Я, Мона Лиза - Калогридис Джинн - Страница 55

• Предыдущая
• 55/112
• Следующая

— Дзалумма до сих пор не приехала?

— Нет, — неохотно ответила Лаура. — Наш возница вернулся без нее. Простите, что не сказала вам раньше, мадонна. Я узнала об этом еще до церемонии, но решила не расстраивать вас заранее — это было бы жестоко.

Это известие я восприняла как удар. Я любила Джулиано и ни за что бы не покинула его, но в то же время никак не могла представить, как мне жить дальше, если отец запретит Дзалумме быть со мной. Она помогала мне родиться, и была последним звеном, связывавшим меня с матерью.

Прошло чуть меньше часа. Я отказалась от еды и питья, просто сидела на стуле, а Лаура, стоявшая надо мной, бормотала слова утешения.

Я их не слышала, строго разговаривая сама с собой, но, не произнося ни одного слова вслух. Теперь мне нужно было думать о чувствах моего мужа. Ради Джулиано я буду уравновешенной, спокойной и любезной, что бы там дальше ни происходило.

Мои решительные мысли прервал громкий стук — что-то ударилось в деревянные ставни на окнах, створки были прикрыты, остались лишь щелки жалюзи. Лаура бросилась к окнам, распахнула ставни и тут же отпрянула в комнату, так как последовал еще один громкий удар, пришедшийся, видимо, в стену прямо под нашим окном.

Я поднялась и подобралась бочком к окну, чтобы выглянуть вниз.

А там, посреди виа Ларга, мой отец, без плаща и головного убора, с еще не просохшими после бани волосами, готовился подобрать другой камень. Он бросил повозку посреди дороги, и лошадь в замешательстве сделала несколько шагов вперед, затем подала назад, и теперь возница другой кареты, оказавшейся сзади, громко ругался.

— Эй, ты! Проезжай! Проезжай! Чего застрял посреди улицы!

Отец, видимо, не слышал и не видел его. Когда он потянулся к камню, один из стражников дворца закричал:

— Ступай своей дорогой! Уходи, или мне придется тебя арестовать!

Несколько прохожих — приор верхом на лошади, слуга с корзиной хлеба, грязная нищенка, окруженная такими же грязными босыми детьми, — все остановились и глазели на происходящее. В субботний день улица была полна карет, всадников и пешеходов.

— Тогда арестуй меня, — кричал отец, — и пусть весь мир знает, что Медичи думают, будто могут украсть все, что только им хочется, — даже дочь бедного человека!

Несмотря на большое расстояние, я разглядела, что лицо его искажено в истерике. Схватив камень, он готовился швырнуть его, но тут к нему подошел стражник и угрожающе поднял меч.

А я высунулась со второго этажа и крикнула:

— Остановитесь, оба!

Стражник и отец замерли и уставились на меня. Зеваки тоже. Отец опустил руку, стражник — меч. Я не представляла, что сказать.

— Со мной все в порядке, — прокричала я, ужасаясь тому, что приходилось обсуждать личные дела на виду у всех. Уличный шум вынуждал меня перейти на громкий крик. — Если любишь меня, отец, то не противься этому.

Отец выронил камень и в гневе обхватил себя руками, словно пытаясь удержать клокотавшую внутри ярость, но потом снова поднял руки и замахал ими.

— Они все забрали, разве ты не понимаешь? — взвыл он как безумец. — Они все забрали, теперь и ты им понадобилась. Мне никогда не позволят вернуть тебя.

— Умоляю… — Я так сильно наклонилась из окна, что Лаура бросилась придерживать меня за талию. — Умоляю, позволь мне быть счастливой.

— Останешься с ним, — кричал отец, — вот тогда и хлебнешь настоящего горя! — Это не было угрозой, его слова означали только скорбь. Он протянул ко мне руку и с нежностью погладил воздух, словно дотронулся до моей щеки. — Лиза, — позвал он, — моя Лиза! Что мне делать, чтобы ты услышала меня?

В то утро, когда покинула родной дом, я собрала всю свою ненависть к отцу, чтобы у меня появились силы уйти. Я напомнила себе, как давным-давно он ударил маму, чем вызвал ее болезнь; как заставил маму поехать к Савонароле, что и привело ее к смерти; как, что было хуже всего, предал ее память, став сторонником ее убийц.

А теперь я видела перед собой лишь несчастного человека, который безумно обо мне беспокоился и потому кричал принародно до хрипоты без всякого стеснения. Я невольно вспомнила безоговорочную любовь в его глазах, когда он упрашивал маму поехать к фра Джироламо, надеясь, что, быть может, она излечится. Я невольно подумала о тех ужасных страданиях, которые он, должно быть, вынес, осознав, что его увещевания привели маму к смерти.

— Прошу тебя, — закричал он, все еще протягивая руку, словно мог до меня дотронуться, — здесь мне тебя не защитить! Тебе грозит опасность, большая опасность. — Он тихонько застонал. — Пожалуйста, пойдем домой.

— Не могу, — ответила я. — Слезы капали из моих глаз прямо на мостовую. — Ты ведь знаешь, что не могу. Дай мне свое благословение, и тогда мы сможем тебя принять, и ты порадуешься вместе с нами. Все очень просто. — Мне действительно казалось, что это просто: отцу лишь нужно было подняться, войти во дворец, принять наш брак и обнять нас, и тогда мое счастье было бы безусловным. Прошу тебя, отец. Зайди в дом, поговори с моим мужем. Он опустил руку, поняв, что проиграл.

— Дитя… вернись домой.

— Не могу, — повторила я таким тихим голосом, что на этот раз он не мог меня услышать.

Но он понял по моему тону, что я сказала, постоял еще немного, молчаливый и грустный, а после взобрался к себе в повозку. Стиснув зубы от невыносимой боли, он прикрикнул на лошадей и в гневе уехал.

Лаура закрыла ставни, а я тем временем промокнула глаза тонким рукавом и без сил опустилась в кресло.

С таким радостным нетерпением ожидала я встречи с Джулиано и так боялась, что мой побег не удастся, что совсем забыла, как люблю отца. А он, несмотря на учение Савонаролы, на растущее недовольство правлением Пьеро, не забыл о своей любви ко мне. Я же почему-то упустила из виду, что, ранив его, в первую очередь причиню боль себе.

Лаура поднесла мне бокал с вином, но я, отмахнувшись, поднялась. Бедный Джулиано вытерпел неприятнейшее столкновение с моим разъяренным отцом. Будто мало ему неприятностей — сначала пришлось добиваться разрешения на наш брак у Пьеро, потом думать, как получить одобрение у другого брата, Джованни. Но что сделано, то сделано, и я могла только одним способом приободрить моего молодого мужа: сосредоточиться на радости от того, что мы вместе. Я взглянула на взволнованную Лауру.

— Где спальня новобрачной?

Служанка слегка растерялась. День ведь еще не кончился.

— Здесь, мадонна. — Она указала на дверь, ведущую во внутренние покои.

— В спальне Лоренцо? — ужаснулась я.

— Мессер Пьеро не смог здесь спать. Ваш муж, как вы знаете, был любимцем у своего отца, и, думаю, его утешало то, что он занял отцовские покои. Он спит здесь с тех пор, как умер мессер Лоренцо.

Я позволила Лауре проводить меня в спальню. Комната оказалась просторной, украшенной великолепными картинами, со светлым мраморным полом. В то же время по сравнению с остальными покоями дворца в ней больше чувствовался спартанский дух. Мне показалось, что, как и в предыдущей комнате, отсюда убрали много ценных вещей и спрятали в другом месте.

Призрак Лоренцо здесь сегодня отсутствовал. Кровать была усыпана розовыми лепестками, наполнявшими комнату чудесным ароматом. На столике стоял кувшин с темно-красным вином и два золотых бокала с тонкой гравировкой, а также тарелка с миндалем и засахаренными фруктами.

— Помоги мне раздеться, — обратилась я к Лауре. Если служанку и удивила моя просьба, она умело это скрыла. Лаура сняла с моей головы шапочку, расшнуровала рукава и лиф; я переступила через тяжелое платье и смотрела, как девушка складывает его и убирает вместе с остальными вещами в полированный темный шкаф, где хранилась одежда Джулиано. На мне теперь ничего не было, кроме сорочки, тонкой и прозрачной, как паутинка. Дзалумма хорошо постаралась, готовя меня к свадебной ночи, но я, тем не менее, с трудом справлялась с нервами.

— Мне хотелось бы теперь побыть одной, — сказала я. — Передай мужу, что я жду его здесь.

• Предыдущая
• 55/112
• Следующая