Выбери любимый жанр

Под солнцем ягуара - Кальвино Итало - Страница 1


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

1

Итало Кальвино

Под солнцем ягуара

Имя, нос

Il nome, il naso

Неразборчивыми надписями на старинных каменных плитах с полуистершимися под наждаком песчаного ветра буквами тарабарского алфавита — такими вы предстанете, парфюмерные лавки, перед грядущим человеком без носа. Вы еще распахнете перед нами бесшумные стеклянные двери, смягчите толстыми коврами наши шаги, препроводите нас в лоно шкатулочных зал, обшитых полированным деревом; яркие, пышные, словно искусственные цветы, продавщицы и хозяйки еще прикоснутся к нам пухлой ручкой, вооруженной пульверизатором, или заденут подолом юбки, когда на самом верху стремянки приподымутся на цыпочки; но понапрасну: флаконы, склянки и пузырьки с остроконечными или приплюснутыми крышечками будут плести между шкафами невесомую паутину из аккордов, консонансов, диссонансов, контрапунктов, модуляций и прогрессий; наши глухие ноздри не узнают нот этой гаммы: мускусные ароматы они не отличат от кедровых, амбра и резеда, бергамот и росный ладан — навсегда умолкнут в безмятежной дреме плотно закупоренных флаконов. Позабудется алфавит обоняния, — а из его букв состояли вокабулы бесценного лексического запаса, — и запахи сделаются безымянными, безгласными, неузнаваемыми.

Совершенно иные колебания вызывал в душе великосветского франта хороший парфюмерный салон. Как в те времена, когда, повинуясь резко натянутым вожжам, моя карета замирала у модной вывески на Елисейских полях и я, слетая с подножки, вбегал в зеркальный коридор, на ходу бросая подоспевшим девушкам плащ, цилиндр, трость и перчатки. Навстречу мне на крыльях бесчисленных оборок порхала любезная мадам Одиль:

— О, Боже мой! Кого я вижу! Месье де Сен-Калист! Чем же могу я вам служить? Желаете новый одеколон? Или эссенцию бородача? Или помаду для усов? А может, лосьон для волос? Не хотите ли вернуть им естественный смоляной оттенок? Но может быть, — она веером вскидывала ресницы, и ее губы расплывались в заговорщицкой улыбке, — вы желаете продлить список парижских адресов, куда мои посыльные от вашего имени, еженедельно, без излишней огласки, доставляют подарки именитым и безвестным особам? Вы одержали новую победу? Скорее, скорее же откройте эту тайну преданной вам мадам Одиль!

Поскольку я молчал и в необыкновенном волнении лишь ломал руки, девушки мадам Одиль окружали меня своими заботами. Одна из них вынимала у меня из петлицы гардению: как бы ее слабое благоухание не помешало моему обонянию. Другая извлекала из нагрудного кармана шелковый платок: на него нанесут пробы ароматных жидкостей, предлагаемых мне на выбор. Третья спрыскивала жилетку розовой водой, чтобы хоть как-то нейтрализовать тяжелый сигарный дух. Четвертая мягкой кисточкой наносила мне на усы специальную помаду, чтобы все эти эссенции к ним не приставали и не тревожили нос.

Хозяйка между тем продолжала:

— Я догадалась! Месье страстно увлечен! Я давно подозревала! От меня ничего не утаишь! Это знатная особа? Или королева Comedie Francaise?[1] А может — «Варьете»? Или — о, Боже! — вы легкомысленно уступили чарам парижского полусвета? Ну да ладно, скажите лучше: к какому типу она относится? Одним идут цветочные ароматы, другим — фруктовые, третьим — пряные, четвертым — восточные... Как, по-вашему, mon chou?[2]

Тем временем одна из продавщиц, Мартин, щекотала мне за ушами смоченной в пачулях кисточкой (и одновременно толкала мне под мышку свою упругую грудь). Шарлотт совала под нос благоухающий акацией локоть (прежде таким же способом довелось ознакомиться с полной коллекцией запахов ее тела). Сидони капнула на мою ладонь маслом шиповника и теперь дула на нее, чтобы капелька поскорее высохла (за губами виднелись два ровненьких ряда зубов, их укусы мне были так знакомы). А еще одна, новенькая, раньше я не встречал ее у мадам Одиль (и, погруженный в свои мысли, лишь разок ущипнул — рассеянно и слегка), целилась в меня из пульверизатора, будто вызывала на любовную дуэль.

— Ах, что вы, мадам! Дело совсем не в этом! Клянусь вам! — выдохнул я наконец. — Мне не нужно подбирать духи для знакомой дамы. Даму-то я и ищу! И при этом не знаю о ней ничего! Ничего! Только запах!

Вот в таких ситуациях и проявляется лучшее, на что способен методический гений мадам Одиль. Только благодаря строжайшему порядку в мыслях можно управиться с сонмом неуловимых испарений.

— Пойдем методом исключения, — посерьезнела мадам Одиль. — Корицей пахло? А мускусом? А фиалкой? Может, миндалем?

Да разве мог я словами описать те томительные, те яростные ощущения, что испытал накануне, на костюмированном балу, во время вальса?! Таинственная незнакомка вдруг отпустила ленивым жестом газовую шаль с белоснежного плеча, и на мои ноздри обрушилась упругая, многослойная волна благоухания. Мне почудилось, будто я вдохнул душу тигрицы.

— О нет, мадам Одиль! Клянусь, таких духов я никогда прежде у вас не встречал!

Тем временем девушки подбирались к самым верхним полкам, бережно передавали друг дружке хрупкие склянки и с такими предосторожностями приоткрывали их, будто опасались, что шальная капелька воздуха осквернит хранимые там святыни.

— Это гелиотроп, — поясняла мадам Одиль. — Его покупают всего четыре дамы: герцогиня де Клиньянкур, маркиза де Менильмонтан, жена сырного магната Куломье и его любовница... Это палисандр. Его я каждый месяц выписываю специально для жены царского посла... А эту смесь готовлю сама. Постоянных заказчиц — две: принцесса Баден-Гольштейнская и куртизанка Кароль... Теперь — артемизия. Помню имена всех покупательниц без исключения. По одному разу купили многие, по два — никто. Похоже, на мужчин артемизия производит угнетающее действие...

Вот этого я и добивался от многоопытный мадам Одиль: дать имя вчерашнему потрясению моего обоняния. Ни позабыть об этом запахе, ни сохранить его в памяти я не мог. Надо было спешить: воспоминания о запахах тоже улетучиваются. Всякий новый аромат, попадая мне в нос и оказываясь не тем, все еще бесконечно далеким от того, властной силой своего присутствия размывал хрупкий образ отсутствующего и неотвратимо превращал его в безликую тень.

— Нет, резче... Пожалуй, посвежее... Да нет же! Тот был гуще!..

Я метался по пряному лабиринту и не знал, где, за каким поворотом поймаю нить воспоминания. Одно я знал наверняка: есть в этой гамме пустое место, где прячется тот единственный и неповторимый запах, без которого не мыслю себе женщину.

А что, не то же самое я делал, когда поляна, лес, болото отличались только запахом, когда приходилось бегать, не отрывая носа от земли, иначе обязательно собьешься с пути, только так — нюхать и щупать, нюхать и щупать; носом понималось все то, что надо было понять, причем сначала носом, а глазами уже потом; мамонт, дикобраз, луковица, засуха, дождь — это все запахи, каждый сам по себе, съедобно, несъедобно, свой, чужой, обрыв, опасность — в первую очередь это попадает в нос и носом понимается; нос подскажет, кто в стае свой, а кто чужой; у наших самок запах стаи, но у каждой есть еще и свой, не похожий на другие; на первый взгляд нас не различишь, вроде бы мы все как две капли воды, но зачем, спрашивается, смотреть, когда можно нюхать, понюхаешь, и все станет на свои места; запах, он у каждого свой, запах никогда не подведет, по запаху сразу ясно, что к чему; если не хочешь ошибиться — нюхай. Нос помог найти в стае самку с особенным запахом; мне и носу она сразу показалась другой, не такой, как все, и я побежал за ней по меткам в траве; я обнюхивал всех самочек, пока не напал на ту, что искал; вот он, ее запах, он единственный волнует, точно — он, не надышусь; она, ее любовный призыв. Стая все время куда-то бежит, вперед, дальше, рысью, быстро; захочешь остановиться — не выйдет, задние напирают, давят, лезут на спину, бьют, отвлекают внимание; я-то уже забрался на нее, но нас толкают, опрокидывают, топчут; топчут ее, топчут меня, каждая самка должна подойти и обнюхать; между нами запахи самцов, запахи самок, но чужие, совсем не похожи на то, что я искал и нашел; куда же ты подевался, погоди, сейчас найду; я снова должен искать, ищу ее следы, ищу в пыльной, истоптанной траве, где-то тут она бежала, снова обнюхиваю всех самок, та или не та; не та, и эту не узнаю, нет ее; со злости расталкиваю всех подряд; ищу, ищу, ищу ее запах.

вернуться

1

«Комеди Франсез» — старейший театр Парижа (фр.).

вернуться

2

Дружочек (фамильярно, фр.).

1
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело