Муж объелся груш - Веденская Татьяна - Страница 41

• Предыдущая
• 41/49
• Следующая

– Хорошо, – кивнул он, с весьма согревшим меня восторгом глядя на результат моих усилий. Комната, бывшая до этого холостяцкой берлогой, с белыми стенами, стенкой и серым диваном, вдруг озарилась отсветами красной, чуть блестящей, расшитой синим узором ткани, красиво подобранной и привязанной к стене витыми помпонами. – Так сколько?

– Это подарок на Новый год. Ой, что-то и вправду кружится голова.

– Погоди! – вскрикнул Федор и в ту же секунду схватил меня за плечи. – А теперь падай.

– Что? – не поняла я.

– Ну, если ты собираешься падать в обморок, то я готов тебя ловить. Падай смело.

– Спасибо, конечно, – усмехнулась я, – но я собираюсь пока только делать оливье.

Жизнь не стоит на месте, все вокруг движется, изменяется, становится другим. Один год сменяет другой, и этот переход из одной цифры в другую – процесс для народонаселения довольно-таки болезненный. Тут ведь как – раз уж вся страна начинает с тазика оливье, значит, значительная ее часть, страны, я имею в виду, обязательно должна закончить в нем мордой. В новогодней телевизионной трансляции я, кажется, даже увидела такой кадр, как кто-то из наших народных артистов старательно падал мордой лица в театральный тазик. Вот оно – настоящее народное телевидение. Вот как надо по-нашему праздновать Новый год. Уверена, что примеру телезвезды последовали многие. Во всяком случае, мы с Федей действовали в соответствии с обозначенной народной программой. Я наготовила всего-всего, с трудом удерживая себя от того, чтобы не налопаться досрочно, еще в этом году. Оливье, заливная рыба, шпроты с очень активным запахом. Икра, только не в яйцах, а в тарталетках. Какая разница. Икра, шампанское были? Были. Маринованный чеснок притащил Федор, он его любит. Красная рыба, которой я запачкала все руки и фартук. Мандарины? Конечно! Селедочка, кулебяка с мясом… Вы спросите меня – а как же диета? А вот тут я старательно отведу глаза и помолчу. С диетой что-то у меня не заладилось. В последние месяцы стрелка весов, как будто насмехаясь надо мной, замерла на этой проклятущей цифре 63, хотя я мечтала встретить Новый год с пятеркой вначале. Пусть даже 59 и 99, но лишь бы только пятерка. Пятерка не сложилась, хотя я пыталась снова переходить на кофейную диету.

– Я буду тебя пытать, я буду заставлять тебя есть пончики, если еще замечу, что ты голодаешь! – предупредил меня Федор. Он же водил меня на бизнес-ланчи, говоря, что он, конечно, любит синичек с огромными голубыми глазами, но в моем случае это становится просто недопустимым.

– Я толстая. У меня задница! – кричала я, старательно демонстрируя ему ту часть, которую, по моему мнению, требовалось уменьшить чуть ли не вдвое.

– А что, ты хочешь, чтобы я жил с женщиной без задницы? – возмущался Федор. – Я официально заявляю: если ты похудеешь в этой своей части, я тебя брошу сразу.

– Не бросишь.

– Почему?

– Потому что я буду прекрасна, и ты просто не сможешь меня отпустить, – самоуверенно заявляла я.

– Это возможно, – огорченно вздыхал Федор. – Но ты и так прекрасна. Пожалуйста, не худей больше. Можно, я тебе сварю пельменей?

– Фу, не произноси даже слова такого при мне! – возмущалась я.

Но в результате всех этих диверсионных мероприятий стрелка весов не сдвинулась ни на миллиметр, убив во мне таким образом всякую мотивацию. Что и говорить, трудно не жрать, если от этого нет никакого толку. И уж во всяком случае, я вдруг поняла, что страстно, всей душой хочу, мечтаю сделать оливье, сделать селедку под шубой или даже (о, несчастная!) пироги. И не только приготовить, но и съесть. Что поделать, человек слаб. В десять часов мы сели провожать старый год, налили клюющей носом Соньке тархуна, а себе – полусладкого. И понеслась.

– Ну, с наступающим! – торжественно произнес еще трезвый Федор. – Желаю, чтобы в следующем году сбылись все твои мечты.

– О, и тебе того же! – кивнула я, еле сдерживаясь, чтобы не добавить в духе мультика «Ну, погоди», что лучший мой подарочек – это ты. И мечта тоже. Ладно, будем мечтать про себя.

– Ну, вздрогнули? – улыбнулся он, и мы чокнулись хрустальными бокалами. И понеслась.

– Салатик?

– Да, спасибо. И рыбки положи.

– Сонечка, ты будешь икорку? Нет, почему? Это же очень вкусно! Ну и ладно, глупый ребенок, мы сами все слопаем. Нам же больше достанется.

– Может, она хочет спать? – предположила я, глядя, как моя голубоглазая принцесса трет глазки. – Сонечка, ты хочешь баиньки?

– Нет! – гордо и твердо заявила она, но через пять минут уже задрыхла прямо на новогоднем стуле. Устал ребенок гипнотизировать елку и караулить Деда Мороза. Я подняла ее на руки и перенесла в ее комнату. Она сонно что-то бормотала, пока я ее раздевала и укладывала в кровать. В ее шепоте отчетливо слышалось слово «подарки». Я улыбнулась и постояла немного рядом с ней, глядя в окно и думая о том, как я ее все-таки люблю. Как я вообще всех люблю, и Федора, и Люську, которая, конечно же, опять укатила кататься на своих лыжах. Как она не боится с этих гор ехать, такая высотища! А фуникулеры? Это ж какой страх, вот так сидеть над пропастью и болтать ногами. Хотя, живя на такой верхотуре, я все меньше и меньше боюсь высоты.

– Муся, там у тебя телефон разрывается, – заглянул в комнату Федя. – И я разрываюсь. Почему ты оставила меня одного? Соня спит?

– Спит, – прошептала я и, с трудом оторвав взгляд от малышки, вышла из комнаты. Федор сунул мне в одну руку бокал и сказал:

– Пей.

– За что?

– За здоровье, к примеру, – пожал плечами он и чокнулся своим бокалом с моим. Я отхлебнула, тогда он сунул мне в другую руку телефон и сказал: – Хочешь – не отвечай.

– А кто там? – забеспокоилась я.

– Кажется, твои.

– Ну, надо ответить. – Я посмотрела на дисплей, где в бесшумном режиме мелькало слово «мама», и вздохнула. – Да, мам. Привет.

– Здравствуй, Маруся, – со сдерживаемым недовольством ответила мама. – Ты долго не брала трубку.

– Я укладывала Соню.

– А, – хмыкнула она. Видимо, такой простой вариант ей просто в голову не пришел. Про меня теперь можно было думать только гадости. И если я не беру трубку, то я наверняка предаюсь чему-нибудь порочному с тем мужиком. Федора называли только так, хотя я миллион раз называла им и его имя, и даже отчество.

– С Новым годом, мама.

– Да уж, – горестно вздохнула она. – Может быть, ты бы лучше к нам приехала? Что вы там с Соней, в чужом доме…

– Мам, не начинай, а? Ты для этого звонишь?

– Мы с папой хотели пожелать тебе счастья в следующем году. И чтобы ты образумилась.

– Спасибо, не надо, – ответила я, сжав зубы. – Давай-ка лучше я тебе пожелаю здоровья, счастья и побольше радости.

– Да уж какая тут радость. И какое здоровье. Давление скачет, сердце болит. С вами тут в могилу сойдешь, – принялась вздыхать мама. Я против воли включилась:

– Может, выпей таблетку? Или, хочешь, я приеду и отвезу тебя в больницу? Какое у тебя давление?

– Ничего мне не надо, – патетично закончила мама, выдержав паузу. Я стояла перед телефоном с открытым ртом, не зная, что сказать. – Ну, что молчишь? – вполне бодрым голосом спросила мама. – Ты тут?

– Я тут. Знаешь, мам, теперь мне очень плохо. Ты разрываешь мне сердце. Хочешь, чтобы я вернулась домой? Ты готова принять на себя ответственность за это? Я буду несчастна. Ты готова к этому?

– Что ты несешь? – забеспокоилась мама.

– Тебе правда так плохо? Правда из-за меня? Потому что я живу так, как считаю лучшим для себя?

– Да я просто хотела позвонить и поздравить тебя. Не надо превращать все в драму! – возмутилась мама, но меня уже было не остановить. Словно меня подключили к водопроводу, я заревела и ревела прямо маме в трубку, рассказывая ей, каково мне слушать эти ее упреки. Каково мне жить здесь, зная, что вся моя семья меня ненавидит и осуждает. И что, если она хочет, я могу приехать к ним, похоронить себя заживо, но пусть она имеет в виду, я буду плакать все время, без остановки.

• Предыдущая
• 41/49
• Следующая