Не горюй! - Кайз Мэриан - Страница 19
- Предыдущая
- 19/85
- Следующая
Пока Джеймс где-то мирно спал в объятиях Дениз, я как безумная крутила педали в спальне с портретами Дона Джонсона на стене, и по моему распухшему лицу стекали горячие слезы. Каждый раз, как я представляла их в постели, я начинала крутить педали быстрее, как будто пытаясь убежать от боли. Я боялась, что если перестану, то убью кого-нибудь.
Я не занималась физической подготовкой многие месяцы, не делала ничего тяжелого долгие годы (если не считать родов), но я не уставала и даже ничуть не запыхалась. Чем энергичнее я крутила педали, тем легче мне это давалось. Мне казалось, что мои бедра сделаны из стали (могу вас уверить, что это не так).
Педали мелькали, сливаясь в сплошной круг. Создавалось впечатление, что мои суставы смазаны машинным маслом, с такой легкостью они работали. Я крутила педали все быстрее и быстрее, и постепенно тугой узел в груди начал таять. Ко мне пришло спокойствие. Я дышала почти нормально. Когда я наконец слезла с велосипеда, его ручки были мокрыми от пота, а ночная рубашка прилипла к моему телу.
Я вернулась к себе и легла.
Кейт взглянула на мое красное лицо и мокрую рубашку, но особого интереса не проявила.
Я прижалась горящей щекой к холодной подушке и поняла, что теперь засну.
На следующее утро я проснулась рано. Даже опередила Кейт. Мы поменялись ролями: на этот раз она проснулась от моего плача.
— Вот теперь ты видишь, как это неприятно, — сказала я ей, продолжая рыдать. — Разве хорошо так начинать день?
Ко мне снова вернулись ревность и гнев. Стоило мне проснуться, перед моими глазами опять возникли ужасные картинки — Джеймс с Дениз в постели.
Ярость охватила меня, струясь по жилам, как яд. Поэтому, пока я кормила Кейт, я прикончила бутылку водки, после чего вернулась в комнату Рейчел и опять уселась на велосипед.
Если бы в мире была справедливость, то после внерашних упражнений я бы чувствовала себя как парализованная. Но если я чему и научилась за последний месяц, так это тому, что в мире ее нет. Справедливости, я хочу сказать. Так что я не ощущала никаких последствий.
Примерно еще неделю меня съедали злость и ревность. Я ненавидела Дениз и Джеймса. Терроризировала семью, даже не понимая, что я это делаю. А если становилось совсем невмоготу, я садилась на велосипед и крутила педали, пытаясь хотя бы частично освободиться от обуревающей меня ярости.
Еще я много пила.
Я задолжала Анне целое состояние. Хелен брала у меня огромные деньги за то, что бегала в магазин. Мне ничего не оставалось, как платить ей. Я была единственным покупателем на рынке продавцов. Хелен брала меня за горло: я должна была или платить ей, или идти сама. А я все еще и помыслить не могла о том, чтобы выйти из дома.
Поэтому я платила.
Или, вернее, поскольку у меня не имелось ирландских денег, платила Анна.
Я искренне собиралась с ней рассчитаться, как только смогу. Меня не особенно беспокоило, какую брешь я пробиваю в бюджете Анны. А зря. Ведь она получала только пособие и должна была умудряться платить за дозы средних и тяжелых наркотиков, на которые она давно подсела.
Но я заботилась лишь о себе.
Большую часть времени я бывала наполовину пьяна. Я хотела заглушить боль и злость алкоголем. Но на самом деле водка мало помогала. Я лишь чувствовала себя еще более потерянной и запутавшейся. А когда трезвела, требовалась следующая порция, и в ожидании ее действия я ощущала глубокую депрессию.
Никогда не думала, что произнесу эти слова, но на самом деле выпивка — не выход из положения.
Может быть, наркотики — но не выпивка.
И только когда я случайно подслушала разговор между мамой, Анной и Хелен, я поняла, каким чудовищем была.
Я как раз собиралась пойти на кухню, но зацепилась рукавом моего свитера (в смысле отцовского свитера) за ручку двери. Пока я высвобождала рукав, я услышала, как в кухне Хелен сказала:
— Она такая стерва! Мы уже боимся смотреть телевизор, потому что она каждую секунду может взорваться.
«О ком это они толкуют?» — заинтересовалась я, готовая присоединиться к моральному уничтожению этой персоны, кем бы она ни оказалась.
— Да, — согласилась Анна. — Вчера, например, когда мы смотрели телевизор, она швырнула вазу, которую я сделала тебе в подарок на Рождество. И все потому, что Шейла поцеловала Скотта и сказала, что любит его.
— Разве? — с возмущением спросила мама.
Я с ужасом поняла, что говорят они обо мне. Наверняка — потому что именно я вчера шарахнула этой ужасной вазой о дверь.
Я тихонько остановилась у дверей и стала слушать дальше. Уж если быть плохой, то до конца.
— Поверить не могу! — сказала явно потрясенная мама. — А что ответил ей Скотт?
— Ой, мама, неужели ты не можешь забыть о сериале хоть на пять минут? — воскликнула Хелен, причем с такой интонацией, будто вот-вот заплачет от огорчения. — Мы же серьезно говорим! Клэр ведет себя как чудовище. Как будто бес какой-то в нее вселился.
— Ты в самом деле так думаешь? — возбужденно поинтересовалась Анна, наверняка готовая заглянуть в свою записную книжку и сообщить им телефон хорошего колдуна, умеющего изгонять духов.
— Послушайте, девочки, — мягко сказала мама, — ей нелегко пришлось.
«Да, черт побери, нелегко!» — согласилась я молча, замерев за дверью.
— Так посочувствуйте ей. Потерпите немного. Вы и представить себе не можете, как ужасно она себя чувствует.
«Да уж, наверняка не можете», — снова согласилась я.
«Прекрасно, — подумала я, — пусть попереживают».
— Она вчера разбила твою пепельницу, — пробормотала Хелен.
— Что она разбила? — резко переспросила мама.
— Твою пепельницу, — подтвердила Анна.
«Ах ты, подпевала!» — подумала я.
— Ну, это уж чересчур, — решительно сказала мама. — На сей раз она зашла слишком далеко.
— Ха! — ликующе воскликнула Хелен, явно обращаясь к Анне. — Говорила ведь я тебе, что мама ненавидит эту дерьмовую вазу, которую ты для нее сделала! Я знала, что она только делает вид, будто ваза ей нравится. Иначе почему ей безразлично, что Клэр расколотила ее о дверь, а пепельницу жалко?
«Пора уходить», — решила я и тихонько поднялась по лестнице, потрясенная всем услышанным.
Стыд и позор.
Позднее, когда я лежала в постели и пила сидр, пришел отец. Я ждала его появления. Так всегда было, когда я плохо вела себя в детстве: мама обнаруживала мой проступок и пускала в ход тяжелую артиллерию — посылала отца.
Он тихонько постучал, а потом робко просунул голову в комнату. Можно было не сомневаться, матушка стояла сзади, на лестничной площадке, и шипела:
— Войди и отругай ее! Припугни ее! Меня она не слушает. А тебя она боится.
— Привет, Клэр, — сказал он. — Можно войти?
— Садись, папа, — предложила я, указывая на постель и быстро пряча бутылку крепкого сидра в шкафчик.
— Привет, моя любимая внучка, — обратился он к Кейт.
Ответа я не расслышала.
— Ну? — начал он, стараясь выглядеть веселым.
— Ну, — сухо согласилась я, не собираясь облегчать ему жизнь.
Меня переполняли смешанные чувства. Смесь стыда, унижения, смущения, обиды на то. что со мной обращались как с ребенком, и осознания того, что мне следует перестать весги себя как эгоистичная стерва.
Папа тяжело сел на постель, раздавив пустую банку из-под пива, валявшуюся на покрывале.
Он вытащил ее из-под себя и протянул мне.
— Что это? — печально спросил он.
«А на что это похоже?» — хотелось мне спросить, как будто я снова стала пятнадцатилетней.
— Банка из-под пива, папа, — пробормотала я.
— Только представь, как переживает твоя мама! — начал он, сразу беря быка за рога. — Ты валяешься целый день в постели и в одиночестве пьешь пиво.
«Это еще пустяки», — в тревоге подумала я, искренне надеясь, что он не заглянет под кровать, где валялись две пустые водочные бутылки.
Меня охватили стыд и паника. Я не могла дождаться, когда он уйдет. Бедняга не знал и половины моих прегрешений. Мне надо поскорее избавиться от пустых бутылок, пока он не займется в пятницу уборкой. Тогда он обязательно на них наткнется.
- Предыдущая
- 19/85
- Следующая
