Хлеб с ветчиной - Буковски Чарльз - Страница 17
- Предыдущая
- 17/60
- Следующая
20
Временами мы с Франком были дружны с Чаком, Эдди и Джини. Но, в конце концов, обязательно происходил какой-нибудь инцидент (обычно виновником казуса был я), и меня изгоняли из компании, а следом за мной и Фрэнка на правах моего друга. Но мы с Франком здорово проводили время и вдвоем. Мотались по всему городу автостопом. Одним из излюбленных наших мест была киностудия. Поднырнув под забор, поросший высокой травой, мы проникали на территорию студии и глазели на огромные стены и ступени, которые использовались при съемках фильма о Кинг-Конге. Мы бродили по декоративным улицам, разглядывали дома-муляжи. Все здания состояли лишь из фронтонов, за которыми ничего не было. Мы облазали всю территорию вдоль и поперек, пока нас не вычислила охрана и выгнала прочь. Тогда на попутках мы стали ездить на пляж в парк Смеха. Мы проводили там по три-четыре часа и изучили все досконально. Паршивое это было местечко. Люди гадили, где попало, и повсюду валялись пустые бутылки. Стульчаки в туалете были обосраны. После закрытия на территории парка ночевали бродяги. На самом деле ничего смешного в этом парке Смеха не было. Поначалу нам понравился Зеркальный лабиринт, но как только мы научились из него выбираться, интерес пропал. Мы с Фрэнком никогда никого не задирали и ни в какие драки не ввязывались, Мы просто познавали мир. На пристани показывали документальный фильм о кесаревом сечении, мы не могли не посмотреть. Кровавое зрелище. Каждый раз, когда врач делал женщине надрез, кровь била струёй, фонтаны крови, но зато потом он извлекал из нее младенца. И еще мы ходили рыбачить, а потом продавали наш улов старым еврейкам, которые сидели на скамейках в парке. Много раз отец бил меня за то, что я убегал с Фрэнком, но я рассуждал так: все я равно он найдет повод, чтобы выпороть меня, так пусть уж лучше лупит за мою веселуху.
Но у меня по-прежнему были проблемы с другими ребятами нашего квартала. И частенько мой отец был тому причиной. Например, он купил мне костюм индейца, а к нему лук и стрелы, тогда как другие ребята имели снаряжение ковбоев. И снова, как и в школе, я оставался один против всех. Эти ковбои окружали меня, держа наготове свои пистолеты, и когда улизнуть от них не удавалось, я вставлял в лук стрелу, натягивал тетиву и ждал. Но они всегда отступали. Я никогда сам не надевал этот злосчастный индейский костюм, пока отец не заставлял меня.
С Чаком, Эдди и Джини продолжалась старая история: они меня принимали, я чего-нибудь вытворял, и меня изгоняли.
Однажды после обеда я стоял возле своего дома в одиночестве. С компанией Чака я не контактировал. Я выжидал, пока они забудут последнюю мою выходку, которая их разозлила. Делать было нечего. Вокруг белое пространство и скука ожидания. Я устал торчать на одном месте и решил прогуляться до бульвара Вашингтона, потом на восток до кинотеатра и вернуться обратно по бульвару Адамса, пройдя мимо церкви. Я тронулся в путь и вскоре услышал голос Эдди:
— Эй, Генри, иди сюда!
Ребята стояли в проулке между домами — Эдди, Фрэнк, Чак и Джини. Они склонились над большим кустом и что-то разглядывали.
— Давай сюда. Генри!
— Что там?
Я подошел к компании.
— Смотри, сейчас паук будет жрать муху! — похвастался Эдди.
Я тоже склонился над кустом. Паук соткал паутину между ветвей, и муха попалась в нее. Теперь хищник был в предвкушении и очень возбужден. Пытаясь вырваться на свободу, муха бешено жужжала, сучила ножками, но все бесполезно — паук все больше и больше оплетал ее крылья и тело паутиной. Он кружил и кружил вокруг своей жертвы, пока не заключил ее в кокон. Хищник был огромен и ужасен.
— О, сейчас он нападет на нее! — заорал Чак. — Смотрите, сейчас он вонзит в нее свои клыки!
Я протиснулся вперед и ударом ноги смахнул паутину вместе с пауком и мухой.
— Какого черта? — взвился Чак.
— Ты, урод! — заорал Эдди. — Ты же всех обломал!
Я слегка отступил. Даже Фрэнк в изумлении вытаращился на меня.
— Порвать ему очко! — завизжал Джини.
Они преграждали мне путь на улицу, и я кинулся вперед по проулку во двор чужого дома. Друзья бросились за мной. Я пересек двор, забежал за гараж и наткнулся на шестифутовую изгородь, увитую виноградными лозами. Пришлось перемахнуть через преграду. Я пересек следующий двор, форсировал еще одну изгородь и оказался в параллельном проулке. Выскочив на улицу, я оглянулся. Чак влез на изгородь и собирался уже спрыгнуть в проулок, но поскользнулся и свалился обратно во двор прямо на спину.
— Сука! — прорычал он.
Я свернул направо и помчался по улице. Пробежав семь или восемь кварталов, я сел на чей-то газон передохнуть. Погони не было. Мне было интересно, будет ли теперь со мной дружить Фрэнк? А другие смогут простить мне мою выходку? И я решил не показываться им на глаза целую неделю, а то и больше…
Меня простили. Некоторое время ничего примечательного не происходило. Затем отец Фрэнка покончил с собой. Никто не знал, почему. Фрэнк сообщил мне, что теперь они с матерью вынуждены переехать в другой район, где у них будет жилье поменьше. Фрэнк обещал писать. И он исполнил свое обещание. Мы стали переписываться. Только мы не писали, а рисовали наши письма. Фрэнк присылал мне картинки о жизни, хлопотах и проблемах людоедов, я продолжал его рисованную историю и отсылал обратно. У людоедов была трудная и беспокойная жизнь, пока моя мать не обнаружила очередную серию присланных Фрэнком злоключений людоедов и не показала ее моему отцу. Наша переписка оборвалась.
В шестом классе я стал подумывать о побеге из дома, но одно обстоятельство удерживало меня от решительных действий: если большинство наших отцов не могли найти себе работу, то с какой стати ее получу я — малолетка, не доросший и до пяти футов? Тогдашним кумиром и детей, и взрослых был Джон Диллинджер. Он грабил банки. На всю страну гремели имена Красавчика Флойда, Мамаши Баркер и Колли-Автомата.
Люди рыскали по полям в поисках пищи. Они узнали, что некоторые травы и коренья можно варить и есть. Между конкурирующими группами, встречающимися в полях, вспыхивали кулачные бои. Дрались и на улицах города. Все были озлоблены. Мужики курили «Балл Дурхам» и страдали запорами. У всех у них из передних карманов рубашек свисали маленькие кругленькие ярлычки «Балл Дурхам». Считалось высшим классом умение скручивать сигарету одной рукой. Если вы видели мужика с ярлыком «Балл Дурхам», лучше было не связываться с ним. Люди шатались по улицам и болтали о закладных, перезакладных. Однажды мой отец вернулся домой ночью со сломанной рукой и с синяками под обоими глазами. Мать подрабатывала где-то за ничтожную плату. Каждый ребенок в нашем квартале имел одну пару выходных штанов и пару повседневных. Обувь была одна на все случаи жизни, и когда она изнашивалась, новую не покупали, а чинили старую. В государственных магазинах были в ассортименте каблуки и подошва по 20 и 15 центов, а в придачу — клей с расчетом на одну пару изношенной обуви. Родители Джини держали на своем заднем дворе петуха с курочками, и если какая-нибудь несушка филонила и не неслась, семейство Джини съедало ее.
Что касается моей жизни, то в ней ничего не изменилось — что в школе, что в отношениях с Чаком, Джини и Эдди. В те времена не только взрослые подличали, но и дети, и даже животные. Наверное, они перенимали подлость у людей.
Однажды я стоял возле своего дома, скорее всего, по привычке, потому что ждать примирения с остальными уже не имело смысла. И вдруг ко мне подскочил Джини.
— Эй, Генри, давай за мной!
— Куда?
— ДАВАЙ! — прокричал Джини и побежал дальше.
Я припустился за ним. Мы свернули в проулок и забежали во двор к Гибсонам. Двор Гибсонов был обнесен высокой кирпичной стеной.
— СМОТРИ! ОН ЗАГНАЛ КОШКУ В УГОЛ! СЕЙЧАС ОН ПРИКОНЧИТ ЕЕ!
Маленькая белая кошка вжалась в угол. Она не могла ни перепрыгнуть через кирпичный забор, ни прорваться в другом направлении. Она выгнула спину, она шипела, ее когти были готовы к бою. Но она была очень маленькая, а на нее надвигался свирепый бульдог Чака — Барни. Я решил, что это ребята поймали кошку и бросили ее во двор, а потом привели бульдога. Я был в этом почти уверен, потому что выглядели они какими-то виноватыми.
- Предыдущая
- 17/60
- Следующая