Я, Мона Лиза - Калогридис Джинн - Страница 27

• Предыдущая
• 27/112
• Следующая

— Те, кто желает, могут наложить на нее руки вместе со мной и молча следить за моей молитвой.

— Только молитесь о том, чтобы ей не стало хуже, — горячо потребовал отец. — Молитесь, чтобы Господь исцелил ее!

Савонарола ответил ему таким взглядом, что отец сразу затих. Священник и фра Доменико возложили ладони на предплечья и талию мамы, отец вместе с Пико положил ладонь на ее правую руку. Нам с Дзалуммой ничего не оставалось, как положить руки на мамины лодыжки.

Маленький монах крепко взялся за плечи мамы и зажмурился.

— О Всевышний! — воскликнул он тем громовым голосом, которым недавно проповедовал с кафедры. — Ты лицезришь пред собою женщину, несчастную грешницу…

Под его руками мама зашевелилась. У нее затрепетали веки. Она хрипло прошептала:

— Антонио!

Отец взял ее за руку и заговорил с нежностью:

— Я здесь, Лукреция. Все будет хорошо. Фра Джироламо молится о твоем исцелении. Отдыхай и не теряй веры.

Во время их тихого разговора монах продолжал молиться.

— …Здесь захоронена тьма, служащая выходом для сатаны. Всевышний! Он покинул ее украденное тело, вырвался из нее…

У мамы от испуга расширились глаза. Она хоть и пребывала в полусне, но чувствовала, как все крепче впиваются пальцы Савонаролы в ее плечи. Она слабо пошевелилась, словно пытаясь стряхнуть с себя, его руки.

— Антонио! Что он говорит? Что случилось?

В эту самую секунду священник, который начал дрожать от праведного пыла, закричал:

— Она во власти дьяволов, о Всевышний!

— Да! — пробасил Доменико. — Дьяволов, Всевышний!

— Перестаньте, — прошептала мама.

Тут всех перебила Дзалумма, адресовав свою резкую скороговорку в основном священнику, но также и Савонароле. Она прижалась к огромной, широкой спине Доменико, пытаясь дотронуться до хозяйки.

— Хватит! Вы ее пугаете! Ей нельзя волноваться!

— Все будет хорошо, Лукреция, — заговорил отец, — все будет хорошо…

Савонарола не обращал ни на кого внимания, продолжая вести разговор с Богом.

— О Всевышний! Никто не может спасти ее, кроме Тебя. Я недостоин обращаться к тебе, но смиренно молю: спаси эту женщину от ее грехов. Исцели ее…

Рябой священник, погрязнув в собственном безумии, продолжал молитву как свою собственную.

— Избавь ее от власти сатаны! Слышишь меня, дьявол! Это не я, а Господь приказывает тебе: оставь эту женщину! Именем Иисуса Христа, покинь ее тело навсегда!

Фра Доменико, доведенный словами священника до праведного экстаза, наклонился над мамой и схватил ее за руки с непомерной силой. Брызгая слюной, он проорал ей прямо в лицо:

— Изыди, дьявол, именем Христа!

— Помоги мне, — подала слабый голос мама. — Антонио, ради Бога…

Отец тут же схватил толстые запястья монаха Доменико и закричал:

— Отпусти ее! Отпусти!

Савонарола резко повысил тон, словно упрекая священника, Доменико и моего отца.

— Мы просим, Всевышний, об исцелении, о прощении ее греха. Только тогда дьявол отпустит ее от себя…

— Прекратите! — закричала Дзалумма, перекрывая какофонию. — Неужели вы не видите, что с ней творится?

Все тело мамы снова свело судорогой. Она сжимала и разжимала зубы, непроизвольно колотила по деревянному столу, голова ее при этом дергалась из стороны в сторону, кровь из прокушенного языка окропила мужчин.

Мы с Дзалуммой попытались переместиться, чтобы поддержать ей голову, но монахи и священники нас не пустили. Тогда Дзалумма и я улеглись поперек ног мамы, но фра Доменико одним широким взмахом руки столкнул нас со стола, даже не взглянув в нашу сторону. Отец склонился над мамой и подложил руку под ее плечо.

— Вот видишь, Babbo, дьявол обнаружил свое присутствие! — торжествующе закаркал Доменико, а потом рассмеялся. — Прочь! Ты здесь бессилен!

— Помолимся Всевышнему, — грохотал Джироламо. — Господь, мы взываем к Тебе, освободи эту женщину от греха, от влияния дьявола. Мы молим о ее исцелении. И если есть тому препятствие, яви его теперь, Всевышний!

— Прочь, сатана, — не менее громко и пылко вещал священник. — Сгинь, именем Святого Отца!

Фра Доменико, чья тупая физиономия пугающе светилась озарением, запутался в призывах настоятеля и священника. Вторя словам своего хозяина, он закричал:

— Яви его теперь, Всевышний! Прочь, сатана, именем Святого Сына!

Как только он произнес эти слова, тело мамы дернулось в таком сильном спазме, что вырвалось из рук мужчин. Наступила странная тишина: священник и Савонарола в испуге перестали молиться. Тогда Доменико опустил свои мощные ладони и нажал изо всей силы на грудную клетку матери, там, где было сердце.

— Сгинь, именем Святого Духа!

В неожиданной тишине я услышала тихий, но ужасный звук: хруст, приглушенный плотью, — это сломалась кость грудной клетки. Я закричала, почти не слыша пронзительных воплей Дзалуммы и яростного рева отца.

Глаза у мамы выкатились, кровь хлынула из уголков рта, залив щеки и попав в уши. Она попыталась прокашляться, но вдохнула кровь. Послышалось душераздирающее бульканье, как будто кто-то отчаянно хотел глотнуть воздуха, но вокруг него была только жидкость. Она захлебывалась.

Отец оторвал Доменико от матери и сразу вернулся к ней. Не в силах ни о чем думать, я кинулась на здоровенного монаха и осыпала его ударами кулачков, почти не сознавая, что Дзалумма в эту минуту тоже бьет его.

Придя в себя, я бросилась к маме, низко наклонилась, опершись локтями о стол, к самому ее лицу. Рядом были отец и Дзалумма, прижавшаяся ко мне плечом.

Монахи разом покинули больную. Фра Джироламо убрал руки и взирал на нее с искренним смущением и расстройством, священник тоже в страхе отошел, не переставая креститься. Пико, державшийся поодаль, пытался осознать страшный поворот событий.

Только отец оставался рядом с мамой.

— Лукреция! — причитал он. — О Господи, Лукреция, скажи хоть слово!

Но мама ничего не могла сказать. Она все слабее и слабее шевелила руками и, наконец, застыла. Ее лицо приобрело сизый оттенок, кровь пузырилась изо рта от усилия вздохнуть. Я попыталась помочь единственно известным мне способом: прижалась лицом к ее щеке и пробормотала, что люблю ее, что все будет хорошо.

Я смотрела, как ужас уходил из ее взгляда вместе с самой жизнью, и увидела то мгновение, когда ее глаза потускнели и неподвижно уставились в никуда.

Не обращая внимания на кровь, я опустила голову на грудь матери. Дзалумма взяла ее руку и прижала к своим губам, отец приложился щекой к ее щеке. Мы все трое оплакивали ее какое-то время, а затем меня захлестнул гнев. Я подняла влажное от слез лицо и повернулась к Доменико. Но не успела я открыть рот, чтобы выпалить обвинение, как отец душераздирающе закричал:

— Ты убил ее! — Он набросился на Доменико, пытаясь дотянуться до горла здоровяка. — Ты убил ее, и я добьюсь, чтобы тебя за это повесили.

Лицо монаха потемнело, он поднял руку, пытаясь защититься. Пико и рыжеволосый священник бросились к отцу и едва сумели оттащить его.

Мы с Дзалуммой кричали во все горло, давая выход нашей ярости.

— Убийца!

— Душегуб!

Савонарола держался в стороне, но как только графу Пико и священнику удалось усмирить отца, фра Джироламо подошел к Доменико — тот сразу съежился.

— Да простит меня Господь, — захныкал он. — Я не способен намеренно причинить вред. Это была случайность, ужасная случайность… Прошу, поверь мне, Babbo!

За моей спиной раздался голос отца, тихий и суровый.

— Никакая это не случайность. Ты хотел убить ее…

— Хватит, — твердо заявил Пико. — Это была случайность, ничего другого. Фра Джироламо и фра Доменико оба пришли сюда с благочестивым намерением исцелить женщину.

Савонарола выступил вперед, снова превратившись в того уверенного человека, что взошел на церковную кафедру.

— Вот слова, сказанные мне Всевышним: мадонна Лукреция освободилась от своего недуга. В свой смертный час она покаялась в грехе и пребывает теперь в чистилище. Так возрадуемся новости, что душа ее скоро будет с Господом.

• Предыдущая
• 27/112
• Следующая