ноги. На нем была белая рубашка и отглаженные синие брюки, но у него была голова тигра с огромными голубыми глазами. Я вся заледенела, когда он расстегнул молнию и достал свой пенис. Он был в состоянии эрекции, на нем вздулись вены.

• Предыдущая
• 12/81
• Следующая