Бангкок-8 - Бердетт Джон - Страница 79

• Предыдущая
• 79/81
• Следующая

— Разумеется.

Она кивнула Розену, а тот Нейпу. Джек достал шариковую ручку.

Теперь совещание было окончено. Все пришли в восторг от того, что местный коп так виртуозно владеет благородным искусством защиты собственной задницы. Нейп настоял на том, чтобы проводить меня до самых ворот.

— С ним разобралась та красотка, не так ли? Интересно, что от него осталось после того, как она сделала свое дело. Большой палец руки и пара коленных чашечек?

Я пристально посмотрел на него и подозвал мототакси. Дома скатал косячок и закурил. На мобильном телефоне высветилось время — было 12.56.

Ожидание дается тяжело только тем, кто подвержен обману времени. Травка в этом смысле, конечно, помогает. Шли недели. Джонс трижды звонила из Штатов, и каждый раз по воскресеньям. Одиночество для белых — иссушающий недуг. Рано или поздно агент ФБР поймет, что единственное лекарство от него — Таиланд. Ощущение, что я каким-то образом следую по стопам матери, тревожило, но я не поддавался. Предстояло еще многое сделать. Бар Нонг уже открылся, правда неофициально, но взял очень хороший старт. Надо было проверять счета, ходить на совещания и заказывать продукты. А потом мне позвонили.

Голос доктора Суричая звучал по телефону официально и строго — никаких врачебных ужимок и модного разнузданного тона. Так он, наверное, докладывал у директора госпиталя, когда обсуждался финансовый баланс. Он сказал очень немного, у меня сложилось впечатление, что, будь его воля, он вообще бы не стал звонить. По просьбе своего пациента он приглашал меня к себе домой: строение номер тридцать по улице Сукумвит, что совсем недалеко от торговых рядов «Эмпориум».

Это было скорее имение, а не дом, с автоматическими воротами и собственной охраной. В дополнение к охранникам дом окружало с полудюжины хорошо одетых китайцев, мрачных и настороженных. Когда я приблизился, один из них что-то гаркнул остальным. Как я решил, приказал на диалекте чиу-чоу не хвататься за топорщившееся под пиджаками оружие. Горничная провела меня внутрь и открыла дверь в большой салон, где я устроился на диване и стал ждать. Вошел Суричай в канареечно-желтом кардигане без рукавов и в свободных брюках. В руках он держал лист бумаги с тайским текстом и с изящной подписью на европейском языке. Я внимательно его прочитал и, не слишком удивившись, вернул, кивнув. Сложилось впечатление, что соперничающие стороны достигли чисто восточного соглашения, которое было бы невозможно на бедном на выбор Западе.

— Меня попросили, чтобы я позаботился о нем как о пациенте у себя на дому. Он явно не хотел оставаться на людях. Пришлось привезти из госпиталя множество всякого оборудования. А теперь по какой-то причине он пожелал встретиться с вами. Такого рода вещи способны вызвать кардинальные изменения личности. Он решил, что вы единственный в мире человек, способный его понять. Он что, ваш близкий друг?

Резкость Суричая раздражала меня, и я не потрудился ответить на его вопрос.

— Он заключил сделку с Фатимой?

— Заключили его приятели. Эти чиу-чоу, которые наводнили мой дом. Вы представить себе не можете, насколько средневековым может показаться образ мыслей китайцев. Совсем отсталые люди. И настолько же несовременно они решают сексуальные проблемы своего друга Уоррена — просто, но при этом очень радикально, я бы сказал, в духе Запретного города. Фатима поставила их в затруднительное положение. По их мнению, позволить ей убить своего человека — дурно, это означает, что у них не хватило власти его уберечь. Но если они попытаются его спасти, Фатима покажет фильм по Интернету и все равно расправится с ним. А еще, не исключено, развяжет руки своим кхмерам. Судя по подписи, это был компромисс, на который согласился даже Уоррен. В противном случае ему пришлось бы умереть. Фатима сдалась, после того как он перевел на ее имя больше половины своего состояния. Теперь она, должно быть, самая богатая женщина в Таиланде. И самый богатый транссексуал в мире. Придется пережить и это. Я прооперировал его только вчера, и он еще очень слаб, но, как я заметил, главное — это изменение личности. Он совершенно нестабилен психически. Впрочем, увидите сами. — Доктор Суричай помолчал. — Сразу после операции он испытал сильный шок, и мне пришлось накачать его транквилизаторами, иначе он бы скончался. Но даже после этого у него пару минут отсутствовали жизненные функции. — Врач внимательно посмотрел на меня, стараясь понять, насколько я сознаю, о чем он говорит. Но я понятия не имел, на что он намекает.

На стенах необычно широкого для частного дома коридора я с удивлением увидел подлинные картины маслом, изображающие Крунгтеп XIX века. Мы повернули налево и вошли в позднюю пристройку — солярий из стали и стекла. Но виду на сад мешали длинные, до пола, шторы. Лицо на подушке было едва узнаваемым — не потому, что сильно изменились черты. Тот, кто теперь обитал в этом теле, почти ничем не напоминал прежнего владельца. Я, как познающий Восьмеричный путь, с интересом наблюдал трансформацию. Новая личность унаследовала старое тело и груду совершенно незнакомых ей воспоминаний, в которых еще предстояло разобраться. Более слабый духом не перенес бы нервного срыва, но этот человек казался только до крайности растерянным. Он слабым кивком пригласил меня сесть рядом.

— Добро пожаловать, дружок. — Это было сказано по-тайски. Я остолбенел: это был голос Пичая. Человек улыбнулся и продолжил по-английски: — Все в порядке. Просто я все еще в сумеречной зоне. Твой товарищ тебя приветствует. Он очень талантливый. Здорово, правда? — Внезапно у него из глаз хлынули слезы. — Здесь лежит самонадеянный глупец, попытавшийся трахнуть Восток. Детектив, ты знаешь, кто это сказал?

— Нет.

— Киплинг, поэт другой англосаксонской империи. Господи, избавь нас от слепоты, — продолжал он, плача. — Помилуй нас. — Он взял меня за руку. — Взгляни на мою жизнь. — Резкий взмах ладони.

Я только сейчас обратил внимание на расставленные в комнате сокровища. Здесь были всадник на коне на гипсовом цоколе и другие бесценные предметы из коллекции Уоррена, включая вывезенные из Запретного города нефритовые украшения. Я лишний раз убедился, что нефрит, куда бы его ни поместили, лучится как никакой другой камень. Уоррен — если его можно по-прежнему так называть — надавил правой рукой на выключатель, загудел электрический мотор. Шторы с торжественной медлительностью раздвинулись и открыли потрясающий вид на сад, где пышно цвели гибискусы, бугенвиллеи, рододендроны и раскинули воздушные корни удивительные деревья бодхи, где возле чаши для цветов стояла деревянная скамья, а клумбы так и взрывались яркими красками.

— Видишь?

Я подпрыгнул, потому что, воспользовавшись телом Уоррена, снова заговорил Пичай.

— Вот его душа: там, по другую сторону стекла. Внутри только камень. Таков твой фаранг.

— Он отсек мой член. Поэтому я совершила с ним то же самое, — теперь сквозь зубы шипела Фатима.

Кровь похолодела у меня в жилах, по спине прошел озноб, но человек на кровати не находил ничего странного в присутствии других гостей.

— Знаешь, что в самую последнюю очередь узнает вознамерившийся обмануть Восток фаранг? — спросил он голосом Уоррена. — Что сам с первой минуты обманулся. С самого начала. Вся штука в том, чтобы объявить об этом, когда уже слишком поздно. — Он схватил меня за руку. — У вас больше терпения, больше истории, больше хитрости, больше магии. Солнце восходит за двенадцать часов до того, как появится у нас. Как мы могли рассчитывать взять над вами верх?

— Он хотел обрабатывать людей, как драгоценные камни, — бросила Фатима. — Посмотрим, кто теперь купит его самого.

— Имей сострадание, — призвал ее Пичай.

— К черту! — обозлилась Фатима.

— Стоит слишком погрузиться в Запад — и можно превратиться в камень, — объяснил Уоррен. — Все очень просто. Рано или поздно начинаешь тем или иным способом торговать людьми. А если продаешь людей, почему бы их не изменять? Ах, эта демоническая красота человеческого тела! Кто устоит перед соблазном шлифовать ее, подобно нефриту, если обладаешь для этого властью? Переступишь черту, даже не заметив. Америка — континент смерти. Это было известно на протяжении тысяч лет. Я был всем в великой космической лотерее: женщиной, мужчиной, вором, принцем и рабом и слишком долго оставался на земле. Тело — всего лишь материя, но она разлагает дух. Думаешь, я один такой? Нет, детектив, дьявола нелегко побороть. Соблазн невероятно велик. Я хотел создать совершенную форму и раствориться в ней, но формы успевали растворяться намного раньше. Такова правда, принимай или нет. — Он быстро покосился на меня, но чьи это были глаза в этот раз? — Воплощать дизайнерскую идею в бросовом людском материале. Ты считаешь, Америка способна устоять перед этим, когда расстанется с периодом детства и достигнет отрочества?

• Предыдущая
• 79/81
• Следующая