Я, Мона Лиза - Калогридис Джинн - Страница 34

• Предыдущая
• 34/112
• Следующая

Я подошла поближе, пламя отбрасывало отблески на темный металл.

— Это Давид? — спросила я. — Он похож на девушку!

Я зажала рот ладошкой, сразу смутившись от собственных необдуманных слов. Кто я такая, чтобы отпускать подобные неучтивые замечания?

— Да, — слегка рассеянно пробормотал мой провожатый. Я посмотрела на него, и оказалось, что он все это время не сводил с меня глаз, словно впервые видел перед собою женщину. — Давид, созданный великим Донателло. — После долгой, но лишенной неловкости паузы он пришел в себя и продолжил: — Он всегда здесь. Охраняет этот двор еще с тех пор, как Лоренцо был ребенком. Но здесь собраны и другие вещи для вашего удовольствия.

Для «моего» удовольствия? Я задумалась, но потом решила, что Леонардо просто хотел мне польстить.

Мы перешли к двум бюстам, каждый на собственном пьедестале и каждый такой старый, что я не поняла, из какого они сделаны камня.

— Похоже на древность.

— Так и есть, мадонна. Это голова императора Августа, а вторая — полководца Агриппы, их создали во времена Древнего Рима.

Я дотронулась пальцем до бюста Августа. Для меня было обычным делом проехаться по Старому мосту, построенному давным-давно римскими рабами, но лицезрение произведения искусства, которое запечатлело человека, умершего более тысячи лет тому назад, наполняло меня благоговением. Леонардо отпустил мою руку и позволил осмотреть работу.

— Лоренцо любит древности, — сказал он. — В его доме находится самое большое в мире собрание искусства — как современного, так и древнего.

Я перешла еще к одному бюсту, тоже из белого камня, — это был старик с округлым носом-картошкой и окладистой бородой, хотя не такой впечатляющей, как у Леонардо.

— А это кто?

— Платон.

До этого бюста я тоже нежно дотронулась, чтобы ощутить под пальцами прохладу камня и представить живого человека, послужившего моделью. Была там еще одна статуя — современная — мускулистого здоровяка Геракла, считавшегося основателем Флоренции. В какое-то мгновение я так увлеклась, что отставила свой бокал и совершенно о нем забыла.

Несмотря на возбуждение, в котором пребывала, я успела замерзнуть и уже была готова попросить, чтобы мы вернулись в дом, когда мой взгляд упал еще на один бюст, терракотовый, в углу двора. Это был современный мужчина, красивый, с выразительными чертами лица, в расцвете жизни. Большие, широко распахнутые глаза, легкая улыбка на устах, словно он только что увидел дорогого друга. Мне он сразу понравился.

— Знакомое лицо. — Я нахмурилась от усилия вспомнить, где я могла его видеть.

— Вы никогда не встречались, — возразил Леонардо, и, хотя он пытался сохранить беспечный тон, я услышала в его голосе отзвук печали. — Он умер еще до вашего рождения. Это Джулиано де Медичи, брат Лоренцо, погибший от руки убийцы.

— Он выглядит таким жизнелюбивым.

— Он таким и был, — ответил мой провожатый, уже не скрывая своей печали.

Значит, вы его знали.

— Знал. Мы подружились в то время, когда я был близко связан с домом Медичи. На свете не рождалось еще более доброй души.

— Это видно и по скульптуре. — Я повернулась лицом к Леонардо. — Кто ее создал?

— Мой учитель Верроккио начал работать над ней, когда Джулиано был еще жив. Я завершил скульптуру… уже после его смерти. — Он помолчал, вспоминая то далекое горе, затем заставил себя думать о другом. Привычным движением потянулся к альбому и перу, прикрепленным к поясу под плащом, и заговорил оживленно: — Мадонна, не окажете ли мне любезность? Вы позволите набросать с вас быстрый эскиз прямо сейчас, когда вы смотрите на бюст?

Я была сражена, потеряла дар речи от одной мысли, что великий художник из Винчи задумал рисовать меня, незначительную особу, дочь какого-то торговца шерстью. Я так и не нашла слов, но Леонардо этого даже не заметил.

— Встаньте здесь, мадонна Лиза. Не могли бы вы сдвинуться вправо? Совсем чуть-чуть… Вот так. А теперь посмотрите на меня и расслабьте лицо. Думайте об Августе и Агриппе, вспоминайте, что чувствовали, когда дотрагивались до их бюстов. Прикройте веки, глубоко вдохните и медленно выдохните. А теперь откройте глаза, но смотрите не на меня, а на Джулиано и вспоминайте, что испытали, когда впервые его увидели.

Я попыталась выполнить все, что было велено, хотя мне так и не удалось забыть лицо Леонардо — его страстный и пронзительный взгляд, когда он быстро поднимал на меня глаза, а потом снова смотрел в альбом. Перо громко царапало бумагу.

На какую-то секунду он засомневался, и перо замерло в его руке над бумагой. Он уже не был художником, а превратился в обычного мужчину, который смотрел на меня с желанием, окрашенным печалью. Затем он взял себя в руки и снова принялся за дело, еще громче заскрипев пером.

Солнце скрылось за горизонтом, оставив после себя серую мглу, которая быстро превращалась в темноту; факелы запылали ярче.

— Дышите же, — велел художник, только тут я с испугом поняла, что уже давно затаила дыхание.

Было трудно, но я нашла в себе силы расслабиться, смягчиться, отрешиться от страха. Я подумала об улыбке Джулиано и о том, как по-доброму смотрел он на художника, попросившего его позировать.

А когда я, наконец, забылась, то случайно взглянула за плечо Леонардо, на окна большого зала, где продолжался праздник. Тяжелая портьера на одном из них была отодвинута в сторону, там стоял и смотрел на нас человек, освещенный со спины.

Хотя лицо его было скрыто тенью, я узнала наблюдателя по сутулой фигуре и напряженной позе: это был Лоренцо де Медичи.

Вскоре после этого мы с художником присоединились к празднику. Леонардо хватило времени лишь на то, чтобы сделать этюд, как он его назвал, — быстрый набросок чернилами основных черт лица. Я почувствовала некоторое разочарование: по своей наивности я ожидала, что через несколько минут он преподнесет мне полностью готовый портрет. И все же лицо на наброске, бесспорно, было мое, хотя художник и не успел подробно выписать великолепное платье и чудесную шапочку.

С противоположной стороны зала к нам приближался Великолепный в сопровождении мальчика на год или два меня старше и молодого человека лет двадцати. Несмотря на слабость и необходимость опираться на трость, Лоренцо передвигался с неожиданным проворством, а когда поравнялся со мной, то взял мою руку в свои и сжал ее с теплотой, которая меня изумила.

— Лиза, дорогая моя, — сказал он, — полагаю, вам понравилось то, что вы увидели во дворе?

— Да, очень.

— Это ничто по сравнению с тем, что вы увидите сейчас. — Он повернулся к молодым людям, стоявшим рядом. Но сначала позвольте представить вам моих сыновей. Это старший, Пьеро.

Пьеро тихо вздохнул и поклонился с еще более надменной скукой, чем Боттичелли. Высокий, широкоплечий, он унаследовал от своей покойной матери высокомерие и дурной нрав, но ни толики отцовского обаяния и остроумия. Как знали все во Флоренции, Лоренцо избрал его в качестве своего преемника, и все по этому поводу горевали.

— А это мой младший, Джулиано. — Тон Великолепного слегка потеплел.

Это имя было дано удачно. Младший сын почти не походил на отца, ибо черты лица у него были правильные и те же широко распахнутые глаза, как и у его погибшего дяди, пытливо смотрели на мир. А от отца он унаследовал грацию и стать.

— Мадонна Лиза, — произнес Джулиано. — Несказанно рад. — Он низко поклонился, как Леонардо, и поцеловал мне руку, а когда выпрямился, не сразу ее отпустил, глядя в мои глаза, — я даже смущенно потупилась.

Мне показалось, что Лоренцо бросил на своего младшего предостерегающий взгляд, прежде чем продолжить.

— Мой средний сын, Джованни, не смог посетить праздник. — Он помолчал. — Мальчики, ступайте и позаботьтесь, чтобы нашего дорогого Леонардо хорошо накормили и устроили после его долгого путешествия. А вы, юная мадонна…— Он подождал, пока остальные отошли на почтительное расстояние, и только потом продолжил: — Окажете мне большую честь, если согласитесь осмотреть произведения искусства в моих личных покоях.

• Предыдущая
• 34/112
• Следующая