Замри, умри, воскресни - Кайз Мэриан - Страница 109

• Предыдущая
• 109/126
• Следующая

— Джим, ты почему за меня голосовал?

— И ты здравствуй.

— Ой! Здравствуй. — Жожо села. — Так почему ты за меня голосовал?

— Потому что считал, что ты лучше всех подходишь на это место.

— А не борзый юноша?

— Я очень уважаю Ричи, он исключительно хороший агент, но тебе уступает. Его идея с корпоративным спонсорством многих купила, но я подумал — и ты подумай! — книги не тот материал, они просто недостаточно сексуальны, чтобы рекламировать потребительский товар. Я могу ошибаться, но боюсь, этих обещанных миллионов нам никогда не видать.

— Ясно. Что ж, спасибо. — Жожо поднялась, но тут же села. — Джим, мы когда-то дружили. Потом, после того вечера в «Наезднике», когда ты сказал, чтобы я тебя не искушала, началась какая-то ерунда. Что происходит?

Дежа-вю. Этот разговор у нее уже когда-то был. Когда? С кем? Она вспомнила: с Марком, и он тогда признался ей в любви. О господи!

Джим смешался, поерзал в кресле, неловко хохотнул:

— Ладно. Скажу уж. Я был к тебе неравнодушен. Понимай как хочешь, Жожо Харви, но ты не просто замечательный работник.

«Черт», — подумала она. — Черт! Черт!»

— Но теперь я переболел. Последние три месяца я встречаюсь с очень милой женщиной.

«Черт, — подумала Жожо. — Черт, черт! Вполне человеческая реакция».

— Она замечательная. Я очень… — он стал подыскивать слово, — очень увлечен.

— Здорово. Рада за тебя.

Кабинет Жожо

Что-то замкнуло, и внезапно она поняла, что выбора нет. Чем черт не шутит… Она сказала Мэнни:

— До конца недели придется работать допоздна.

— А чем будем заниматься?

— Пока секрет. — Она нагнулась к нему. — Если проболтаешься — убью.

— Справедливо. — Он сделал глотательное движение, а ей стало немного не по себе; незачем его запугивать — но это самое простое.

— Мне нужны телефоны всех моих авторов.

— Зачем?

— Я тебе что сказала?

К моему большому удивлению, уход Оуэна оказался для меня ударом разрушительной силы. Я понимала, это глупо, но на следующий день я проплакала всю дорогу на работу, потом плакала на работе, а потом еще и дома, вечером. На другой день я проснулась, и все повторилось сначала. Как будто ко мне вернулись мои пятнадцать лет.

Когда меня бросил Антон, все было совсем иначе. Его уход меня ожесточил и оскорбил, я тогда сильно изменилась в своем отношении к людям. Оуэна же я не называла негодяем и не фантазировала насчет его возвращения. Даже не собиралась прилагать к тому никаких усилий. Его уход вызвал не прилив злости, а большую печаль.

Я позвонила Коди, он повел меня выпить и поговорить по душам.

— Я никогда не воспринимала это всерьез, но что, если Оуэн и есть мой единственный?

Коди фыркнул.

— Единственные же разные бывают! Ты подчас и не догадываешься, что тот, кого ты встретил, — твоя судьба. Одна женщина повстречала своего единственного, когда плыла на пароходе в Австралию, но она тогда пасла одного австралийца, а когда приехала, тот стал ходить вокруг да около, и тут она поняла, что тот парень на корабле и был ее единственный…

— Какая еще женщина? Кто это? — поинтересовался Коди.

— Одна мамина знакомая.

— Господи ты боже мой, она уже советуется по поводу своей личной жизни с Морин Хоган! Это все равно что брать уроки пилотирования у Усамы бен Ладена.

— Теперь мне не с кем делиться своими фантазиями насчет Антона.

— Как это?

— Мы с Оуэном сочиняли всякие истории — как он воссоединяется со своей Лорной, а я — с Антоном. И вот теперь Оуэн опять с Лорной, а я… я… — Долгая пауза, во время которой я пыталась справиться со слезами. — Я ни с кем!

— Значит, ты развлекалась со своим парнем тем, что фантазировала — вслух, насколько я понимаю? — о том, как вернешь себе его предшественника? Ну, поздравляю.

— Это было совсем не так, как может показаться. Мы утешали друг друга. — Я так рыдала, что из меня вырывались всхлипы, похожие на чмоканье доктора Лектора, но это было непроизвольно. — Мне так нравился Оуэн, и теперь мне так без него плохо… — Новая порция слез вырвалась на волю и хлынула по щекам. Как это все неправильно!

Коди смотрел на меня, как завороженный.

— Господи ты боже мой! Да вы же с ним только и делали, что ссорились.

— Я знаю. Я знаю, что все это очень глупо.

— Когда ты в последний раз так плакала?

Я стала вспоминать. Когда ушел папа? Нет, тогда я и слезинки не проронила. Когда ушел Антон? Тоже нет, во всяком случае — не так. Я замкнулась и возненавидела всех. Я была в таком напряжении, что не могла плакать, и это напряжение, похоже, у меня так и не прошло.

— Не знаю. Похоже, никогда. Господи, Коди, у меня что, нервный срыв?

Любой другой бы ответил: «Ну, ну, что ты, что ты, ты просто немножко огорчена». Любой, но не Коди. Этот с серьезным видом объявил:

— Что-то с тобой происходит, это уж точно. Может, это запоздалая реакция, но что-то точно есть. В психологии это называется переносом, кажется.

— Я думаю, что это даже лучше — все выплеснуть наружу, — всхлипнула я.

— Да-а, — с сомнением протянул он, — только старайся не делать этого на людях.

— Спасибо, Коди. — Я снова забилась в рыданиях. Когда ко мне вернулась способность говорить, я сказала: — Ты мне очень помог. За тебя!

Я пошла в турагентство отказываться от поездки на Антигуа и снова заплакала. Потом расплакалась еще горше, когда мне сказали, что денег назад не вернут.

— То, что ваш друг возвратился к своей старой подружке, не покрывается условиями нашей страховки, — объяснила мне тетенька в турагентстве.

— Всегда можно найти какую-то лазейку, — заметила я и опять раскисла.

— А почему вы не хотите съездить несмотря ни на что?

— Я не могу. В таком состоянии я не сумею даже сесть в самолет.

Тетенька меня пожалела и нарушила правила, однако сказала, что денег мне все равно не вернут, а придется мне купить какой-нибудь другой тур на эту же сумму — когда мне «станет полегче».

— Я знаю, сейчас вы думаете, что этого никогда не произойдет, — добавила она. Прямо как знала! — Но вы сами потом удивитесь.

Я стала настоящей развалиной. Я плакала по любому поводу. Я делала это намеренно. Я брала напрокат видеокассеты с такими слезливыми фильмами, над которыми не будет рыдать только обладатель каменного сердца. В баре я хватала людей за жилетку и принималась насильно посвящать их в детали моей душевной драмы. На рождественской вечеринке нашей фирмы (мы их всегда проводим в январе, так как в декабре заняты организацией праздников для других) я довела себя до такого отчаяния, что меня, в безутешных рыданиях, в срочном порядке увезли домой.

Даже работа разбивала мне сердце. Я трудилась над очень необычным мероприятием — Макс О'Нил, молодой человек — всего двадцать восемь! — больной каким-то неизлечимым заболеванием, нанял меня организовать свои поминки. Поначалу я растрогалась и даже была польщена, что он выбрал меня. (Хотя ФФ так не радовались. Франческа даже пробурчала: «Постоянного клиента из него не выйдет».) Всякий раз, как мы с ним встречались и записывали видеообращения к его друзьям с призывом не грустить или планировали, какие напитки закупить для «вечеринки», я уходила домой убитая горем.

И в разгар всего этого слезотечения я нагрянула к Джонни. После очередной, особенно душераздирающей, встречи с Максом я проезжала мимо аптеки, и что-то подтолкнуло меня заскочить — в расчете получить хоть какое-то утешение, что-то вроде мороженого для души. Мы обменялись новогодними пожеланиями, после чего Джонни спросил:

— Что брать будешь?

Об этом я и не подумала.

— А… Бе… Давай леденец с глюкозой. А это у тебя что? Стерильная марля? Я возьму пачку.

— Джемма, ты уверена?

— Нет, нет, не буду. Давай один леденец.

Я хотела расплатиться, но он не позволил («Я тебя умоляю! Это же только леденец!»). Я все не уходила.

• Предыдущая
• 109/126
• Следующая