Финт хвостом - Молзберг Барри - Страница 32

– Почему она ползает по полу вдоль стены? – сказал отец. – Так люди не делают. Она похожа на зверя.

– Милая, – мама погладила Наоми по волосам, – по-моему, тебе нужно вернуться в постель.

Наоми взглянула на мать снизу вверх.

– Я люблю их, – сказала она, улыбаясь. – Я их очень люблю.

Мама отвела глаза.

– Я отвезу ее к доктору. Прямо сейчас!

– Здравствуй, Наоми. – Доктор был абсолютно лысый и весь так и лучился доброжелательностью, прямо как добрый дедушка.

– Здравствуйте.

– Нога заживает хорошо, все сшито правильно. Чья это работа?

– Мамина. Она была медсестрой.

– Да, я знаю. Она когда-то работала со мной, ты не знала?

Нет ответа.

– На что жалуемся? – Доктор прижал стетоскоп к ее груди. Потом он вставил ей в ухо такой смешной градусник, который он называл «пистолетом», посветил ей в глаза, проверяя реакцию зрачков, и посмотрел горло, с такой силой надавив ложечкой на язык, что она едва не задохнулась.

– Я не знаю…

– Твоя мама очень переживает.

– Я не знаю почему.

– Она говорит, что ты слушаешь стены.

– Не стены, а пятерых…

– Кого пятерых?

– Пятерых котят. Они меня знают. Я их очень люблю.

– И как же котята туда попали?

Наоми недоверчиво взглянула на доктора.

– Не знаю.

– Ну хорошо. Тогда… – Он сделал ей укол в руку, которого она вообще не почувствовала. Странный какой-то доктор, подумала Наоми.

– Ну как?

– Я даже его не почувствовала.

Доктор подпер рукой подбородок и ущипнул Наоми за руку.

– А теперь почувствовала?

Наоми покачала головой. Тогда врач подошел к конторке в глубине комнаты, вернулся с какой-то пластиковой бутылкой, открыл ее и сунул Наоми под нос.

– Понюхай.

Она понюхала.

– Понюхай еще.

Наоми послушно потянула носом.

– Чем пахнет?

– Не знаю. Похоже на воду.

Он попробовал улыбнуться, но у него получилось плохо.

– Хочешь мне что-нибудь рассказать?

– Что именно?

– Что угодно. Про папу и маму, например.

Наоми на минуту задумалась.

– Нет.

Тогда Наоми отвели в приемную и велели ждать, пока мама тоже пройдет осмотр.

По дороге домой, в машине, мама спросила Наоми:

– Ты с нами играешь?

– А-а…

– А по-моему, играешь. Ты что, пытаешься разрушить нашу семью? Потому что если это действительно так, юная леди, если ты… – Руки у мамы дрожали так сильно, словно она сама толкала автомобиль по дороге.

Наоми что-то ответила, но ее, похоже, не слушали. Поэтому ей оставалось только сидеть и помалкивать.

А когда мать начала читать лекцию, Наоми вдруг поняла, что она тоже ее не слышит. Ни единого слова.

По ночам было спокойно и хорошо. Она могла сколько угодно сидеть у стены и слушать, как котята играют, охотятся на мышей и ползают туда-сюда. Наоми пробовала придумывать для них имена, но когда придумывалось что-то хорошее, она сразу путалась, кто из них кто.

Когда открывалась дверь спальни (а теперь это случалось редко), Наоми больше не умирала со страха, а просто лежала и слушала своих котят. Теперь они подросли, и их было хорошо слышно даже с кровати. Иногда, когда она сильно зажмуривала глаза, у нее получалось представить, как они выглядят. Все серые и полосатые, как мама-кошка. У одного на груди была белая звездочка. У двоих глаза зеленые, а у всех остальных – синие. Один точно стал очень толстым от всех этих мышей и плотвичек, которых он скушал в течение прошлых недель, а другой исхудал как скелет, но при этом был бодр и весел.

В один прекрасный день к ним приехала женщина в мужском костюме и привезла какие-то картонные папки. Мать и отец Наоми были вовсе не рады ее приезду.

Женщина задавала всякие вопросы, в основном родителям, а Наоми слушала котят.

– Наоми, – сказал отец. – Ответь, пожалуйста, когда тебя спрашивают.

Наоми подняла глаза. Голос отца стал очень тихим, как будто его закрыли под крышкой в какой-нибудь банке и он не мог оттуда выбраться. Она посмотрела на женщину, потом на мать. У мамы на лбу блестели капельки пота.

– Да, мэм. – Она повернулась к женщине с папками.

– Как ты себя чувствуешь, милая?

– Хорошо.

– Ты недавно болела?

Наоми кивнула:

– Да, но мне уже лучше. Это был грипп.

– Хорошо проводишь каникулы?

Наоми склонила голову набок и прищурилась.

– Вы их слышите?

– Кого?

– Ну, их всех. Котят. Они кого-то поймали, мышь или воробья. По-моему, я слышала. А вы?

Как только тетя с папками уехала, Дэн буквально взорвался гневом:

– Меня все это уже достало, когда ты уже прекратишь отравлять нам жизнь?!

Наоми не поняла, о чем он говорит и кого имеет в виду. Она слышала, как котята треплют птичку за крылья, слышала, как летят перья во все стороны. Котята были очень славные, но иногда могли быть и жестокими. Как настоящие хищники. Они набрасывались на добычу, как львы, быстро утаскивали ее к себе и играли с ней до тех пор, пока бедная мышь или птичка не умирали от страха. В этом было что-то красивое – взять кого-нибудь очень маленького и играться с ним.

– Никаких гребаных котов в этих долбаных стенах нет! – ворвался в ее размышления голос отца. Он подошел к Наоми и приподнял ее над полом под мышки. – Я покажу тебе, что случилось с котятами. Прямо сейчас и покажу!

– Господи, Дэн! Ей же больно!

Но голос мамы как будто прошелестел в густой невидимой траве и потерялся в ней – тихий, безмолвный.

Отец что-то орал; Наоми не слышала, но поняла, что он кричит, по движению его губ. Она вся была поглощена возней пятерых котят. Вот Задира дерется за воробьиную голову, а Мряфа разодрала тушку когтями, но череп выкатился у нее из лапок, и Задира тут же его и схрумкал. Хьюго не участвовал в дележе добычи. Он никогда не дрался с другими; он предпочитал подождать, пока не обнажится скелет, а потом грыз косточки.

– Я тебе покажу! Раз и навсегда! – вернулся голос отца.

Он потащил ее через кухню на задний двор, к стене гаража.

Там он чуть ли не швырнул Наоми на землю, а сам вошел в гараж. Наоми слышала, как Фиона шептала на ушко Зелде о многоножках, которых она заманила в паутину за холодильником.

Отец вернулся с тяжелой кувалдой.

– Вот смотри! – сказал он и врезал по стене в том месте, где когда-то родились котята. Раз-два! Вверх-вниз! Ден работал кувалдой как одержимый. Куски штукатурки и кирпичей летели во все стороны. Обнажилась проводка и за ней, на кучке пыли и обрывках газет, лежали какие-то маленькие сморщенные штуковины.

– Видишь? – Отец ткнул в них кувалдой. От одной сморщенной штуки отползла, извиваясь, дюжина серо-белых личинок. – Видишь, мать твою так?! – Он орал в полный голос, но Наоми снова казалось, что его голос доносится откуда-то издалека. Из плотно закрытой банки.

Она смотрела на них. Жесткие, костлявые, сморщенные, как сухие абрикосы. Сердце бешено колотилось в груди, в горле застрял комок, в глазах потемнело. Что это, тельца мышей, которых котята поймали и спрятали про запас?

А потом ей показалось, что она сейчас упадет в обморок. Точечки темноты плясали в уголках глаз, а на солнце как будто нашло затмение. Мир исчез. Отец тоже исчез. Наоми просунула руку в новую дыру. Сначала – руку, потом – голову. Ей казалось, что она влезла в дыру вся.

Она видела трубы, провода и пыль.

– Я ее слышу, – сказала мама. – По-моему, она что-то сказала.

Отец ответил не сразу:

– Она уже три дня подряд выдает какие-то странные звуки, а сейчас вообще рычит по-звериному, и ты решила, что она выздоравливает…

– Она что-то сказала. Милая? Ты что-то хочешь сказать?

Но у Наоми и в мыслях не было разговаривать с ними сейчас. Она держала Хьюго на коленях и осторожно гладила его по спинке – осторожно, потому что знала, что он не любит, когда его шерстка встопорщена. Задира играл с клубком, а остальные котята спали вповалку.