Финт хвостом - Молзберг Барри - Страница 41

Дорога вела через холмы, и когда машина проехала первый поворот, мы с Элис одновременно ахнули. Склоны холма были усеяны цветущими маками, тихо кивающими под порывами ветра. Я повернулся к Элис и первый раз сказал, что люблю ее. Она долго смотрела на меня, так долго, что я вынужден был отвести взгляд и посмотреть на дорогу. Когда я снова взглянул на нее, она смотрела вперед, улыбаясь, а глаза ее блестели от непролитых слез.

Встреча с заказчиком заняла всего пятнадцать минут. Он, похоже, несколько удивился такой скорости, но меня это не слишком волновало. Остаток дня мы бродили по магазинчикам, рассматривали книги, остановились выпить пару чашек чая. Когда мы смеясь выходили из магазина пластинок, она обняла меня за талию, а через секунду я положил руку ей на плечи. Элис была высокого роста, но мне было удобно, и я не убрал руку.

Часам к пяти я почувствовал нарастающее беспокойство, и мы зашли еще в одно кафе, чтобы выпить чаю, и чтобы я мог позвонить домой. Элис осталась сидеть за столиком в ожидании нашего заказа, а я отошел в конец зала, где была телефонная будка. Я слушал гудки в трубке, заставляя себя успокоиться, повернувшись спиной к залу, чтобы сконцентрироваться на разговоре.

– Алло?

Я едва узнал ее голос. Сейчас Нэнси говорила, как до смерти перепуганная взвинченная старуха, которая не ожидала звонка. Я чуть было не бросил трубку, она уже поняла, кто звонит и немедленно разрыдалась.

Мне понадобилось минут двадцать, чтобы хоть немного успокоить ее. Она ушла с корпоративного мероприятия после полудня, сославшись на недомогание. Потом она зашла в супермаркет. Она съела два шоколадных торта, рулет с помадкой, пачку хлопьев, и три пачки печенья. Потом она пошла в ванную, вызвала рвоту и снова принялась есть. Мне кажется, ее вырвало по меньшей мере еще раз, но я не разобрал половину того, что она говорила. Она перебивала саму себя, принималась извиняться передо мной, и я уже не понимал, то ли она говорит о прошлой ночи, то ли о недоеденной упаковке желе.

Я был испуган и не обращал никакого внимания на то, что происходило в кафе, стараясь заставить Нэнси сконцентрироваться, чтобы ее хотя бы отдаленно можно было понять. Я никак не мог убедить ее, что не надо извиняться за прошлую ночь, и в результате просто сказал ей, что все в порядке. Она пообещала на какое-то время перестать есть и вместо этого посмотреть телевизор. Я сказал, что вернусь как можно скорее.

Я ничего не мог поделать. Я любил ее. Что я мог еще сделать в такой ситуации.

Когда монетки закончились, я попросил ее не волноваться и осторожно опустил трубку на рычажки. Постоял, глядя на деревянную стену будки перед собой. Постепенно я стал слышать шум ресторана за стеклянной стеной будки. Я повернулся и посмотрел на зал.

Элис сидела за столиком, глядя на проходящих мимо людей. Она выглядела такой красивой, такой сильной и была бесконечно далеко от меня.

Обратно в Лондон мы ехали в молчании. Мы обо всем поговорили в ресторане, это не заняло много времени. Я сказал, что не могу оставить Нэнси, когда она в таком состоянии, Элис коротко напряженно кивнула и убрала сигареты в сумку.

Она сказала, что поняла это еще до того, как мы приехали в Кембридж. Я разозлился и заявил, что она никак не могла этого понять, если я сам в тот момент этого не знал. Она рассердилась, когда я сказал, что мы все равно можем остаться друзьями. Наверное, она была права – это было очень глупо.

Я неловко спросил, будет ли она в порядке, на что она ответила, что да, если имеется в виду, переживет ли она наш разрыв. Я попытался было объяснить, что в этом разница между ней и Нэнси – Нэнси может не пережить этого. Она только пожала плечами и заметила, что есть и другая разница: Нэнси не придется думать, переживет она это или не переживет. Пока мы говорили, мне казалось, что голова моя сейчас разорвется, а глаза лопнут от боли и кровавые ручьи потекут по моим холодным щекам. Под конец она перешла на холодный деловой тон, заплатила по счету, и мы медленно пошли обратно к машине.

Ни одному из нас не хотелось говорить и весь обратный путь прошел в тишине под шелест шин по асфальту. Уже стемнело и пошел дождь. Когда мы снова проезжали через холмы, я почувствовал, как вокруг нас маки вянут под потоками падающей сверху воды.

Элис повернулась ко мне:

– Я на самом деле знала.

– Но как? – сказал я, пытаясь сдержать слезы, и наблюдая, что происходит на дороге позади нас.

– Когда ты сказал, что любишь меня, у тебя был такой несчастный вид…

Я высадил ее в городе на том же углу, где забрал. Она сказала пару пустяков, просто чтобы заставить меня меньше переживать из-за того, что я сделал. Потом она завернула за угол и больше я никогда ее не видел.

Припарковавшись у дома, я какое-то время сидел, пытаясь собраться с мыслями. Нэнси нужно было, чтобы я выглядел нормально и был полностью занят ею. Я вышел из машины, запер дверь и без особого интереса оглянулся в поисках кошки. Но ее не было.

Нэнси открыла дверь, застенчиво улыбнулась мне, и я прошел следом за ней на кухню. Обнимая ее и бормоча, что все хорошо, я машинально огляделся: в кухне царил безупречный порядок. Все следы ее пиршества исчезли. Мусорного мешка не было, а на плите что-то булькало в кастрюльке. Она приготовила мне ужин.

Есть она не стала, но села за стол, чтобы составить мне компанию. Курица была сносная, но куда хуже, чем она обычно готовила. Мясо было жесткое и на этот раз она сильно переборщила со специями. К тому же, по правде говоря, вкус у мяса был несколько странный. Она заметила, как я поморщился, и объяснила, что взяла мясо в другой лавке. Мы немного поговорили о том, что с ней случилось, но она явно чувствовала себя значительно лучше. Похоже, ее больше занимало то, как пройдет офисная реорганизация.

После ужина она ушла в гостиную и включила телевизор, а я принялся готовить кофе и мыть посуду, двигаясь автоматически, как робот по рельсам. Из гостиной доносились громкие звуки очередного любимого Нэнси дурацкого шоу, а я принялся искать мусорный мешок, чтобы выкинуть остатки своего обеда. Но мешков не было, похоже, Нэнси все использовала. Я вздохнул, открыл заднюю дверь и спустился с крыльца, чтобы выкинуть еду прямо в собранный мусор.

Возле мусорного бака стояли два полных мешка, завязанные характерным для Нэнси узлом. Я развязал ближайший и чуть приоткрыл его, но, прежде чем я успел смахнуть кости со своей тарелки, мой взгляд упал на что-то внутри мешка. Посреди ярких оберток и фантиков было какое-то темное пятно, похожее на туго свернутый рулон плотной материи. Я чуть шире открыл мешок и луч света из кухонного окна упал на то, что находилось внутри.

Темно-коричневый фон был забрызган алыми каплями. И это была вовсе не ткань.

Через шесть месяцев мы обручились и сразу переехали на другую квартиру. Я был рад этому. Это больше не был мой дом. Иногда я возвращаюсь туда и стою на улице, вспоминая те недели, когда я бесцельно глазел из окна. Через пару дней после того вечера я позвонил в курьерскую фирму. Я понимал, что они вряд ли дадут мне ее адрес. Но они сказали, что такая девушка у них вообще никогда не работала.

Через пару лет у нас с Нэнси родилась первая дочка. Сейчас ей восемь и у нее уже есть сестричка. Бывает, что по вечерам я оставляю их с матерью и иду побродить в одиночестве. Ощущая каменное спокойствие, я прохожу мимо незнакомых домов и иногда дохожу до канала. Там я сажусь на скамейку, закрываю глаза, и временами мне кажется, что я вижу и ощущаю то, что было здесь когда-то – холм и тайные встречи кошек.

Но я всегда встаю и медленно иду по улицам обратно к дому. Холма больше нет, все изменилось, все совсем по-другому. Сколько бы я не сидел и не ждал, кошки больше никогда не придут ко мне.