Ключи от цивилизации - Витич Райдо - Страница 63

Но Ангел… Пред ней граф нем и бессилен.

— Никаких конных прогулок, — отрезал Иона и потянул Стасю к воротам.

Они пошли к холмам. Красиво, тихо вокруг и на душе покойно радостно.

— Я так рада! Безумно рада, что ты нашелся. Илья, — к плечу его прижалась.

— Здесь я Иона Ферри, — улыбнулся ей, обнял.

— Лекарь из Византии, — рассмеялась, лукаво покосившись на любимого. — Как в голову пришло?

— Легко. Захочешь жить и мавром назовешься, — усмехнулся. — Рад, что ты все вспомнила, а то я начал ревновать. Ворковали вы с графом как два голубка, и его заявление о том, что ты его жена…

— Перестань. Ревновал? Что за глупость, Илья? Ты же понимаешь, что нас связывает с Теофилом только дружба.

— Я — да, не факт, что и он. Здесь о дружбе мужчины и женщины не слышали.

— Но он же понял правильно. Теофил хороший человек и идея с моим статусом его жены очень удачна.

— Согласен, многих окорачивала. Но что будет сейчас, когда мы на глазах у половины слуг в замке целовались?

— Какая разница теперь? Мы уходим.

— Замечательно, — улыбнулся щедро, обнял крепче Стасю. — Как тебе Норвегия?

— В смысле?

— Норвегия самая спокойная на ближайший период страна. Мы легко и спокойно устроимся на ее земле. Богатства хватит…

— Подожди, — развернулась к нему женщина, ладони на грудь положила и в глаза заглянула: она ослышалась? он не понял? — Мы возвращаемся домой.

Мужчина прищурился: ты всерьез? И отодвинулся, отвернулся:

— Зачем? — голос глух стал, сух.

— Как это "зачем"? — растерялась Стася.

— Как обычно. Когда ты что-то делаешь, ты знаешь зачем. Вот я и спрашиваю — зачем нам возвращаться домой? Продолжить службу в патруле, у трассеров, подставляться. Ради чего? Кого?

Русанова насторожилась:

— Ты не хочешь больше служить? Допустим, но что мешает перейти на другую работу?

— Не хочу в принципе возвращаться, неужели неясно? Меня выкинули как щенка из привычного мира, меня бросили, специально, намеренно — а я полезу в петлю добровольно — вернусь? Благодарю, любимая, но мне и здесь неплохо. Привык. И ты привыкнешь.

— Подожди, хочешь сказать, что тебя подставили?

— Нет, ликвидировали.

— Зачем?

— Чтобы та информация, которую мы узнали, осталась при нас. Нас пятеро шло, помнишь? Кто-нибудь вернулся?

— Бугарин, — прошептала похолодев.

— Капитан? Так и думал, — усмехнулся. Сел на траву, обнял колени. — Трасса предполагалась в Африку 11 500 год. Попали, но не на юг, как планировали, а на север, в Египет. Лента выдала кульбит, как змея на грифах научной документации центра времени и пространства, укусила свой хвост и выбросила в крайнюю точку.

— И что? — присела рядом Стася, начала рвать травинки от волнения.

— Сама как думаешь? — холодно покосился на нее Иона: поглупела? Не желает верить? Нет, женщины в любые времена неизменно эмоциональны и оттого недалеки.

— Пустыни еще не было…

Это к чему? — покосился.

— Не было, а пирамиды уже строили.

— Кто?

— В точку. Наши!

Ферри вскочил и развернулся к женщине:

— Наши, Стася! Вся история — туфта! Там ничего нет — пустота, безлюдность. Все: от начала до конца, величайшая мистификация. И каменный век, и в средние века, и век прогресса — глобальная инсценировка, о которой люди не подозревают. Они как пешки играют свои роли в великом мировом течении времени, разыгрывая на сцене пространства и истории известные нам события. Это все хорошо спланированный и написанный сценарий, ничего больше. В любой момент лента истории могла вильнуть в любую сторону, но ей не дали и не дадут. "Свобода личности и выбора"! Да как же! И я дурак, каким миллионы, миллиарды, верил, «горел» своей благородной службой… кому? Кучке махинаторов, что виртуозно оболванили все человечество. Мы не прокладываем трассы, вы не обеспечиваете путь домой — все проще и циничней — мы все выполняем работу «театра» истории, той, что нам написали. И ты хочешь, чтобы я вернулся, хочешь вернуться? Нет, милая, никуда мы не вернемся, потому что — некуда. Там тупик, который они создали нашими мыслеобразами и ими же его пробивают дорогу веперед, строя будущее по плану. Мы предсказуемы — и оно, естественно. На том этапе развития, конечно, тяжелей скрывать что-то, пользоваться вслепую, но скрывают, пользуются и смотри как успешно! Но я не марионетка! Больше не хочу строить общее будущее, по тому сценарию, что был положен в основу человечества, я хочу строить свое, независимое ни от кого! Меня скинули? Прекрасно!

— Ты зол, — констатировала потерянно. Сказано не укладывалось в голове, воспринималось наветом, бредом, выдумкой не очень умной. Но к чему Илье придумывать такое?!

— Странно, да?! — взмахнул руками, желчно усмехнувшись. И опустился рядом с женщиной. Они долго молчали, каждый думая о своем и Стася решилась прервать тишину, угнетающую обоих:

— Не верю, что ты дезертируешь. По сути, предаешь из-за какой-то ерунды…

— Ерунды?! — возмутился Илья. — Очнись, Русанова! По-твоему, что я сказал ерунда? То, что за человечеством следили изначально, не давая шаг в сторону ступить? В том, что даже численность населения регулируется этими «умниками»? Да, милая, скрупулезный расчет таянья снегов в Антарктике. В каждый пласт заложен определенный вирус, той модификации, которая на момент его проникновения в организм человека не имеет барьера. Организм не имеет иммунитета, потому что не подозревал в принципе о наличии подобного штамма. А НЛО, тарелочки, массовая шизофрения иезуитов, свечение, круги на полях, да Бог мой, сколько всяких игрушек придумали человеку, чтобы он только был чем-то занят и не обращал внимания на главное. Нас развели, как детей.

— Во-первых, я не понимаю, зачем это делать, поэтому поверить не могу. Во-вторых… Даже если правда, ты не думал, что может быть, на то были серьезные причины? — спросила тихо.

— Какие?! Нет оправдания подобной мистификации.

— Это повод сидеть здесь, изображать лекаря из Византии?

— Это повод начать новую жизнь, свою. Мы уедем и будем жить как мы хотим, строить будущее наше, а не чужое, общее.

Женщина загрустила. Ее не сказанное Ильей взволновало, расстроило — его реакция, стойкое не желание вернуться домой. Трусость и предательство, вот как это называлось, но сказать открыто, в лицо, тому, кого любишь это трудно. Так хочется найти оправдание, думать, что это всего лишь затменье разума, эмоции, нервный срыв или травма, но не суть, характер.

— Неужели не скучаешь?

— Нет, — глянул на нее: что за народ, женщины? — Шея тоскующая об удавке… Забавно. Сама-то понимаешь, что говоришь?

— Ты выдумал неизвестно что.

— Я говорю о фактах. Факт, что нас всех обманывают. Факт, что нашу группу скинули как пылинку с плеча. Факт, что я пытался жить здесь и жил, и буду. Хорошо устроится в любое время можно, если ума хватает и ловкости. Этого пока достаточно. Держись меня, не пропадешь.

И кто слеп из нас: я — что тебя, сколько знала, но так и не разглядела, или ты, испугавшийся, озлобленный, придумавший себе причину удобно устроится подальше от риска и опасностей? — думала Стася, поглядывая на мужчину. Ей было грустно. На душе противно и уныло. Переубеждать ей отчего-то не хотелось, как говорить вообще, и даже видеть Илью. К кому она рвалась, кого ждала, кого искала?

— Ты изменился.

— Только не нужно обвинять меня в том, что тебе привиделось или показалось. Я, каким был, таким остался, и смотрю на вещи здраво, а не летаю в облаках. Ты идеалистка.

— Допустим. Но речь о возвращении домой. Если у тебя есть подозрения, честно будет вернуться, сказать о них и попросить ответ, прояснить ситуацию.

— Кто тебя пустил обратно? — скривился Илья. — Ты меня удивляешь, серьезно головой повредилась, чушь такую говоришь.

— Почему?

— Да потому! О, женщины!… Ты говорила, куда пошла, зачем?

— Кристина знала.

— Кто это?

— Диспетчер.