Выбери любимый жанр

Книга о верных и неверных женах - Канбу Инаятуллах - Страница 12

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

— Хотя эта скромная хижина, — сказала она, — недостойна принять такого знатного человека, как ты, но она осветилась благодаря твоему приходу, а мое положение в мире возвысилось после этого. Во имя благосклонности к бедным окажи на несколько дней честь мне — бедной старой вдове — и ступи ногой на мою голову и на мои глаза.

Чтобы со мною не делала ты, не возропщу никогда:

Можешь мне хоть на глаза наступить — ты ведь сама красота [34] .

Выбравшись из той гибельной пустыни и оказавшись в столь пленительном краю, я отдохнул и набрался сил благодаря милостям той старухи, подобной благородному мужу. И в ответ на ее бескорыстную помощь я стал возносить благодарность творцу, которому нет нужды в нашей благодарности, и молиться за набожную и добродетельную женщину.

И хотя я тосковал в разлуке с родными и друзьями, я остался на некоторое время в той райской местности, покоренный водой и воздухом той лужайки, которой завидовали сады Ирема, соблазненный прелестью текучих вод и свежестью зелени, красою роз и базиликов. А та добрая женщина расстелила на краю лужайки молитвенный коврик и стала возносить мольбы творцу. Глядя на эту добродетельную и набожную женщину, которая в преклонных годах оставила людей, избрала себе уделом одиночество ради того, кто един и всемогущ, я только дивился.

Когда отшельник-солнце сошло в свою келью на западе, а покои мира озарились светильником луны, появилась солнцеликая девушка. Благоухающие мускусом завитые локоны ниспадали на ее щеки, голову ее венчала корона чар, а чело было открыто, как у счастливых людей. Она вела с собой корову. Лицо старушки, когда она увидела ее, осветилось радостью, она выбежала ей навстречу, поцеловала ее, усадила на тростниковую подстилку, ценнее парчи и шелка, и угостила ее тем, что было в доме.

Я смотрел на девушку, не скрытую от взоров покрывалом, любовался ее ослепительной красотой, и мою душу заарканили ее черные завитые косы, а птица моего сердца попалась в сети ее благоухающих амброй кудрей. От волнения я всю ночь не мог сомкнуть глаз.

Когда дева небес [35] сбросила с лица покров ночи и вышла покрасоваться на арену вселенной, та розоликая девушка встала и, как было заведено, повела корову пастись. А старушка уселась на молитвенный коврик и стала перебирать четки. Тогда я набрался смелости, подошел к ней и спросил:

— Почему ты на старости лет избрала себе уделом одиночество? Кто эта луноподобная девушка?

В ответ та женщина с нравом ангела сказала:

— О сын мой! Я верую в единого бога, к нему я устремилась сердцем и ради него отказалась от благ этого бренного мира. Поскольку люди нашего времени не кажутся мне добродетельными, то я рассталась с ними, пренебрегла краями, где они живут, и избрала для себя эти удаленные от людских глаз места.

— А девушка эта, — продолжала она, — дочь моего сына.

Ее отец простился с жизнью в расцвете молодости, мать ее также покинула мир тлена.

— О любезная мать, — сказал я ей, — благодаря твоей святости божественная милость осенила меня, когда я плутал по улицам грехов. И теперь я хочу последовать твоему примеру, дабы обрести счастье тех, кто поклоняется Йездану. Впредь я не приближусь к людским поселениям и беседами с тобой обрету воздаяние на том свете. Я уповаю, что ты по своей благосклонности подашь мне руку помощи и усыновишь меня, выдав по законам ислама за меня свою внучку — сей молодой побег добродетели, — и этим возвысишь меня до самых небес. Ты должна оказать мне честь, разрешив породниться с тобой, ибо никто другой и не согласится поселиться здесь. А ведь старость одолела тебя, и ты ослабла, жизнь твоя приближается к концу, я же буду и днем и ночью, как раб, служить тебе и во всем тебе повиноваться.

Старушка вняла моей просьбе и обрадовала меня обещанием выдать за меня ту жемчужину из моря любви. Спустя несколько дней мы совершили свадебные обряды, и старушка передала в мои руки луноликую красавицу.

Некоторое время я прожил с ней в той степи, которой позавидовал бы цветник, наслаждаясь ее красотой. Эта красавица, скрывавшаяся от людей, словно жемчужина в раковине, была столь целомудренна и добродетельна, что даже луне не показывала своей красоты, даже лунный свет ночью не проникал в ее комнату. В своей скромности и стыдливости она даже глаз на меня не поднимала. Видя такую красоту и добродетель, я от безмерной радости словно не помещался в своей рубашке и готов был предпочесть единый миг, проведенный в ее обществе, владычеству над всеми странами мира. Я жил, не зная тревог и сомнений, ибо нет на свете высшего блаженства, чем счастье с красавицей-женой, телом подобной жасмину, луноликой, солнцеподобной, кокетливой, разумной, понятливой, доброй и целомудренной.

По воле судьбы спустя несколько лет та старушка с ангельским нравом простилась с бренным миром, отошла в мир вечности, отряхнула полы от скверны этого мира и сорвала плоды с древа благоденствия. Неизбежная разлука с этой Женщиной, которая украсила бы собой обитательниц рая, сильно огорчила меня, и без нее те райские сады и упоительный воздух тех мест опротивели мне, я не мог дольше оставаться там и отправился к людским поселениям.

Я поселился в городе, стал встречаться с людьми и водить с ними дела, — ведь мне надо было добывать себе пропитание. Я купил себе лавку и посадил торговать в ней мою солнцеподобную жену, а в помощь ей нанял одну набожную старушку. Старуха эта раньше служила в доме правителя города и славилась честностью, и вот я, оставив жену на ее попечение, отправлялся сам в близлежащие деревни по разным делам. Дел у меня бывало много, частенько я не успевал в тот же день возвратиться в город и проводил ночь вне дома.

И вот однажды я по своему обыкновению попрощался с женой и отправился в деревню. Перед отъездом ко мне подошла та старуха и сказала мне:

— Я женщина старая, я уже немощна и слаба. Мне не под силу управляться с делами по дому и приглядывать за всем. Лучше бы тебе нанять другую женщину, меня же — уволить, — такова воля беспощадного времени.

Я по простоте душевной всецело полагался на добродетель своей жены и поэтому не постиг смысла слов той женщины, в которых был явный намек, и, считая, что без нее невозможно справиться с делами по дому, стал утешать и уговаривать ее, так что она согласилась остаться, а чужой бык продолжал пастись на моем гумне, позоря меня.

В следующий раз, когда я седлал коня для поездки, старуха отозвала меня в сторонку и сказала:

— Эй, глупец! Ты, видно, не подозреваешь о том, что происходит на ниве твоей чести. Ведь она растоптана чужими конями, а ты и не ведаешь, что женщины в своей основе подлы. Если даже жена с виду добродетельна и стыдлива, все равно надобно остерегаться и быть осмотрительным, ведь в этом — залог мудрости. Ты не слышал, как говорят:

Мне не верь, а женам веря, оставляй их под запором, -

Закрывает хлев ослиный даже тот, кто дружит с вором [36].

Как только я услышал слова старой служанки, рассудок вылетел из моей головы, словно птица, а пламя скорби охватило мое нутро. От ярости желчь ударила мне в голову, и я стал умолять старушку:

— О добрая женщина! Ради Аллаха, расскажи мне обо всем. Что случилось? Поразила ли молния бедствия гумно моей чести? Разбилась ли склянка моего доброго имени?

— О глупый юноша! — отвечала она. — Я смыла с себя укоры и отплатила тебе за добро. Не спрашивай больше и не заставляй меня осквернить на старости лет полу моего доброго имени грязью доноса. Ты же охраняй свой товар от воров так, как тебе подсказывает разум.

Выслушав ее, я на некоторое время словно остолбенел, недоумевая, отправиться мне в путь или же остаться дома. Я обратился к помощи всемогущего разума и тогда принял решение: попрощался с женой, сел на коня, погнал его с шумом и поскакал за город. Отъехав немного, я остановился в одном саду и пробыл там весь день до самого вечера, охваченный яростью и скорбью. Каждый миг моя душа плавилась в пламени горечи, а сердце обливалось кровью. Этот день для меня был равен тысяче лет, мне казалось, что вечер никогда не настанет. Когда же, наконец, ночь набросила на горизонты покрывало темноты, то я, лишенный радости и опозоренный, облачился, как нищий, в рубище, вышел пешком из сада, тайком пробрался к своему дому и стал поджидать за стеной, прислушиваясь. Спустя миг мне стало ясно, что разврат бодрствует, а целомудрие дремлет, что благоденствие умерло. От ярости мир в моих глазах потемнел, я задрожал всем телом. Я перелез через стену и вошел внутрь, не выдавая себя шорохом шагов. А во дворе у меня был сад с высокими деревьями, ветви которых густо переплетались. Я взобрался на одно дерево, скрылся там среди густой листвы и ветвей и стал наблюдать за мерзавкой-женой. В середине сада стоял помост. Сейчас он был прибран и разукрашен: на него постелили дорогой ковер, зажгли камфарные светильники, и жена моя, которая славилась целомудрием и добродетелью, взошла на арену разврата и позора. В объятиях любовника, нарядившись, как павлин, она пила кубок вожделения. Перед ними сидела девушка-служанка, наполняла вином кубок и по очереди подавала им. Одним словом, нега и истома, поцелуи и объятия были в разгаре. Подол чести был разорван, словно бутон розы, а злая судьба рассыпала на постели ее благочестия шипы и колючки.

вернуться

[34] Саади, Гулистан, стр. 78 персидского текста.

вернуться

[35]«Дева небес», т. е. солнце.

вернуться

[36] Низами, Шараф-наме, стр. 264.