Книга о верных и неверных женах - Канбу Инаятуллах - Страница 2
- Предыдущая
- 2/96
- Следующая
Он добавляет, что в «Бехар-е данеш» содержатся как «древние индийские сказки, переданные персидскими выражениями», так и новые рассказы, созданные самим автором[1].
Инаятуллах Канбу умер в Дели в 1671 г., в возрасте 65 лет. Вот те немногие сведения, которые дошли до нас.
«Бехар— е данеш» представляет собрание рассказов, притч и сказок, связанных в одно целое в так называемой «обрамленной» повести о любви принца Джахандар-султана и красавицы Бахравар-бану. Такое «рамочное» построение было широко распространено в повествовательной литературе древней Индии, откуда оно перешло в Иран и другие страны ислама. Советские читатели уже знакомы с этой формой по «Книге тысячи и одной ночи», «Калиле и Димне», «Синдбад-наме», «Шукасаптати» и другим сочинениям, переведенным на русский язык.
Высокая оценка, которую Мухаммад Салих дал сочинениям своего старшего брата, разделялась его современниками, и «Бехар-е данеш» очень быстро завоевало широкую популярность.
Значительное число рукописей, а впоследствии литографированных изданий и переизданий этого сочинения говорит о большом спросе, которым пользовалась книга. Но этого мало: «Бехар-е данеш» составляло предмет обязательного изучения в медресе уже в конце XVII в. наряду с «Анвар-е Сухайли» (переделка «Калилы и Димны») и таким шедевром персидской прозы, как «Голестан» Саади. О популярности этого произведения говорит и тот факт, что его неоднократно перерабатывали в XVIII и XIX вв. Так, известен поэтический парафраз «Бехар-е данеш», сделанный в форме месневи неким Хасаном Али Иззатом для знаменитого Типу-султана (1783 — 1799). В начале XIX в. некий Мухаммад Исмаил Мирза Джан-Тапиш, бухарец родом и известный поэт, пересказал «Бехар-е данеш» стихами на хиндустани. Известны и другие обработки этого сочинения.
Такая популярность произведения, написанного сложной, а с нашей точки зрения, подчас и вычурной прозой, требует объяснения. Прежде всего необходимо помнить, что эстетические нормы и представления индийцев и персов об оригинальности и новизне литературного произведения часто не совпадают о представлениями, утвердившимися за последние века в Европе. Так, например, для читателя или слушателя персидских стихов сюжет часто имеет гораздо меньшее значение, чем так называемая «ма'ни-йе бакр», т. е. свежая, новая, буквально «девственная мысль», которая содержится, как правило, в одном двустишии. Успех и оценка стихотворения зависели часто не столько от его общей формы и сюжета, сколько от таких «девственных мыслей» и новой, до того никем не примененной формы их выражения. Эти требования в какой-то мере прилагались и к прозе, чем отчасти и объясняются бесконечные обработки и переработки одних и тех же сюжетов, столь характерные для персидской литературы.
Среди многих востоковедов довольно широко распространено убеждение, будто усложненный, «орнаментированный» стиль получил распространение в персидской художественной прозе не ранее XIV в. На самом деле это не так, и уже в XII в. проза такого типа находилась в расцвете. В этом нас убеждают такие произведения, как «Марзбан-наме» Варавини и другая обработка того же сюжета ал-Малати, известная под названием «Раузат ал-укул», «Синдбад-наме» и ряд других, в том числе исторических, сочинений. В XIV в. в Иране появилось историческое сочинение, автор которого развил и усложнил стилевую манеру своих предшественников и довел ее до совершенства. Таково было мнение современников автора и их потомков на протяжении нескольких веков, но европейцы судили иначе. Дело в том, что сочинение, о котором идет речь, написанное поэтом и историком Шихаб ад-Дином Вассафом, представляло собой историю Ирана конца XIII — начала XIV в. и для европейских ученых, познакомившихся с ним в XIX в., этот труд был главным образом историческим источником. Историка интересуют прежде всего факты, и труд Вассафа такие факты содержал, но, по общему мнению историков, был написан в стиле настолько изысканном, что его было трудно понять, и рассказы о событиях тонули «в невразумительной напыщенности». Историки были по-своему правы, но, к сожалению, к этой оценке присоединились и литературоведы, и с тех пор она стала прилагаться к очень многим прозаическим произведениям на персидском языке, порой вовсе без достаточных оснований.
Как показал талантливый советский иранист-литературовед К. И. Чайкин, труд Вассафа «носит следы усиленной и напряженной работы над языком своего сочинения, с целью добиться единства стиля — создать произведение, которое целиком имело бы характер торжественный, приподнятый, все, с начала до конца являлось бы образцом парадного приподнятого стиля, со всеми его отличительными чертами и особенностями, частично или целиком, но на более мелких формах явленными в сочинениях предшественников и старших современников»[2].
Труд Вассафа на долгие годы стал объектом для подражания, и последователи старались превзойти своего предшественника, преступая при этом подчас границы хорошего вкуса и меры. Проза такого стиля оказала большое влияние на авторов, писавших в Индии, и получила там большое распространение.
Персидская повествовательная проза Индии претерпела также влияние эпистолярного стиля, присущего официальной переписке (так называемой инша), которую вели между собой восточные правители. Составители таких посланий назывались мунши; обычно они были литераторами, и должность эта считалась очень ответственной. Язык и стиль их посланий должны были возвеличивать государя, от имени которого они писали, а потому послания составлялись по всем правилам риторики, торжественным слогом, были насыщены намеками, иносказаниями и т. п.
Особенности, присущие этим двум стилям, отчетливо выступают в прозе Инаятуллаха Канбу, который был и мунши, и историком. Музыкальная виртуозность этой прозы, неисчерпаемый блеск ее образов, игра слов, каламбуры, иносказания и т. п. могут быть по достоинству оценены только в оригинале и с трудом поддаются переводу.
Переводчик подобных произведений попадает в очень трудное положение: либо он должен рассчитывать на читателей, знакомых с индийско-персидской культурой, либо ему приходится перегружать свой перевод различными примечаниями и комментариями.
С такой же проблемой, между прочим, сталкивается и переводчик европейских сочинений на персидский язык. Вот что писал известный советский иранист Ю. Н. Марр, который посетил Иран в 20-е годы нашего века: «Моя попытка познакомить небольшой круг подготовленных персов с нашими авторами не увенчалась успехом. Я начал с Пушкина, с его „Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон“… Слова „жертва“, „Аполлон“ были совершенно непонятны; „широкошумные“ дубравы были поняты как аллея или роща, в которой прогуливается много народу, отчего и шум; „берега пустынных вод“ совсем не выходили, потому что в Персии где вода, там и жизнь, и люди, и местность отнюдь не пустынна»[3].
Все это необходимо учитывать нашим читателям при чтении переводов с восточных языков.
Первый европейский перевод «Бехар-е данеш» был опубликован в 1768 г. в Лондоне А. Доу, который перевел на английский язык лишь часть произведения, и, по обыкновению многих переводчиков того времени, «улучшил» оригинал вставками собственного сочинения. В 1799 г. в Англии вышел второй перевод «Бехар-е данеш», в котором были опущены шесть вставных рассказов. Этот английский перевод Джонатана Скотта послужил оригиналом для немецкого перевода Хартманна и французского перевода Лескалье, изданных в начале XIX в. Публикуемый перевод — первый перевод «Бехар-е данеш» на русский язык.
Переводчик старался как можно полнее передать отмеченные выше особенности оригинала. К сожалению, этого не всегда удается достичь, не прибегая к примечаниям. К изданию прилагаются «Примечания», в которых разъяснены отдельные места текста и указаны основные источники встречающихся в «Бехар-е данеш» цитат, и краткий «Словарь непереведенных терминов и слов, собственных имен и географических названий». «Примечания» и «Словарь» рассчитаны на неспециалистов и не исчерпывают всех значений толкуемых в них терминов, понятий и т. п.; они составлены с целью облегчить читателям понимание непривычных и несвойственных русской и европейской литературам образов, которыми изобилует сочинение Инаятуллаха Канбу.
- Предыдущая
- 2/96
- Следующая
