Crataegus Sanguinea. Время золота - Камша Вера Викторовна - Страница 8

• Предыдущая
• 8/25
• Следующая

– Милорд, завтра гномы выйдут к Коднору?

– Именно так, миледи.

– В таком случае не будем терять времени.

– Мой гросс, – Йель-бан-Тук-унд-цу-Плах застыл у подножия трона, высоко вскинув мускулистую руку. Так приветствовали вождей первые гномы, родившиеся в пещерах Великой Горы.

Маэлсехнайли выждал положенные десять ударов сердца и медленно поднял ладонь, позволяя военачальнику говорить.

– Мой вождь, впереди люди на лошадях. Они вооружены.

Наконец! Маэлсехнайли с трудом сохранял бесстрастие: подданные не должны знать, что вождь подвержен тем же страстям, что и они. Истинный повелитель уверен в себе и непроницаем, как скала. Будущий владыка холодно взглянул на замершего полководца и произнес лишь одно слово:

– Уничтожить!

Йель-бан-Тук-унд-цу-Плах резко наклонил и поднял голову, показывая, что приказ понят и будет исполнен. Сейчас взгромоздившиеся на четвероногих уродливых тварей люди напорются на несокрушимый железный строй. Жалкие потуги остановить неостановимое!

Раздалась барабанная дробь, запели трубы. Воины знали, что на них смотрит повелитель, и действовали слаженно и быстро – снимали походные вьюки, разворачивались, упирали в землю древки секир. Не людям с их лошадьми прорвать живую шлемоблещущую крепость! Посмевшие сопротивляться хозяевам земли переростки сами насадят себя на железные навершия секир.

Пришло время мести за древнее унижение! Пусть зеленоглазые уроды покинули острова, их смертные любимчики ответят за все. Маэлсехнайли скрипнул зубами: воспоминания о древних войнах до сих пор обдавали сердце горечью и гордостью. Это было время великих героев-цвергов. Они покинули Гору и поднялись наверх, дабы завладеть миром, но наводнявшие землю эльфы оказались сильнее.

Переростки разбили подгорные армии и запретили побежденным носить мечи и поднимать руку на людей, а сменившие великих воинов жалкие мастера смирились. Было забыто все, даже старые приветствия. Гномы поколениями копались в горных недрах, не думая ни о чем, кроме тачки, горна и заработков, но этому пришел конец. Маэлсехнайли вернет своему племени славу цвергов, символы цвергов, песни цвергов. Но мечи гномам и впрямь не нужны, меч – глупость, куда лучше добрая секира. Люди не знают толка в оружии, за что и поплатятся. Сваренное на поверхности железо – дрянь и гниль. Позор тем гномам, что за ничтожную плату куют мечи и шлемы для переростков. Когда мир будет принадлежать Маэлсехнайли, забывшие гордость будут наказаны.

Будущий владыка махнул рукой, подзывая штандера Алмазных.

– Я желаю видеть, как сражаются мои воины!

Штандер отсалютовал вождю. Не прошло и двух минут, как тронная платформа начала плавно подниматься, вознося повелителя над морем рогатых шлемов. Маэлсехнайли шумно втянул воздух, предвкушая торжество. Единственным, что портило настроение, был слишком яркий свет. Глаза гномов привыкли к благородному подземному сумраку и не привыкли смотреть вдаль. Гросс с трудом различил в слепящем сиянье кучу всадников. Увы, подавленные величием и мощью подгорного войска, они не спешили бросаться на ощетинившийся секирами строй. Наконец от толпы конников отделился одинокий всадник на высокой белой лошади. Он был без шлема, и ветер трепал его желтые лохмы.

Сдается без боя? Маэлсехнайли нахмурился. Мир нужно заключать после войны, когда побежденные поймут, что покорность – единственный выход. Пусть предводитель переростков умен и понял, что сопротивляться бесполезно, это ему не поможет! Впрочем… Если желтоголовый готов служить новым хозяевам, для него найдется дело. Для него и его четвероногих тварей. Да, решено, он будет милостив с этим уродом, милостивей, чем с другими.

Желтоголовый между тем осадил свою тварь у самой обочины. Воистину, людям, особенно некоторым, стоит закрывать лица – всадник был столь же уродлив, что и эльфы. Маэлсехнайли не мог разглядеть цвета глаз чужака, но не удивился бы, окажись они зелеными. Тонкокостный, безбородый, узколицый урод поднял коня на задние ноги, приветствуя владыку гномов, но Маэлсехнайли это не понравилось. Отвратительный обычай! Переростки будут приближаться к хозяевам только пешими и преклонять оба колена. С этого приказа он и начнет разговор с новым рабом!

Желтоволосый опустил свою лошадь на четыре ноги и тряхнул лохмами.

– Вы! – Человек знал язык Горы, а дувший ему в спину ветер доносил каждое слово. – Подгорные карлики! С вами говорит Джеральд де Райнор, лорд Элгеллский, и говорит первый и последний раз! Бросьте оружие, выдайте тех, кто убивал и грабил, и я позволю вам убраться в ваши норы. Даю на размышление три дня и ни часом больше!

Белая лошадь вновь взвилась на дыбы, молотя в воздухе копытами, отскочила назад, развернулась и понеслась через поле. Дожидаться ответа Джеральд де Райнор не стал.

Дженни не могла оторвать глаз от приближающегося всадника, словно вылетевшего из волшебных снов и маминых песен. Вот таким он и был, эльфийский принц Эдельфлед, задержавшийся среди людей из любви к черноокой Доаде.

Джеральд де Райнор осадил коня, спрыгнул на землю и засмеялся, сверкнув белоснежными зубами.

– Моя леди, я ничего не напутал?

Его леди? Его?! Дженни вспыхнула, не зная, что отвечать, потом ее губы шевельнулись, и она услышала собственный голос:

– Милорд, вы сказали то, что нужно, и так, как нужно.

– Надеюсь. – Герцог посмотрел на девушку, и та утонула в изумрудных озерах. – Ведь недомерки скорее лают, чем говорят, а я все-таки не собака.

Не собака… Дженни не взялась бы сказать, кто этот рыцарь, на которого она с трудом осмеливалась поднять глаза, а потом не могла их отвести. Армия прозвала его Золотым Герцогом, и это имя ему шло. Джеральд де Райнор был сном, мечтой, утренней звездой. Других Дженни почти не замечала, даже милорда Лэнниона.

– Моя леди, – де Райнор изысканно поклонился, – нам пора. Вы позволите?

Дженни кивнула, разрешая подсадить себя на лошадь. Сильные руки подхватили ее, и девушка прикрыла глаза, молясь, чтобы это мгновенье длилось вечно. Позавчера она была трактирной судомойкой, сегодня судьба вознесла ее в седло первого рыцаря Олбарии, то есть не ее… У Дженни хватало ума понять, что, не будь встречи в Грэмтирском лесу, Золотой Герцог ее разве что пожалел бы мимоходом, как жалел всех жителей сожженных деревень. Дженни из Сент-Кэтрин-Мид была никем, но стала голосом мертвого короля. Это перед его волей и его умом склонились опытные воины, а Дженни не более чем губы, которые произносят чужие слова.

Когда война закончится, она станет сама собой и будет никому не нужна. Дженни оглянулась на Джеральда, и тот почувствовал взгляд.

– Чего желает моя леди?

Если б Дженни осмелилась, она бы сказала, что ее единственное желание – всю жизнь ехать с ним на одном коне среди шелестящих буков, но с Золотым Герцогом говорила не она, а Эдмунд Доаделлин.

– Милорд, вы уверены, что люди ушли? – Сердце Дженни бешено заколотилось, как всегда, когда она становилась кем-то сильным и чужим.

– Их предупредили, – Джеральд вздохнул, – но крестьяне слишком привязаны к земле, а сейчас разгар сенокоса.

– На пути гномов не должно остаться ни одного человека. Ни одного! Тех, кто не уйдет сам, следует согнать с мест силой.

– Леди Джейн права. – Она и не заметила, что граф Лэннион едет рядом. – Я послал вперед два отряда. Недомерков ждут пустые деревни.

– Пока только пустые. – Дженни сама боялась слетавших с ее губ слов. – Пищи и воды должно быть вдоволь, пусть гномы углубятся в Коднорские холмы, не задумываясь о припасах.

– Мы помним, – в голосе Лэнниона послышалась сталь, – месть нужно подавать в холодном виде.

• Предыдущая
• 8/25
• Следующая