Дворец грез - Гейдж Паулина - Страница 18

• Предыдущая
• 18/121
• Следующая

От того, что предстало моим глазам, весь мой гнев сразу улетучился. Ладья покоилась на воде, уткнувшись носом в песок широкой бухты, обрамленной акациями и сикоморами. Чуть поодаль, на берегу, горели костры, вокруг которых суетились и галдели слуги, их лодка была пришвартована рядом. Видимо, гребцы тоже присоединились к ним, потому что весла ладьи Гуи были подняты и висели высоко над водой. По обе стороны, купаясь в малиновом зареве вечерней зари, вдоль бухты раскинулся самый большой город, такого я никогда прежде не видела. К причалу спускались тенистые сады, ветви деревьев свешивались через ограду. Неописуемо прекрасные легкие суда качались на якорях. Неподалеку виднелась дорога, она ныряла в пальмовую рощу, потом пробегала мимо скопления лачуг и исчезала снова. За домами, лачугами и деревьями можно было различить бежевые пилоны и величественные колонны храмов. Я знала, где-то здесь, надежно хранимый в святая святых, был священный холм,[32] который поднялся из воды после первого разлива Нуна,[33] первобытного Хаоса, — место, где Тот, бог мудрости и знаний и покровитель писцов, породил сам себя и появился из воды на цветке лотоса.[34] В этот момент я вспомнила своего любимого писца, своего дорогого Паари, и горячо пожалела, что он не видит сейчас дом своего бога.

Я пошла вдоль берега, прочь от города и кораблей. В сухих зарослях петляли ослиные тропки, я выбрала одну, что вывела меня к укромному болотцу. Будто хрупкие копья невидимого войска, щетинился тростник, но сразу за ним песчаное дно под ногами было твердое. Солнце уже село, сгущались сумерки. Вода стала непрозрачной, отражая темнеющее небо. Стянув через голову платье, я бросилась в ее спокойные объятия. Натрона для мытья у меня, конечно, не было, но я старалась как могла, набирая горстями песок и яростно натирая им тело и волосы. Когда я закончила, дальнего берега уже не было видно. Вокруг стояла абсолютная тишина. Стоя по пояс в воде, омываемая едва ощутимым течением, я закрыла глаза. «О Вепвавет, — взмолилась я, — могущественный бог войны! Помоги мне совладать с собой и с неизвестным Египтом, куда я плыву. Дай мне победу и помоги исполниться чаяниям моего сердца». Я еще не успела открыть глаза, как на другой стороне реки завыл шакал, так неимоверно близко, что я даже вздрогнула. Вепвавет услышал меня.

К тому времени, как я вернулась к месту стоянки, было уже совсем темно. Я проголодалась. Обойдя судно Мастера, где высоко в каюте горела лампа, я с трудом протиснулась к потрескивающему костру, вокруг которого толпились слуги. Сначала меня не заметили, но, когда я шагнула в круг света, Кенна поднялся со своей скамейки и подошел ко мне.

— Я понял, что тебя взяли в дом Мастера ученицей и личной служанкой, — сказал он холодно без предисловия. — Не думай, что звание ученицы дает тебе какие-нибудь особенные права. Долго ты здесь не задержишься, так что не зарывайся. Не так больно будет падать, когда тебя отправят обратно в родное захолустье. — Неторопливо и презрительно он оглядел меня с ног до головы. — У Мастера иногда бывают мимолетные слабости, но ему быстро наскучивает играть в благородного господина, так что берегись. — Он указал на другую сторону песчаной поляны. — Здесь чечевичный суп, хлеб и лук, пиво там. Ты будешь спать на палубе, как и все. Я приготовил для тебя тюфяк и одеяло.

Он отошел обратно к своей скамейке и вскоре завел оживленную беседу с человеком, в котором я узнала капитана ладьи Гуи.

Будь я постарше, я бы знала, что, во-первых, Кенна метил свою территорию, как пустынный пес, задирающий заднюю лапу на камень, и, во-вторых, что он отчаянно любил своего Мастера и ревновал ко всем, кто мог претендовать на его место. Но я была наивная деревенская девчонка, и меня больно задели его жестокие слова. Наливая в глиняную чашку суп, укладывая порезанный лук на кусок грубого ячменного хлеба, я неистово напоминала себе о видении Гуи в гадальной чаше о том, как моей жизни коснулась рука судьбы, и о том, какую цену я собиралась за это заплатить, что бы там ни сказали люди. Я поклялась себе, что поквитаюсь с Кенной. Можно подмешать мак ему в вино, чтобы он выглядел как пьяный, когда будет прислуживать Гуи. А можно подсыпать в еду такую соль, что желудок расстроится. Разговаривая с капитаном, он не сводил с меня глаз, следя за каждым моим движением.

Набрав себе еды, я подошла к одному из костров, вокруг которого сидели слуги. Они охотно потеснились, проявляя ко мне дружелюбное любопытство. Там были повара, рабочие, что убирали ладьи и кабину Мастера. Еще там сидели гребцы и стражники, которые не стояли в дозоре. Их шатры были разбиты немного дальше, но они тоже пришли поучаствовать в общем веселье. Стражник, который впустил нас с отцом в каюту, узнал меня, к тому же они с отцом до этого выпивали, поэтому меня приняли очень радушно. Поздно ночью, когда костры стали затухать, я поднялась со всеми вместе на ладью и уснула на тюфяке, который Кенна приготовил для меня. Я не побывала там, где погребены ибисы. Мне не хотелось идти одной по такому огромному поселению, но я пообещала себе, что однажды торжественно приеду сюда с сотней собственных слуг и с Паари и мы вместе осмотрим все чудеса священного дома Тота.

Второй и третий день путешествия я тоже провела в обществе слуг. Гуи не призывал меня, и я не знала, радоваться этому или печалиться. Мои товарищи не обсуждали его уродство. Мне трудно было подобрать другое слово, чтобы описать его физический изъян. Может, кто-нибудь проклял его или его мать, когда он был еще в утробе? Или эти физические недостатки были внешним проявлением дара видения, которым его наградили боги? Мне было не дано знать.

Кенна оставался с Гуи, поэтому на нашей ладье часто устраивались веселые сборища под огромным навесом, пока мы постепенно продвигались на север. Мимо нас со сказочной величавостью проплывали селения и маленькие города, мертвые поля и поникшие пальмы, взвихренная ветром пустыня, что иногда прерывалась участками возделанной земли, и огромные отвесные скалы, стоявшие на защите Египта; я бездельничала и наблюдала, говорила и слушала, спала и ела, все больше входя во вкус, и только немного скучала по дому. Большинство селений, что мы миновали, напоминали Асват, поэтому иногда мне казалось, что заколдованная ладья стоит на месте, а Асват все плывет и плывет мимо, как очень близкий, но недосягаемый мираж. Но бывали моменты, когда в конце яростно-жаркого дня мы с попутчиками сидели на прохладном песке, болтали, пили пиво и ели свою простую еду, — Асват таял, исчезал ненадолго. Тогда я успокаивалась.

В полдень четвертого дня мы пришли на равнину Гизы; я, онемев, свесилась через борт ладьи и неотрывно смотрела на огромные пирамиды, высившиеся в пустыне. Я слышала о них. Отец рассказывал мне пару раз, но никакие его рассказы не сумели меня подготовить к столь грандиозному и величественному зрелищу. Мои товарищи, которые видели это уже много раз, не обратили на них никакого внимания, а я стала представлять себе тех богов, которым они служили гробницами, и задумалась над тем, каким был Египет в те давние времена. Весь остаток дня я была сама не своя от восхищения; когда мы пришли в город Он,[35] пирамиды все еще виднелись вдали.

По сравнению с великолепием города Ра Хмун был просто полевым лагерем. Мы приближались к Дельте, и реку заполонили торговые суда. Набережные Она были застроены складами и мастерскими. Вдоль реки, насколько хватало глаз, тянулись особняки знати, а за ними виднелся огромный храм Ра, изливавший непрерывный ноток фимиама и песнопений в густеющую синеву вечернего неба.

Мастер приказал лечь на другой галс и на ночь пришвартоваться у западного берега реки. Город тянулся вдоль восточного берега, а западный был отдан во власть мертвых.

Я подумала, что он сделал это из-за своей неприязни к Ра, который подстерегал случай, чтобы сжечь его, но, какой бы ни была причина, мы подчинились; разжигая костры и деля пищу, мы думали о гробницах, что стояли там, под звездами, в необъятном просторе пустыни. Мне совсем не хотелось осматривать город. Я не желала сходить на берег и покидать ладью, где чувствовала себя в безопасности. Как испуганный зверек, что жмется к своей норе, я цеплялась за то, что было мне знакомо, пытаясь собраться с силами в преддверии опасных перемен. Моя прежняя неудержимость, смелые мечты убежать из Асвата казались мне теперь ничтожными выдумками ребенка, который все время играл в куклы и внезапно получил настоящего младенца, о котором нужно заботиться. Как мне хотелось тогда дотянуться до надежной руки Паари и сжать ее.

• Предыдущая
• 18/121
• Следующая