Муж объелся груш - Веденская Татьяна - Страница 4

• Предыдущая
• 4/49
• Следующая

– Машенька, как же ты чудесно улыбаешься. – Денис невольно загорался в ответ. – Что ж такое хорошее произошло, что ты так сияешь всегда?

– Я… просто настроение хорошее, – путалась я. – И потом, ты вот зашел. Я рада. А то… я скучаю тут.

– Скучаешь? – усмехался он. – Ну, если бы не твой папа, я бы точно развеял твою скуку. Может, все-таки как-нибудь сходим в кино?

– В кино? – смутилась я. В кино папа мне теоретически ходить не запрещал. Я, конечно, не спрашивала его вот так напрямую, можно ли я схожу в кино с парнем, от одного взгляда на которого я готова бежать на край света. Но, с другой стороны, если я буду дома в десять, какое кому дело?

– Ну, так что? – выжидающе, хищно улыбался он. И я решилась.

– Пойду, если ты приглашаешь, – ответила я, и все началось. Страстные поцелуи в кинотеатрах, мои слезы счастья, его ласковые смешки, что более чувствительной девушки у него еще никогда не было. Из чего можно было легко понять, что девушек у него имелось хоть отбавляй. Поэтому то, что он вдруг непонятно почему обратил внимание на меня, оказывалось лестно вдвойне и кружило голову так, что я временами сходила с ума от счастья и страха, что все это кончится. Что «это»? Наши прогулки в обед, поцелуи, объятия, ожидания звонков. Его внимание, его улыбки. Его любовь, такая ненадежная в нашем мире, в нашем городе, набитом до отказа красивыми и умными девушками, гораздо круче меня. Мы расходились за полгода два раза. Оба раза по его инициативе, оба раза с моими слезами и звонками. И его словами, что отношения со мной для него слишком сложны. Моими клятвами в любви и обещаниями исправиться (знать бы только еще в чем), моими слезами на плече подружки Люськи. И сжиганием фотографий. Но оба раза он возвращался в самый неожиданный момент и великодушно прощал меня.

– Дочка, может быть, лучше вам с ним все-таки расстаться? – спросила меня мама, когда после второго разрыва он вдруг появился снова через месяц, серьезный, злой, и спросил, действительно ли я так его люблю, как говорю.

– Мама, я его люблю! – взмолилась я. – Я жить без него не могу. Он такой один!

– Любовь зла, – пожала плечами мама. Да уж, в моем случае это были не просто слова. После того как я клялась и божилась, что он – самый лучший мужчина на всем белом свете, Денис, серьезный и уже почти не улыбающийся, приехал к нам домой и попросил у отца моей руки.

– Нэ знаю, нэ знаю, – покачал головой папа.

– Аслан Ираклиевич, я люблю вашу дочь, – по-взрослому серьезно и деловито сказал он, отчего у меня даже сердце оборвалось от счастья. – И она любит меня. Неужели вы будете препятствовать? Мы бы могли и так пойти в загс, но Маше необходимо ваше слово.

– А гдэ ты теперь работаешь? – задумчиво спросил папа.

– Папа! – взвизгнула я от возмущения. – Ну какое это имеет значение?

– А гдэ вы будэте жить?

– У меня, конечно, – моментально отреагировал Денис, что, я думаю, сразу поставило точку в папиных колебаниях. Конечно, я бы все равно его уломала, так я мечтала стать женой самого Дениса Жданова. Меня на самом деле остановить было невозможно, так что папа долго бы не сопротивлялся. Но идея, что я уеду жить к мужу, моментально отозвалась радостью в сердце моей старшей сестры Нины, и она вмешалась:

– Папа, ты должен их благословить. Ты что, не видишь, как она его любит! – вскричала сестрица, и я посмотрела на нее с благодарностью, хотя и понимала все ее аргументы. Жили мы у нас на Ярославке хоть и дружно, но весьма тесно, в трехкомнатной квартире умещались мама, папа, моя старшая сестра с мужем и сыном трех лет, а также два кота – один сын другого, именуемые Бивисом и Батхедом с легкой руки Нинкиного мужа Юрика. А если учесть, что одна из трех комнат была проходной, то внезапное высвобождение самой маленькой, но изолированной комнаты, где обитала я, открывало такие для Нины перспективы, вследствие которых она моментально стала одобрять наш брак.

– Ох и намучаешься ты с ним, – заверила меня мама, причем кажется, что я уже тогда начинала понимать, что так и будет.

Но так или иначе, благословили нас, отправили в загс, где мы подали заявления. Я, правда, хотела взять фамилию мужа, стать Ждановой, но он сказал:

– Зачем это тебе? Столько документов менять. – И я осталась Киселевой. Я каждую минуту боялась, что он вообще отменит всю затею, так что мне было все равно, Киселевой стать его женой – или нет. Лишь бы стать.

Свадьба наша была событием весьма забавным. Мой папа оплатил хороший грузинский ресторан, белое платье, сшитое по моей, как я уже говорила, совершенно нестандартной фигуре, и нашу свадебную Турцию, четыре крепких звезды. Денис обошелся тем, что заказал кольца, да и то после того, как его мама разрешила ему переплавить ее старое обручальное кольцо, единственное, что осталось от того подлеца, что бросил ее с ребенком на руках.

Гости со стороны невесты, то есть с моей стороны, все хором не одобряли. Разве только свидетельница моя, Люська, похлопав меня по белоснежному плечу, сказала:

– Зато теперь ты будешь свободна.

– Я буду замужем, – ответила я.

– Ну да, ну да, – скептически кивнула она и подписалась в книге.

Остальные же поздравляли нас как-то жиденько, без энтузиазма. Папа сидел молча и даже не говорил никаких тостов, так ему не нравился жених. По его мнению, мужчина должен носить женщину на руках. Он так делал всю жизнь, и, как говорит моя мама, она иногда даже хотела бы чуть-чуть чаще стоять на земле. Денис меня на руках носить не собирался. Даже на свадьбе он довольно зло говорил, что я не должна себя так вести, а должна как-то иначе. Уже тогда он принялся за мое воспитание, которое, по их с Ядвигой мнению, весьма хромало. Так что половина жениха одобряла происходящее еще меньше. Они ковырялись в закусках, косились на моего папу, прикидывая, имеет ли он какие-то связи с «Аль Каидой» или нет, невразумительно кричали «горько» и резали торты. В общем, как ты лодку назовешь, так она и поплывет. Наша лодка могла бы называться «Зачем им это надо?». Именно эту мысль можно было прочесть в глазах любого гостя на нашей свадьбе.

Так началась моя семейная жизнь, так она протекала, и тем не менее я была счастлива. Я понимала, что сама по себе звезд с неба не хватаю, сижу себе в приемной, примус починяю, никому особенно не интересная. А тут такой мужчина, ради которого можно, в общем-то, и потерпеть. Поэтому его довольно-таки слабо выраженный отцовский инстинкт я решила тоже переносить как еще одну особенность его, к слову сказать, весьма сложного характера. Я старалась, чтобы ребенок не досаждал ему, как и я. Мы жили немножко, пожалуй, параллельной жизнью. Я с ребенком – кормлениями, купаниями, пеленками, спорами с Ядвигой о том, надо или не надо пеленки гладить, если они были выстираны на программе «девяносто пять градусов».

– Все равно надо стерилизовать!

– Но они уже стерильны. Их практически прокипятили!

– Вода закипает при ста градусах. Сразу видно, что ты в школе плохо училась, – свекровь бросила в меня еще один камень. Да уж, школа-школа, мой самый страшный сон. Учеба – это уж точно не мое. И вообще, про моего папу часто говорили, что он гениальный хирург. А на детях гениев природа отдыхает. На мне – точно. – Что за невестка! – возмущалась свекровь. – Вечно ты со мной споришь.

– Ладно, я поглажу, – сдавалась, как и всегда, я.

– Ну вот, доигрались. Все орешь. Опять она проснулась не вовремя. Никакого режима! – свекровь всплеснула руками.

– Да, режим, между прочим, это обязательно, – назидательно влез Денис. – Почему она не спит? Почему ты ее не укачала? Ты не выполняешь свои обязанности.

– Я отошла, чтобы разогреть тебе ужин, ты же не ешь после семи.

– Ты же жена, ты должна все успевать. Опять я должен тебя учить?

– Прости! Пожалуйста, прости, я так закрутилась! – запаниковала я, видя его спокойное холодное лицо. Вот Сонька, не могла поспать хоть чуть подольше! Особенно теперь, когда он такой нервный, а я постоянно веду себя как дура и все время его раздражаю.

• Предыдущая
• 4/49
• Следующая