Ночь Стилета - Канушкин Роман Анатольевич - Страница 60
- Предыдущая
- 60/68
- Следующая
Алексашка вздрогнул и расплылся в улыбке. Перед ним стояла тетя Зина и протягивала ему веерок — грабли. Именно так оно и было, почти слово в слово.
Тогда, в пору, казавшуюся теперь такой далекой, когда он еще любил ее, ту, кого тетя Зина за глаза называла гулящей, а иногда и шлюшкой.
— Алексаш, ну что ты застыл как вкопанный? — прозвучал тогда ее голос, веселый, чуть с хрипотцой голос. — Это, между прочим, мое окно, чего таращишься?
Алексашка так же вздрогнул и покраснел. Было шесть пятнадцать утра, и она должна была спать, и он вовсе не ожидал увидеть ее на улице.
— Любопытной Варваре… — произнесла она, поравнявшись с ним, потом весело щелкнула языком, повернулась и направилась в свой подъезд. Алексашка смутился и начал скрести землю веерком — здесь был его участок уборки, — затем все же поднял голову и посмотрел ей вслед. Она была в узких голубых джинсах, ее обтянутые бедра и крепкие тугие ягодицы завораживающе плавно покачивались. Рот у Алексашки приоткрылся, и он не мог оторвать глаз — ничего более прелестного в это утро он даже не предполагал увидеть.
С тех пор прошло больше года. Он тогда очень любил ее и всегда слышал ее голос. Всегда, когда смотрел на нее через окно и когда она жила своей другой, запретной жизнью.
— Ох, Алексаш! Беда ты моя… В шлюшку влюбился?! Ой, горемыка ты мой! — говорила тетя Зина, дворничиха. Она была добрая.
Потом произошло кое-что, с тех пор тоже уже прошло почти восемь месяцев. Точнее — семь месяцев двадцать четыре дня. Ее голос перестал звучать да Алексашки. Потому что, когда она так напугала Алексашку и смеялась над ним, что-то сломалось внутри его головы и внутри его сердца. В тот день Алексашка перестал любить ее. И теперь для него звучали голоса совсем других людей. И прошло уже семь месяцев двадцать четыре дня.
Тетя Зина была добрая. Только она ничего не понимала. Потому что Алексашка застыл как вкопанный, уставившись на ее окно, совсем по другой причине.
У них были одинаковые имена. Ее тоже звали Сашей. Тетя Зина говорила, что она блудит, что она гуляшая, но это не мешало Алексашке восхищаться ей. И он всегда слышал ее голос — когда ей было хорошо и когда ей было плохо. Он чувствовал ее. Потом, после того дня, когда она испугала и насмеялась над ним, все это закончилось.
Сейчас тетя Зина сказала, что ее больше нет. Поздно уже…
Только кое-что не позволяло Алексашке согласиться с тетей Зиной полностью. Он не мог сказать ничего наверняка, потому что ее голос перестал звучать для Алексашки намного раньше, прежде чем с ней случилась беда, но…
Сейчас он уставился на окно совсем по другой причине. Тогда он видел убитую женщину в ванной. В числе понятых Алексашка проскочил в квартиру, прошел следом за остальными по длинному коридору и из-за плеча тети Зины взглянул в ванную комнату. Он увидел женщину с перерезанным горлом. Это зрелище, как боялась тетя Зина, не напугало его, скорее вызвало несколько отстраненное любопытство, как будто Алексашка изучал новый, незнакомый ему объект.
— Обнаружено тело гражданки Александры Афанасьевны Яковлевой, — услышал Алексашка. Потом тот же голос произнес:
— Выключите эту чертову музыку!
Алексашка смотрел на труп. Компьютер в его голове получил громадный массив информации. Нейроны его мозга устанавливали новые ассоциации. Алексашка вспомнил что-то, какое-то несоответствие, хотя с анализом в его голове дела обстояли сложнее. Он смотрел и видел…
— Мне было бы жаль резать такое красивое тело, — прозвучал другой голос.
Алексашка посмотрел на того, кто это сказал, и понял, что человек этот говорит не правду. Он, может быть, сам не догадывался об этом, но компьютер в голове Алексашки немедленно вычислил его: зрелище красивого разрезанного тела доставляло ему удовольствие. Хотя человек никогда бы этого не признал — лишь профессиональный интерес…
Сейчас тетя Зина произнесла: «Все, поздно уже туда смотреть. Нет ее больше…»
Возможно, что тетя Зина права. Возможно, что ее больше нет. Однако также возможно, что тетя Зина ошибается.
Но сейчас Алексашка слышал совсем другие голоса. И громче всех — голос маленькой девочки, с которой он дружил, хотя они обменялись всего несколькими фразами. А в основном лишь улыбками. Алексашка любил детей и часто слышал голос этой очаровательной кудрявой девчушки. И знал, что день, нехороший день, когда прозрачные связи между небом и землей опасно натягиваются, словно тугие струны, которые вот-вот лопнут, этот день приближался.
Девочку звали Алесей Примой.
Каждый день в шесть пятнадцать утра Алексашка был уже во дворе — работа дворника заставляла вставать рано. Но после обеда начиналась его настоящая работа, работа, которую он очень любил. Когда-то существовала мощная всесоюзная организация, располагающая огромными средствами и называемая Зеленстрой. Теперь пришли сложные времена, стало не до озеленения и уж тем более не до Алексашкиной красоты. Не до цветочных клумб, выполненных им в виде ниспадающих фонтанов, не до тихих сквериков с подстриженными в виде шаров, волнистых дорожек или причудливых зверей зелеными кустами. Но несмотря на отсутствие средств, Алексашка продолжал наводить свою красоту, только уже в нескольких прилегающих к его дому дворах, в сквере напротив и на территории средней школы, с весны по осень превращаемой руками Алексашки в территорию волшебной сказки. И даже местные хулиганы старались не вытаптывать Алексашкину красоту, не ломать зеленые кусты, превращенные в гномов, медведей, в мчащийся куда-то поезд, увлекаемый паровозом с огромной трубой.
Начиная с обеда и до позднего вечера Алексашка не расставался с садовыми ножницами, и, когда приезжавшая с проверкой комиссия пришла в явный восторг от живых шедевров, когда в ростовской областной газете появилась статья про «батайского зеленого кудесника», местная администрация пришла к выводу, что негоже все это списывать на дело рук городского дурачка. Администрация отыскала совсем небольшие средства, и Алексашка подписал договор, в котором его именовали «художником по озеленению».
Вечерами Алексашка сидел у себя в комнате и что-то вырезал из дерева.
Гномов, медведей, паровозик с огромной трубой… И смотрел в окно напротив. Там жила женщина с розовой кожей, ее тоже звали Сашей. Все соседи шептались и говорили о ней разные гадости, но она была прекрасна.
Алексашка наблюдал за ней давно. Он знал, как она просыпалась (к тому времени он уже заканчивал убирать территорию двора и спешил домой попить чайку), как шла в ванную и выходила оттуда, закутанная в полотенце, потрясающе красивая и эфемерная, словно она и не женщина вовсе, а сказочная фея, умытая светом распустившихся цветов. Алексашка смотрел, как она завтракала, он любовался тем, как она ест, как пьет крепкий, без сахара кофе, как причесывает свои волосы, ниспадающие волнами; он видел, как она танцует в одиночестве, включив музыку, а потом Алексашке надо было спешить на работу.
Утром ощущение от нее было совсем другое, словно она являлась существом бесплотным, почти ангельским. Вечером и ночью дела обстояли иначе.
Иногда она задергивала занавески, и за ними были силуэты ее гостей, смех, музыка, а потом приглушенные стоны… Алексашка знал, что там происходит. Но образ утренней девы, существа почти ангельского, от этого почему-то не разрушался.
Она была недоступна, она была частью взрослого мира, куда Алексашка, наверное, так и не ступил, оставаясь со своими кустами и радуя детишек сказочными гномами.
А однажды она обнаружила, что он за ней наблюдает. Была осень, когда начинали дуть пронизывающие ветры, но этот вечер оказался на редкость тихим.
Она, как обычно, вышла из ванной комнаты совершенно обнаженная.
Полотенцем обмотала голову и встала перед зеркалом. Потом нагнулась, надевая шерстяные носки. Алексашка почувствовал, что у него перехватило дух. Он припал глазами к стеклу. Она поднялась и посмотрела в зеркало, подняла руки к волосам и сняла полотенце — мокрые волосы рассыпались по плечам; она повернулась к зеркалу боком, разглядывая себя, потом приподняла руками грудь. Алексашка ощутил, как к горлу подкатил огромный ком и в его паху затрепетало. И тогда она его увидела. Алексашка смертельно перепугался. Первое, что ему взбрело в голову, — это немедленно присесть, спрятаться. Света в Алексашкиной комнате не было, лишь в коридоре, и поэтому она могла увидеть только его силуэт, но все равно Алексашка смертельно перепугался. Его сердце бешено колотилось, и вряд ли он мог с точностью сказать, сколько просидел вот так, у подоконника. Потом он приподнялся и снова посмотрел в окно. Топили у них в ту осень почему-то нещадно, но по лбу Алексашки бежали капельки холодного пота.
- Предыдущая
- 60/68
- Следующая
