Наши предки - Кальвино Итало - Страница 11

• Предыдущая
• 11/93
• Следующая

Очень довольный свиданием с кормилицей, я на следующий день пошел ловить угрей.

Закинув удочку в заводь, я задремал. Сколько проспал, не знаю, разбудил меня какой-то шум. Открыв глаза, я увидел над своей головой чью-то руку, а на ней мохнатого красного паука. Я обернулся — за мной стоял дядя в своем черном плаще.

Я в ужасе вскочил на ноги, и в это мгновение паук тяпнул дядю за руку — и был таков. Дядя припал к руке губами и отсосал немного крови.

— Я вижу, что ядовитый паук спускается с ветки прямо тебе на шею, а ты спишь, — объяснил он, — я подставил свою руку, вот он меня и укусил.

Ясное дело, ни одному его слову я не поверил — дядя уже раза три вот так пытался отправить меня на тот свет. Правда, сейчас его действительно укусил паук, и рука распухала на глазах.

— Ты, наверно, мой племянник? — спросил дядя.

— Да, — ответил я, несколько удивленный: до сих пор дядя виду не подавал, что знает меня.

— Я сразу тебя узнал, — сообщил он и добавил: — Эх ты, паук! У меня ведь всего одна рука, ты что же, совсем безруким меня хочешь оставить? Но пусть уж лучше мучаюсь я, чем этот мальчуган.

До сих пор, насколько мне известно, дядя таких речей никогда не вел. Меня даже сомнение взяло: а вдруг он говорит правду, вдруг он и впрямь стал добрым, но я тут же спохватился — что ему стоит, этому искусному обманщику, меня вокруг пальца обвести.

Правда, он и на себя был что-то непохож: лицо никакое не злобное, а скорее хмурое и печальное, да и одет немножко по-другому — весь в пыли, черный плащ разорван и облеплен сухими листьями и каштановой скорлупой, камзол не из черного бархата, как обычно, а из облезлой линялой бумазеи, на ноге вместо кожаного тугого сапога — шерстяной чулок в сине-белую полоску.

Я решил дать ему понять, что мне до него дела мало, и пошел проверить, не попался ли на удочку угорь. Угря я не поймал, зато на крючке блестело золотое кольцо с бриллиантом. Сняв его, я увидел герб виконтов Терральба.

Виконт следил за мной издалека.

— Не удивляйся, — сказал он, — я проходил мимо и увидел, как бьется угорь, попавшийся на крючок, и так мне стало его жаль, что я его тут же выпустил, но потом подумал, ведь из-за этого пострадает рыболов, и решил возместить ему ущерб, а кольцо — это единственная оставшаяся у меня ценная вещь.

Я слушал его разинув рот.

— Тогда я еще не знал, что рыболов — это ты. А потом увидел тебя в траве, ты спал, но радость от встречи с тобой тут же прогнал испуг, когда на твоей шее я увидел паука. Остальное тебе известно. — И он с грустью взглянул на свою опухшую руку.

Скорее всего, это было сплошное вранье, но я все думал: как было бы прекрасно, если бы он вдруг действительно переменился, и сколько радости принесло бы это Себастьяне, Памеле и всем тем, кто страдал от его жестокости.

— Дядя, — предложил я Медардо, — жди меня здесь. Я сбегаю к кормилице Себастьяне: она все целебные травы знает и наверняка даст мне что-нибудь от паучьих укусов.

— Кормилица Себастьяна... — протянул виконт, лежа на спине и прижимая руку к груди. — Кстати, как она поживает?

В то, что Себастьяна не заболела проказой, я решил его не посвящать, только пробормотал второпях:

— Да так себе. Ну, я побежал. — И помчался что есть духу: мне не терпелось узнать мнение Себастьяны насчет всех этих странных превращений.

Кормилица была у себя. С трудом переводя дыхание и запинаясь от волнения, я довольно сбивчиво рассказал ей, в чем дело. К моему удивлению, Себастьяну больше заинтересовал паучий укус, чем добрые поступки Медардо.

— Красный паук, говоришь? Да-да, я знаю, какая здесь нужна трава... Помню, у нашего лесника разнесло руку... Так он подобрел, говоришь? Что я могу тебе сказать, он и в детстве был такой, сразу его не разберешь. Просто к нему тоже надо иметь подход... И куда же я задевала эту траву? Одной примочки будет достаточно. Озорник с малых лет... Ага, вот она, я нарочно припрятала этот мешочек... Вот всегда так: случись с ним что, бежит к своей кормилице... А что, глубокий укус?

— Кажется, глубокий, левая рука ужасно распухла...

— Хе-хе, малыш! — засмеялась кормилица. — Левая! Да где она у Медардо, левая-то? Он ее в Богемии оставил, у турок, дьявол их забери, ведь всю левую половину так там и оставил...

— Да-да, конечно!.. Только я что-то не понимаю: он стоял там, я здесь, руку он протянул вот так... Что же это получается?

— Похоже, ты левую руку от правой отличить не можешь? — набросилась на меня кормилица. — Я тебя в пять лет этому научила.

Я окончательно запутался. Конечно, Себастьяна права, но у меня, хоть тресни, перед глазами стоял Медардо с распухшей левой рукой.

— Скорей отнеси ему траву, скорей, — поторапливала меня кормилица, и я помчался обратно.

Еле дыша, я прибежал к речке, но дядя, видно, меня не дождался. Я поглядел по сторонам: его и след простыл.

Под вечер я гулял в оливковой роще. И снова встретил дядю: закутанный в свой черный плащ, он стоял на берегу реки спиной ко мне и смотрел куда-то вдаль. При виде его меня вновь, как и прежде, охватил страх, с превеликим трудом мне удалось выдавить из себя:

— Дядя, вот трава... от паука...

Половина лица, искаженная ужасной гримасой, мгновенно обернулась ко мне.

— Какая еще трава? Какой паук? — обрушился он на меня.

— Трава для лечения... — пролепетал я.

Лицо у него было уже не такое, как днем, исчезли печаль и кротость, правда, он пытался, улыбаясь через силу, их вернуть, но притворство было слишком очевидным.

— Ах, ну да, да... Молодец... Положи пока травку вот сюда, в дупло... я потом ее заберу.

Я послушался и сунул руку в дупло. И угодил прямо в осиное гнездо. Разъяренные осы набросились на меня. Спасаясь, я метнулся к реке и нырнул. Пришлось некоторое время поплавать под водой, пока осы не отстали. Высунув голову из воды, я услышал зловещий смех удаляющегося виконта.

Значит, он снова всех нас провел? Но все-таки кое-что в этом деле показалось мне совершенно необъяснимым, и я решил посоветоваться с доктором Трелони. Доктор был у себя, в своем домишке у кладбища, и — удивительное дело — сидел при свете масляной лампы над анатомическим атласом.

— Доктор, — окликнул я его, — бывает, чтобы человек, которого укусил красный паук, остался целым и невредимым?

— Красный паук, говоришь? — встрепенулся доктор. — Кого еще укусил красный паук?

— Моего дядю, виконта, я даже бегал за целебной травой к кормилице, а тут он из доброго, каким притворялся, вновь превратился в злого, и никакой помощи ему не понадобилось.

— Я сам только что лечил виконта, его укусил в руку красный паук, — сказал Трелони.

— Как вам показалось, доктор, он был добрый или злой?

И доктор рассказал мне следующее.

На виконта, которого я оставил лежать в траве с опухшей рукой, набрел проходивший мимо доктор Трелони. По обыкновению впав в панику, доктор прячется за деревьями. Но Медардо, услыхав шаги, приподнимается и зовет:

— Эй, кто там?

Англичанин в ужасе — «Не дай Бог, узнает, что это я, такое надо мной учинит...» — спасается бегством, но, споткнувшись, падает в реку. Хоть доктор Трелони и провел всю свою жизнь в открытом море, плавать он так и не научился и потому барахтается посреди заводи и зовет на помощь. Виконт кричит ему: «Держитесь, я сейчас», выбегает на берег, уцепившись укушенной рукой за выступающий корень дерева, спускается в воду и вытягивается так, чтобы доктор мог ухватиться за его ногу. Прямой и длинный, он протягивает себя доктору, как жердь, и тот, держась за нее, выбирается на сушу.

Вот они оба в безопасности, и доктор лепечет:

— Ах, Боже мой, милорд... спасибо, огромное спасибо, милорд... как мне отблаго... — И чихает прямо в лицо виконту, потому что, конечно, успел простудиться.

— Будьте здоровы, — отзывается Медардо, — и, пожалуйста, завернитесь в мой плащ. — И накидывает его доктору на плечи.

• Предыдущая
• 11/93
• Следующая