Ветер с Итиля - Калганов Андрей - Страница 52
- Предыдущая
- 52/77
- Следующая
Ответ на сей злободневный вопрос летел вдогонку на низкорослом злом жеребце, дурным голосом гикал и недвусмысленно крутил над башкой саблей. Скоро закончатся твои злоключения, парень, все разом закончатся, ежели не пошевелишься.
И чего он не утонул тогда, на озерце том поганом? Лежал бы себе на дне да на рыб всяких глазел, слушал, как волны колышут донную мураву. Тихо, покойно, и бежать ни от кого не надо… Ох, матеньки, как бок колет, словно иглой пыточной в него кто-то пыряет… Правильно говорил дед Тимоха, все люди как люди, а Гридя – что колодец безведерный. Вода-то вроде имеется, да у самого дна плещется, и не достать ее никак без ведра-то. Вот и плюет всяк, кому не лень. Аж в глазах темнеет от колотья…
– Говорили дураку, – раздался Чуйкин голос, – надыть было обойти лесом…
– Сам дурак! – запыхиваясь, огрызнулся Гридя. – Лучше под ноги смотри.
– Поговори! – парировал Чуек. – Вот убёгнем, зубы-то посчитаю!
В бок так пихнуло, что вести беседу разом расхотелось.
Гридя «бёг» так, как никогда в жизни. Даже когда удирал с огорода лютого норовом мужика по имени Нелюб, который точно бы пришиб до смерти, ежели бы поймал. И когда Парашкины братья застукали его с ней в стогу, тоже не так удирал, хоть те и с кольями за ним чесали…
А тут как косой от лисы…
Обиднее всего было то, что за своих встать ему так и не удалось. Угрим отрядил его и Чуйка к косарям на луг, что был криках в десяти от выпаса, а когда пришли, тех уже и след простыл. Видно, сами как-то прознали про беду да отправились на вызволение. Может, дым увидали, леший их знает… Только одно и радовало – рядом бежал Чуек, и морда у Чуйка была дюже печальная… Хотя, ежели пораскинуть умишком, то чего радоваться-то?! Копченому что одного сгубить, что дюжину – невелика разница.
«Прав Чуек, хоть и сволочь, – подумал Гридя, – не надо было переться вдоль Днепра, обошли бы селение, так ничего бы и не было».
Дубровка с трех сторон окружена песчаной кручей и находится как бы внутри огромной подковы, которая доходит почти до самого Днепра. У реки дуга ее изламывается и тянется крепостной стеной вдоль русла, немного от него отступив. По мере приближения к пойме яр все более уменьшается и к выпасу вовсе пропадает, словно слизанный шершавыми коровьими языками.
Гридя и Чуек пошли вдоль берега, это был самый короткий путь. За что сейчас и расплачивались.
Хазарин заприметил их, едва лишь они вывернули из-за песчаной стены. Так уж им подвезло, ничего тут не поделаешь! Чуек толкнул в бок – гляди. От темного месива человеческих и конских тел отделился всадник и с визгом понесся прямо на них.
И у Чуйка, и у Гриди были здоровенные березовые дрыны, заостренные на концах. Гридя изготовился встретить ворога, нацелившись острием в конскую морду, Чуек тоже было приготовился к схватке, но вдруг перетрусил – отшвырнул дрын, заорал истошным голосом: «Тикай, паря!!!», и бросился назад, откуда пришли. Пропадать одному было неохота. Гридя заорал не хуже Чуйка и присоединился к приятелю, сильно надеясь, что хазарин побоится отрываться от своих.
Не побоялся!
Копченый нещадно стегал коня плеткой, и тот несся во всю прыть. Расстояние с каждым мигом сокращалось.
– Слышь, Чуек, – запыхиваясь, прокричал Гридя, – не уйдем, надо в воду сигать!
– Ага, а он тебя стрелой! – Чуек купаться не любил.
– Дурак, – разозлился Гридя, – стал бы он за нами скакать, ежели бы стрелы у него были!
Если бы не копченый, Гридя бы точно огрел этого олуха дрыном, который за спешкой не выбросил, так и бежал с ним.
– Ладно, давай! – крикнул Чуек и, круто повернув в сторону, помчался к реке.
Хазарин сообразил, что они задумали, заверещал, как недорезанный боров, и стегнул скакуна так, что тот вроде бы даже присел.
То тут, то там из земли пробивались молодые побеги. Только бы не зацепиться, – стучало в Гридиной голове, – сверзишься – костей не соберешь! Он перепрыгнул через низкорослый куст, угодил босой ступней в брошенное гнездо и чуть не свалился.
«Ийи-и-ий-ии…», – молодецки взвизгнул хазарин и, свесившись с седла, рубанул по молодому деревцу, которое имело неосторожность высунуться больше других. Боковым зрением Гридя заметил, как сверкнуло солнце на клинке, и крона, конвульсивно вздрогнув ветвями, упала на землю.
«Сейчас и меня срубит, пес собачий, – подумал Гридя. – Только бы не оступиться!» И конечно же, зацепился за что-то ногой, потому что бедовик…
Острая боль пронзила колено. Он с трудом поднялся и, опираясь на дрын, поскакал к реке, по-собачьи поджимая злополучную ногу. Проклятая игла оставила в покое бок и занялась коленом.
По его щекам текли слезы, но не от боли, а от обиды на свою несчастную судьбу. «Будто мачеха, – мысленно стенал Гридя. – И зачем я только на свет родился? Вон Чуек – дурак-дураком, а ведь уже сидит в воде, одна башка торчит. И чего орет? Будто сам не знаю, что поспешать надо!» Гридя со злости плюнул. Недаром говорят, что дуракам везет. По сопатке бы ему!
Скоков через пять он понял, что до воды не добраться. Хазарин был совсем близко. Гридя остановился и, прыгая на здоровой ноге, развернулся лицом к летящей на него смерти.
Мысли потекли вяло, отрешенно. Он словно во сне видел, как вспыхивает солнце на хазарском клинке, как раздуваются ноздри разгоряченного скакуна. Ему вдруг стало все равно. «Ну и пусть, – подумал Гридя, – только мамку жалко, убиваться будет. И Парашка наверняка с Чуйком снюхается, дура…»
Больше он ни о чем подумать не успел, потому что конское копыто стенобитным тараном ударило в грудь и Гридю швырнуло наземь. Дыхание перехватило, парню казалось, что грудь вот-вот разорвется. Пытаясь вздохнуть, он попятился на карачках.
Хазарин не спешил, зачем лишать себя удовольствия. Он заставил коня танцевать, как сделал тогда Аппах, у стены. Надвинулся на отрока…
Гридя зажмурился. Сейчас копченый свесится с коняги и рубанет с оттягом, только кровавые брызги полетят… Он живо представил, как голова его, удивленно захлопав очами, слетит с плеч и запрыгает по кустистому бережку. Из выи, вернее, из того, что совсем недавно было выей, ударит алая струя… «Ну давай, сволочь, чего медлишь!» – закричал Гридя мысленно, потому что вздохнуть он все еще не мог. И открыл один глаз…
Заметив, что жертва немного пришла в себя, а значит, вполне способна вновь проникнуться унижением и болью, хазарин вздыбил коня, копыта нависли над Гридей. К чему пачкать клинок, когда всего через миг эта чернявая голова превратится в кровавую кашу?
Гридю вдруг разобрала жуткая злоба. Это чтобы Чуек да с Парашкой, да ни в жисть! Чуек, можно сказать, и спас парня…
– Ой, не надо, дяденька, – истошно заорал Гридя и с завидным проворством кинулся паучком под лошадиное брюхо. Копыта опустились, но Гриди там уже не было.
Этот прием он однажды уже использовал, когда подгулявший Истомов дружинник решил попугать ребятишек. Сколько же было Гриде, кажется, весен двенадцать, уже отрок. Он забрался под брюхо коняги и саданул кулаком по мудям… Ох, и потешались сотоварищи над молодцем, когда тот сверзился во всех своих бронях…
Если бы Гридя мог видеть хазарина, то остался бы очень собой довольным. Копченый чуть с седла не свалился от изумления. Как же так, копыта коня должны купаться сейчас в серовато-кровавом месиве, а вместо этого они топчут травку?!
Хазарин свесился с седла. Пацаненок ерзал под брюхом. Ну что ж, так, пожалуй, даже веселее. Истоптать строптивца, зачем ему помирать быстро?
Но Гридя вовсе не хотел умирать. Он стиснул зубы и до боли в пальцах сжал спасительный дрын, сел на корточки. Скакун плясал над ним, стараясь врезать копытом. «Поскачешь ты у меня, корова безрогая, – Гридя был очень зол, – а то повадились, тати…» Отчего-то и колено уже не болело, и грудь задышала… Не забывая уворачиваться от копыт, Гридя напружился и со всей силы всадил дрын острием в жеребцово хозяйство.
Конь бешено заржал и вздыбился так, что едва не завалился на спину. Гридя выкатился из-под конского брюха, запихнул палку между бабок и нажал на этот импровизированный рычаг что было мочи… Правое заднее копыто оторвалось от земли, животина всхрапнула и обрушилась на кустик акации. «Ух ты, – подумал Гридя, – неужто получилось?!»
- Предыдущая
- 52/77
- Следующая
