Невеста Борджа - Калогридис Джинн - Страница 2

• Предыдущая
• 2/101
• Следующая

Меня огорчало, что меня сдали на попечение Изабеллы, а не моей матери. Обычно отец всегда приглашал для таких случаев мою мать, восхитительную золотоволосую красавицу из знатной семьи, мадонну Трузию Газзела. Ее общество доставляло ему удовольствие. Мне кажется, отец был не способен на любовь, но в нежных объятиях моей матери он определенно подходил достаточно близко к этому.

Однако король Ферранте заявил, что это неприлично — вести любовницу отца в церковь вместе с королевской семьей. И точно так же решительно дед настоял на том, чтобы взять меня и моего брата Альфонсо. Мы были детьми, и нас не винили за случайности, сопутствовавшие нашему рождению. В конце концов, Ферранте сам был незаконнорожденным.

Потому нас с братом растили как королевских детей, со всеми правами и привилегиями, в королевском дворце Кастель Нуово. Моя мать могла беспрепятственно приходить и уходить, в соответствии с желаниями отца, и часто оставалась во дворце вместе с нами. Лишь тонкие намеки наших единокровных братьев и сестер и более прямолинейные отцовские напоминали нам, что мы — существа низшего разряда. Я не играла ни с законнорожденными детьми моего отца, которые были на несколько лет старше, ни с моей тетей Джованной или дядей Карло, которые были почти одного возраста со мной. Но зато мы с моим младшим братом Альфонсо были неразлучны. Альфонсо, хоть его и назвали в честь отца, был его полной противоположностью — златокудрый, миловидный, добродушный; его проницательному уму было совершенно не свойственно коварство. У него были светло-голубые глаза мадонны Трузии, в то время как я поразительно походила на отца, настолько, что, будь я мужчиной, нас с ним можно было бы назвать близнецами, родившимися с разрывом в поколение.

Изабелла провела нас в боковой придел перед алтарем, отгороженный шнурами; даже после того, как нас поставили на отведенные нам места, мы с Альфонсо продолжали держаться за руки. Огромный собор подавлял нас. Высоко вверху, на расстоянии нескольких небес, располагался массивный позолоченный купол, сверкающий в солнечном свете, что струился через его сводчатые окна.

Следом появились мужчины, принадлежащие к королевской семье. Возглавлял их мой отец — Альфонсо, герцог Калабрии, обширного сельского края, расположенного далеко на юге, на восточном побережье. Наследник трона, он славился своей неукротимостью в битве; в молодости он отбил пролив Отранто у турок, одержав победу, которая принесла ему если не любовь народа, то известность. Каждое его движение, каждый взгляд и жест были властными и угрожающими; это впечатление подчеркивал строгий черно-красный костюм. Он был красивее любой из присутствовавших женщин, с его безукоризненно прямым тонким носом и высокими скулами. У него были красные, полные, чувственные губы и тонкие усики, а под короной блестящих угольно-черных волос приковывали внимание большие темно-голубые глаза.

Лишь одно портило его красоту — холодность выражения лица и глаз. Его жена Ипполита Сфорца, умерла четыре года назад; прислуга и наши родственницы шептались, что она якобы пошла на это, чтобы избавиться от жестокости мужа. Я плохо помнила эту несчастную, хрупкую женщину с глазами навыкате; отец никогда не упускал случая напомнить ей о ее недостатках или о том факте, что их брак был заключен исключительно ради выгоды, поскольку Ипполита принадлежала к одному из самых древних и влиятельных семейств Италии. Он также уверял несчастную Ипполиту, что получает куда больше удовольствия от объятий моей матери, чем от ее.

Я смотрела, как он прошел мимо женщин и детей, выстроившихся перед алтарем, и встал сбоку от пустого трона, ожидающего появления его отца, короля.

За ним шли мои дяди, Федерико и Франческо. Потом шел старший сын моего отца, названный в честь деда, но обычно его любовно называли Феррандино, «маленький Ферранте». Ему тогда было девятнадцать — второй в линии наследования, второй из красивейших мужчин Неаполя, но более привлекательный благодаря своему доброму и отзывчивому характеру. Когда он прошел мимо молящихся, вслед ему понеслись женские вздохи. За Феррандино следовал его младший брат Пьеро, имевший несчастье походить на свою мать.

Последним вошел король Ферранте, в плаще и штанах из черного бархата, в камзоле из серебристой парчи, красиво расшитой золотым узором. Он был опоясан мечом, изукрашенным драгоценными камнями; этот меч был вручен ему при коронации. Хоть я знала его как старика, хромающего из-за подагры, в тот день он двигался легко и изящно. Его приятная внешность пострадала от возраста и потворства собственным желаниям. Волосы у него были белые и редкие, через них проглядывал порозовевший от солнца череп; аккуратно подстриженная борода скрывала тяжеловесный раздвоенный подбородок. Брови у него были густые и устрашающие, с какого бока ни взгляни, как будто каждый волосок пытался торчать в свою сторону. А под этими бровями прятались глаза, поразительно похожие на мои и отцовские, — ярко-синие с зеленоватым оттенком, меняющие цвет в зависимости от освещения и окружающей обстановки. Нос у него был большой, изрытый оспинами, а щеки были испещрены проступившими сосудами. Но держался он прямо и по-прежнему способен был заставить людей замолчать одним своим появлением. Когда он вошел в собор Сан Дженнаро, на лице его застыло суровое выражение, порожденное свирепостью. Толпа склонилась еще ниже и так и застыла, пока король не уселся на трон перед алтарем.

Лишь после этого люди осмелились выпрямиться. Лишь после этого хор запел.

Я вытянула шею, и мне удалось разглядеть алтарь, где перед рядом свечек стоял серебряный бюст святого Януария в епископской митре. Неподалеку высилась мраморная статуя чуть больше человеческого роста, изображавшая Януария при всех регалиях, с рукой, воздетой для благословения, с епископским посохом на сгибе другой руки.

Как только король занял свое место, а хор смолк, вышел епископ Неаполитанский и прочел молитву. Затем появился его помощник, несущий серебряный реликварий в форме фонаря. За стеклом виднелось что-то маленькое и темное. Мне почти ничего не было видно из-за малого роста — обзор перегораживали спины моих облаченных в черное тетушек и бархатные плащи мужчин, но я выглядывала в щели между ними. Я знала, что это флакон с засохшей кровью святого Януария, которого мучили, а потом обезглавили по приказу императора Диоклетиана больше тысячи лет назад.

Наши епископ и священник читали молитвы. Тетушки Сан Дженнаро звучно причитали, взывая к святому. Священник осторожно, не прикасаясь к стеклу, повернул реликварий — раз, потом другой.

Казалось, будто прошла целая вечность. Стоявшая рядом со мной Изабелла опустила голову и зажмурилась; губы ее шевелились в беззвучной молитве. С другой стороны от меня маленький Альфонсо тоже с серьезным видом опустил голову, но зачарованно поглядывал на священника из-под кудрей.

Я истово верила в силу Господа и святых, вмешивающихся в дела людей. Решив, что безопаснее всего будет последовать примеру Изабеллы, я склонила голову, крепко зажмурилась и зашептала молитву, обращенную к святому покровителю Неаполя. «Благослови наш возлюбленный город и сохрани его. Защити короля, и моего отца, и мою маму, и Альфонсо. Аминь».

По толпе пробежал благоговейный гул. Мне удалось разглядеть алтарь и священника, гордо демонстрирующего присутствующим серебряный реликварий.

— II miracolo е fatto! — провозгласил он.

«Чудо свершилось».

Хор вместе с прихожанами запел «Те деум», восхваляя Бога за то, что он ниспослал нам это благословение.

Мне с моего места не видно было, что произошло, но Изабелла шепотом сообщила мне на ухо, что темное, сухое вещество во флаконе начало таять, затем запузырилось и древняя кровь снова стала жидкой. Святой Януарий подтвердил, что он услышал наши молитвы и что он доволен: он будет защищать город, как и в годы своей земной жизни, когда он был здесь епископом.

Изабелла сказала, что это добрый знак, особенно для короля в день годовщины его коронации. Святой Януарий будет оберегать его от всех врагов.

• Предыдущая
• 2/101
• Следующая