Первая встреча, последняя встреча... - Валуцкий Владимир Иванович - Страница 44

— За это карает небо, но не мы.

Бенедиктус помолчал, вздохнул разочарованно.

— Броня у тебя покрепче, чем у нашего славного рыцаря, — кивнул он на закованного в латы Ромуальда. — Жаль, Даниил… Я полагал, что двум самым умным в этом стаде есть о чем поговорить. — Он с сожалением заглянул в опустевшую фляжку. — Но тебе предпочтительней штудировать придворный этикет с дочерью твоего сюзерена…

— Прости, Бенедиктус, — перебил Даниил мягко, но решительно. — Говори, пожалуйста, тише. Княжна уснула.

Бенедиктус перевел взгляд на повозку. Анна и правда спала, уронив рыжие пряди на книгу.

— Алла-а-а! — вдруг донеслось спереди из-за придорожного кустарника. — Алла, бисмилла-а! Ай, алла-а…

Даниил замер, прислушиваясь, Шалиньяк тоже привстал на стременах. Воины разом ближе придвинулись к возку.

Ромуальд, чрезвычайно оживившись, выхватил меч и галопом пустил коня на крик. Злат хотел последовать за рыцарем, но Бенедиктус остановил его:

— Погоди, дай бедняге наконец свершить свой подвиг.

Через минуту за кустарниками путникам открылась стоящая у речки двухколесная арба, запряженная ослом. Подле нее Ромуальд цепко держал за бороду человека в шароварах и чалме.

— Что за несчастная судьба! — вопил бородач, простирая руки к подъезжавшим. — Стоит любому странствующему рыцарю увидеть сарацина, как он тут же хватает его за бороду… И все говорят — отдай гроб Господен! А откуда он у бедного сарацина, разве я его брал?

— Кто ты такой? — спросил Шалиньяк.

— Бедный сарацинский купец, везу в Регентсбург шелк и амбру. Остановился для вечернего намаза… Добрая госпожа! — упал он перед Анной на колени. — Не знаю имени и титула… разреши ехать под охраной твоих лучезарных рыцарей! Иначе бедному сарацину снова не миновать беды!

Анна подумала, поглядела на Роже, потом на Даниила, выпрямилась и простерла руку — как делал ее отец на судилищах в Киеве:

— Пусть едет!

Ромуальд разжал руку и смущенно отъехал в сторону.

— Да продлятся дни твои, мудрая госпожа! — быстро закланялся купец. — Да не меркнет свет очей твоих!.. И вот так от самой Палестины, — пожаловался он Бенедиктусу, влезая на арбу.

Анна глядела на Даниила.

— Я поступила по своему назначению, Даниил?

— Ты поступила по-королевски. Ибо сказано: благословен будет владыка милосердный.

Анна сдержала довольную улыбку. Рыцари и воины разошлись по своим местам, и снова под скрип колес кавалькада тронулась в путь.

В зеркале горного озера плавала полная луна, и лик ее временами покачивался от всплесков сонной рыбы. Маячили в тумане фигуры франкских воинов у заветного возка, торчали оглобли распряженной сарацинской арбы.

В стороне от засыпающего лагеря Даниил совершал молитву. Но невольно, как ни погружался Даниил в святые, успокоительные слова, слух его ловил доносившиеся от полозки девические шепоты.

В повозке, устланной мехами, Янка взбивала подушку, готовя Анне ночлег.

— …а бывает, — слышался Даниилу шепот Янки, — женщина не хочет, чтобы у нее появился ребенок, — и тогда нужно найти зернышко, которое нес муравей, завернуть его в кожицу финика, что привозят нам греки, и привязать к голове…

— Какая женщина не захочет ребенка?.. — отзывался Янке удивленный шепот Анны. — Вот если женщина хочет ребенка, а его все нет…

— Это еще проще. Нужно убить кролика и смешать его мозг с жиром молодого гуся…

Даниил горячее зашептал молитву, но не творилась молитва. Уходили последние остатки благодати из души, уходил покой, и на место его вползала тоска, и сердцем вновь овладевало скорбное томление. Даниил закрыл руками уши, но не легче от этого стало его душе.

Так простоял он на коленях долго, а когда отнял от ушей руки, шепотов уже не было слышно. Он поднялся и подошел к повозке. Анна спала, но место Янки рядом с ней было пусто. С берега озера послышались плеск и тихий смех. Даниил раздвинул ветви кустов и вгляделся. На лунном мелководье темнели две обнаженные фигуры, Янка и Злат со смехом кружили друг вокруг друга, и змеями кружилась за ними нарушенная водная гладь…

Даниил глядел, не в силах оторвать глаз от этой дьявольской, греховной пляски. Но был еще Бог в нем, и отвел глаза Даниила от озера, и вернул силы расслабленной плоти.

Даниил возвратился к повозке, вынул меч и, воткнув его перед собой в землю, сам опустился рядом. Анна продолжала спать, по-детски уложив щеку на ладошки. Локон ее волос шевельнулся от набежавшего ветерка, приподнялся и сонно лег обратно.

Теплые зефиры ласкались к его милой, на нее ласково смотрели звезды с неба. Слаще меда было ее ровное дыхание, вся прекрасная юная душа ее светилась на спящем лице… Чем он еще мог одарить ее, кроме тайной своей любви, чем уберечь, кроме вечной преданности, чтобы никогда не коснулись ее беда и тоска, чтобы никогда не померк этот чистый свет ее души?

В своих мыслях Даниил не сразу заметил подсевшего к нему сарацинского купца. Позевывая, тот посидел немного, потом лениво замурлыкал протяжную восточную мелодию.

— Это очень старая песня, — прервав пение, пояснил купец. — И поется в ней о том, что прекрасней всего в мире.

— О чем же?

— «Темная ночь навевает желание, луна освещает ложе из роз, и соловьи поют в сердцах влюбленных». Хочешь, научу тебя этой песне?

— Я не пою таких песен, — помолчав, отозвался Даниил.

— Конечно, монахам чужды такие песни, — согласился купец. — Неужели даже в мыслях? — вдруг быстро спросил он, и Даниил встретился с мерцающим в полутьме, испытующим взглядом…

И был еще один день пути. Дорога петляла среди склонов, поросших высокими синими елями.

Сарацинский купец мирно дремал, качаясь в своей арбе. По обе стороны от Анны ехали Роже, Шалиньяк и Бенедиктус.

— Итак, — говорил наставительно епископ, — король Хильперик имел возлюбленную по имени Фридегонда. И до такой степени поддался убеждениям этой женщины, что однажды ночью…

— …задушил в собственной постели свою жену, — вставил Бенедиктус.

Анна, нахмурившись, слушала урок французской истории и временами поглядывала на Даниила, который шагал позади.

— Фридегонда тем временем, — продолжал Роже, — помогла Хильперику избавиться от брата Сигиберта, своим лукавством она привлекла двух мужей и так очаровала их, что они нашли Сигиберта…

— …и ударили его четырьмя ножами меж ребер, — сказал Шалиньяк, — отчего он умер.

— Так Фридегонда стала женой Хильперика, — рассказывал далее Роже. — При этом она избавилась от его сына, наследника Хлодвига, приказав наемным людям на вилле Нуази…

— …воткнуть ему нож во внутренности, — со знанием дела сказал Шалиньяк. — Отчего он тоже умер.

— Ай-яй-яй… — услышал Даниил рядом с собой сочувственный вздох. За спицами колес сарацинской арбы мелькали борода и чалма. Купец говорил тихо, чтобы не услышали французы: — Безобразие — в крови франкских монархов. Зачем вспоминать историю — скоро ты сам увидишь короля, который грубостью и неучтивостью свел в могилу двух жен… — Купец поцокал языком и покачал головой. — Бедная, бедная Анна…

Ров, окружающий стены Гнезно, польской столицы, от засухи изрядно обмелел. Через него был перекинут мост к воротам, возле ворот, надвинув на лоб шапку, дремал стражник.

Когда появились на другой стороне рва возки и под конскими копытами заскрипели доски моста, стражник приоткрыл глаз — и опустил перед гостями жердь-шлагбаум.

— Налог — шесть злотых, — сонно объявил он.

— Протри свои глаза, серв! Перед тобой посол короля Франции! — подскакал к воротам Шалиньяк. — Какой еще налог?

— На починку моста, — сказал стражник.

— Видно, пусты сундуки у Казимира? — молвил Шалиньяк с ехидством.

— Нет в мире славней и богаче светлого круля земли польской, — невесело отвечал стражник.

Роже кивнул Шалиньяку, и тот хмуро полез в кошель.

Снова заскрипели шаткие доски под колесами. Стражник потрогал монету на зуб.