Золотые вёсла времени или «Уйди-уйди» - Велтистов Евгений Серафимович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/13
• Следующая

Учителя, конечно, все знали о нас, знали даже подстрекателей каждой дерзкой затеи, но не выдавали начальству. Выдать кого-либо без особой нужды считалось неприличным в неписаных правилах школы. Помню, я гонялся в пустом классе за приятелем Юркой. Обидчик успел выскочить в коридор, я притаился у двери с тяжеленным портфелем и, когда она отворилась, на радостях огрел приятеля по загривку. С изумлением и растерянностью обнаружил я, что на пол мягко опускается не Юрка, а молодая учительница — физичка. Она тоже глядела на меня с удивлением, соображая, что к чему. Быстро поднялась, прижала палец к губам, прошептала: «Только не говори никому...» И не вспоминала больше об этом казусе. Кира Витаминовна ее звали, виноват, Вениаминовна.

А ведь нас была целая тысяча — тысяча диких, жизнерадостных, не объезженных жизнью жеребят. Я только теперь, в пустом и гулком зале, представил, как нелегко приходилось учителям управлять этим «непредсказуемым народом». Нас называли «товарищами», «разбойниками», «прохиндеями», «милостивыми государями», нас обильно одаривали, не смущаясь снижением процента успеваемости, двойками, единицами и даже нулями. Но в нас верили, как верят в будущее. Ведь каждый должен был унести в себе частицу учителя.

И я прочитал вслух и объяснил ребятам пароль нашей 265-й школы:

Здорово! — вспыхнул Ветер. — Просто и мудро, как таблица умножения.

Я не успел ответить. Услышал знакомый гортанный голос за спиной:

— Ты почему здесь, а не в классе?

От неожиданности вздрогнул. Точно, это она, Елена, Елена Григорьевна, худощавая, живая, быстрая. Вьющиеся волосы встрепаны, нос торчит любопытным крючком, а глаза, как два обжигающих солнца, как две черные дыры в незнакомый, тревожно-радостный мир Вселенной.

— Марш в класс! — продолжала Елена, видя меня насквозь. — А это кто?

— Мои двоюродные... — пролепетал я. — Не с кем оставить...

— Ладно. Идем со мной.

Класс вскочил, хлопнув крышками парт, торжественно умолк и снова зажужжал, когда по указанию Елены моя троица устроилась на последней парте, а я занял свое место рядом с Витькой Махмутовым на предпоследней.

— Вы что, отвыкли от общества дам? — съязвила Елена, проследив всеобщее направление взглядов. — Сестра вашего товарища позанимается вместе с нами.

Кто-то дернул меня за рукав. Алена выглядела растерянной.

— У вас одни мальчишки? — полувопросительно произнесла она.

— Девчонки в соседней школе, — ответил я. Совсем забыл объяснить, что у нас раздельное обучение!

Да и возбуждение одноклассников я понимал: они впервые видели девчонку не в юбке, а в джинсах. Попробуй разберись с ходу, что это за интуристка! Придется отвечать на записки...

— Руих! Тихо! — призывала Елена по-немецки и по-русски. — Повторяем «Лорелею».

И класс саркастически заулыбался, завздыхал. Как надоела она нам — эта рейнская русалка Лорелея, завлекающая в прохладные бездны рыбаков-простофиль! Мы мгновенно сплотились единым фронтом против Елены.

А Елена вела наступление, как боевой маневренный танк на пехоту. Команды так и сыпались на наши головы: читай... продолжай... исправь ударение... разбери порядок слов... назови суффиксы, префиксы, склонение, спряжение, окончание. За урок Елена успевала спросить весь класс, а иных — по нескольку раз.

Я чувствовал, как замерли за моей спиной Алена, Кир и Ветер. Они наблюдали впервые подобный натиск, шквал, атаку. Раз уж решили заглянуть в наш класс, пусть знают Елену, эту бабу-ягу в юбке, стремительно летающую между рядами.

Я склонился над партой, отвечая на записки одинакового содержания: «Признайся, что за кадр в майке и штанах ты привел?» Отвечал односложно: «Иностранка. Зовут Алена». И снова вопросы: «Заграничный дворник, что ли, в штанах?» «Сказано: двоюродная сестра. Заткнись!»

Елена в один миг уловила и пресекла мою деятельность, подняла меня с места, велев читать «Лорелею» сначала. Я не мог припомнить ни одной строки, стоял и молчал, как дубина. И тут сзади раздался шепот-подсказка:

«Их вайс нихт, вас золь эс бедойтен...» Строка, произнесенная Аленой, обожгла меня: «Не знаю, что стало со мною, душа моя грусти полна...» Я мгновенно вспомнил весь текст Гейне до конца.

— Молодец, девочка! — громко похвалила Елена Григорьевна. — Ты изучаешь немецкий?

Алена встала.

— Нет, английский. Но знаю немножко немецкий, французский, испанский...

— Садись, — усадила ее мягко Елена и обратилась к классу: — Учитесь, неучи, у дамы! А ты, — она опустила взмахом ладони и меня, — скажи спасибо за подсказку.

— Спасибо, — улыбнулся я Алене. Теперь никто не сомневался, что она иностранка. — «Спасибо», — повторил я про себя, обращаясь уже к учительнице.

Елена никогда не отвергала подсказки, вообще ничего полезного, что могло бы пригодиться нам в будущем. Она мудро, исподволь учила нас уму-разуму, учила разбираться в текучке жизни, учила искусству жить. Учила, как надо воевать и одерживать победы.

— Сегодня репетиция «Ревизора», — прошипел мне в ухо сосед по парте Витька Махмутов. До сих пор он сидел как истукан, не обращая внимания ни на меня, ни на «пришельцев» на задней парте. И вот очнулся. — Роль выучил?

— Успею, — ответил я.

— Не подведи! — изрек классный худрук.

Я играю Хлестакова, Витька — городничего, женские роли дублируют наши одноклассники. Позже, для настоящего представления, мы пригласим актрис из соседней школы.

Витька сквозь щель на парте изучает текст пьесы. После второго прочтения — я знал это — он помнит любой текст наизусть.

Тут-то его и настигла Елена. Выросла рядом с партой, Махмут едва успел задвинуть книгу в ящик.

— Махмутов, отвечай!

Витька встал, огорченно развел руками, произнес фразу с первой страницы старого учебника.

— Анна унд Марта баден...

Все так и покатились... Вот отмочил: вспомнил, как купались в прошлом веке Анна унд Марта!

— Ну, Махмутов, быть тебе циркачом! — весело напророчила Елена. — Пересядь-ка на свободную парту подальше от соблазнов. Пиши в тетради «Лорелею»...

Витька перешел на другое место, замер в классической позе мыслителя, потом зацарапал пером в тетради.

— Может, ему подсказать? — заволновалась Алена.

— Не надо. Он знает наизусть. Успел прочитать, — ответил я.

Елена не ошиблась и на этот раз. После школы Витька окончил цирковое училище, некоторое время выступал на манеже и подался в мимансы театра оперы и балета. Мы точно но представляли, что делает миманс на сцене, знали только, что он не на первом плане. И все же Махмутов — выдающаяся личность: никто из нас не стал мимансом, а он стал.

Я продолжал получать записки. «Сегодня в «Соколе» — «Джордж из Динки-джаза». «В «Заре» — «Истребители», в «Эрмитаже» — джаз-оркестр Утесова... в оперетте — «Летучая мышь»... Рискнем, писатель?»

Я передал записки друзьям на заднюю парту — для расширения кругозора. Там сразу загорелись, стали меня теребить: «Рванем, писатель?» Я покачал головой. Разве можнно все сразу переварить? Для этого придется застрять в прошлом надолго, а это не отвечает правилам игры.

Я вгляделся в одноклассников: Костя, он же Кот, по фамилии Куликов, Жора Левин, Юля Семенов, Юра Редькин, Леня Могила... Мы увлекались всем, что подсовывала нам жизнь. Поглощали фильмы, спектакли, книги, пластинки. Мастерили радиоприемники, сажали на пустыре картошку, играли в хоккей, бренчали на гитаре. Возрождалось довоенное время для тех, кто выжил, вернулся с фронта или просто подрос за годы войны, кто мог наслаждаться тишиной ласкового осеннего вечера, мог в кругу друзей петь, танцевать, шутить, мечтать. Счастливое послевоенное мирное время.

Пройдут годы, и Костя будет строить заводы в Алжире, а Жора — БАМ, доктор наук Семенов — работать со сплавами металлов, Юра Редькин станет инженером-железнодорожником, а Леня, как известно, медиком. Да и все остальные не отстанут: кто подастся на космодром, кто на завод, кто на научные кафедры. А Витька — в мимансы. Об этом мы узнаем, встретившись вместе на юбилее Елены Григорьевны. Будут там и три доживших до пенсии школьных учителя, и наш строжайший директор Николай Семенович...

• Предыдущая
• 8/13
• Следующая