Там избы ждут на курьих ножках... - Вихарева Анастасия - Страница 13

— Ладно, пойдем, может, там чего-то найдется, — позвал незнакомец, приценившись к ее ветхой одежонке, будто прочитав мысли. — Дорога долгая, снимется с тебя не одно платье. Если уж рядом, так отчего дом не проведать?

— Увидят, — нерешительно произнесла Манька, засомневавшись.

— Эка невидаль! — проворчал незнакомец, засмотревшись на хоровод людей, тушивших пожар. — Может, прежде чем обухом в Ее Величество метить, сначала им докажешь, — он кивнул в сторону пожарища, — что молиться надо не на нее, а на тебя?! — он усмехнулся. — Двоих забьешь насмерть, на пару улиц пустишь красного петуха, хорошо бы пару колодцев отравить! Сойдет и дохлая кошка. Будешь эдаким Руби Гадом в юбке. Замолятся! Ну, пока не поймают вредителя…

— Хи-хи!.. — прыснула Манька в кулак, замечтавшись.

Боль сразу куда-то ушла, с незнакомцем оказалось легко. Мысль была интересной — почти правильной. А и в самом деле, может, просто не боялись ее? Всех боялись, а ее нет? Но ведь и она носы в одиночку поразбивала, когда ее всем миром… Манька прислушалась к себе: никаких желаний, на сей счет, не возникало. Давно это было, в детстве, когда отбивалась. И любила она и дома, и огороды, и деревню. И людей. Люди тоже с нею здоровались. Возможно, приличия соблюдали, так было заведено издревле, а когда порой забывала, задумавшись или расстроенная, ее обязательно останавливали и выговаривали. Теперь она вспомнила об этом с грустью.

Взглянув на свою сараюшку, Манька решительно взвалила на себя котомку с железом. Правильно говорил Дьявол (если ему так нравится), кому до нее какое дело?! Особенно теперь, когда людям было чем себя занять. Никто всерьез не интересовался ее жизнью, самим плохо жилось. Только когда приходила удача… Злобно хаяли и радовались, когда нанятый человек изводил материалы, проделывая дело так, что после становилось только хуже. Будто нарочно по миру пускал. Сейчас вспоминать об этом было неприятно. А одежда ей нужна. Перед уходом она прибралась, уложила все самое ценное и полезное в мешок, а мешок спрятала под лестницу. И только она знала, что там есть дверца.

В конце концов, это ее дом, ее одежда…

— Пошли, — кивнула Манька, спускаясь по холму напрямую по полю, в сторону догорающего дерева. — Надо успеть до утра. Не хочу я их видеть.

Жители уже расходились, убедившись, что огонь не угрожает домам. С утра выгонять скотину, еще не привыкшую пастись на пастбище, ехать на работу, не проворонив автобус, отправлять детей в школу — каникулы еще не начались.

— Ну, Маня, не ожидал, что так не захочешь здесь жить! — удивился Дьявол, закутываясь в плащ.

— Нет, жить хочу, — призналась Манька, заметив, что пока подходили, стало пусто. — Но не так…

— Люди всегда останутся такими, какие они есть. Можно изменить себя, но не их, — добродушно ответил Дьявол. — Они железом не тяготятся и Благодетелей не ругают.

Выбитые окна слепо щерились, будто прощались навсегда, довольные, что смогли увидеть ее еще раз. Огород затянуло дерниной. Яблони и крыжовник выкопали и унесли, зато малина за лето разрослась. Но приветливо зацветала черемуха, роняя белые хлопья лепестков. В избе ничего не изменилось. Брать было нечего. Вор, сняв с петель дверь и заглянув в сараюшку, оставил ее. Разве что молодежь, устроив из постели удобную ложу, развлекалась. Здесь были одеяла, не ее, чужие. Кто-то поставил буржуйку, выбив в трубе два кирпича. Печь просела и обвалилась. Не остался инструмент.

Манька достала мешок с одеждой, вынула вещи, перекладывая в котомку. Три пачки мыла, зубную пасту, новое полотенце. Теплую зимнюю куртку одела на себя. Теперь она знала, что в дороге все пригодится, зима наступит быстрее, чем ждешь. Дьявол поторопил ее, заметив, что в некоторых избах растапливают печь. Но это было лишним, Манька уже собралась.

И с ужасом поняла, что вещей больше, чем может поднять.

— Так, — произнес Дьявол, заметив ее растерянность. — Может, избу с собой заберем?

Он вытряхнул содержимое котомки на пол, развязал узлы.

— Это наденешь, а это положим сверху! — приказал он, протянув железные обутки и посох. — Подержи, — подал каравай, когда она обулась.

Два других посоха и топорик связал вместе по концам, приделал лямку из брюк, закутав в теплую зимнюю куртку. Привязал сверху два котелка, вложенные один в другой, скрепленные защелкой, которые Манька покупала специально, и отложил вязанку в сторону.

Два других каравая и две пары обуток, в которые для экономии места сунул запасное мыло, зубную пасту и зимнюю вязанную шапку, завернул в теплый свитер и брюки, уложив на дно рюкзака. Они заняли больше половины котомки, хотя котомка была не маленькой, покупала самую большую, свешивалась почти до самых ее ног.

— Чтобы спину не мозолили, — пояснил он, пощупав сверху.

Из белья оставил четверо трусов и три лифчика, укладывая в боковой карман котомки. Туда же положил зубную пасту, щетку, мыло, расческу и зеркальце.

— Стирать будешь чаще! — проворчал под нос наставительно.

В другой карман сунул наполовину заполненную полуторалитровую бутыль с водой, спички и соль. В карман посередине — ножи, пару железных тарелок, две кружки и две ложки. Поверх караваев и обуток уложил две бязевые рубахи, одну фланелевую, еще одни брюки, полотенце, заменив его на маленькое, и каравай, который она держала в руках, наблюдая за ним.

Куча вещей осталась лежать на полу. Манька взирала на нее с тоской. Дьявол не взял ничего из того, что было у нее праздничное, ни обуви, ни книги, даже еду, выставив вон, все что припасла.

— Я думал, по делу идешь! — съязвил Дьявол, усмехнувшись. — Пошли! — сказал он, помогая поднять котомку на спину, перекинув через плечо вязанку с посохами.

Котомка раздулась, и была на всю спину, еще торчала по бокам. Двумя косынками закрепил лямки спереди, чтобы не съезжали. Манька сразу согнулась под тяжестью железа. Теперь, когда одна пара была на ней, было легче, но разве легко тащить три лома и шесть пудовых гирь? Порой она удивлялась, как поднимает свою ношу, котомка была неподъемная. Но железо, со странными свойствами, как будто становилось ею, и было не столько тяжело тащить его на себе, сколько побороть тяжесть тела. Наверное, так же чувствовали себя полные люди, не вспоминая о своем весе, пока не напоминали.

— Когда вернешься, это все выйдет из моды, — сказал Дьявол, успокаивая ее, заметив, что собирается уложить прочие вещи в мешок и тащить их за собой, чтобы спрятать на старом месте.

Манька еще раз взглянула на свое добро, нажитое за жизнь. Но Дьявол был прав: если все получится, она сотню таких платьев купит, и без того было тяжело. Уже не раздумывая, Манька переступила через вещи, не оглядываясь, шагнула за двери. Ногам было немного больно. Зря, наверное, оставили запасную нормальную обувь…

Деревня частично спала, частично просыпалась, утопая в черемуховом благоухании. Больше всего на свете Манька любила этот запах. Несколько счастливых минут подарила ей судьба, в такие дни всегда уходила боль. Но когда взгляд наткнулся на кузню и высокий дом кузнеца, лучше прежнего, лицо ее исказилось мукой. Она кивнула в сторону дома, остановившись.

— Это он мне сковал железо, которое нельзя снять! — с горечью пожаловалась она.

— На правое дело! — спокойно ответил Дьявол, не удостоив взглядом красивый дом с башенками. Но, заметив слезы на ее щеках, нахмурился. — Так, мы уже передумали заключить мировую? Не желаем взбрыкнуть и соскочить с костра? Согласна на геенну?

— Я найду ее, ну а вдруг железо не сумею сносить? — засомневалась Манька.

— Думаешь, раньше времени во дворец проведут? — с сарказмом поинтересовался Дьявол. — Я не имею ни малейшего желания подарить тебе такую возможность!

— Бог ты или не Бог? — возмутилась она, шагая вслед Дьявола. — Мог бы похлопотать!

— Я не твой Бог! — напомнил Дьявол. — Твой гораздо ближе, тот же господин Упыреев, от которого милости ждешь, а не жертвы! Или, может быть, Помазанница моя ждет от тебя милости? Нас вполне устраивает твоя жизнь. И жертвенное жалобное блеяние заколотой овцы приму от Благодетелей твоих — и заначка найдется, чтобы воздать Помазаннице.