В открытом море - Капица Петр Иосифович - Страница 25

• Предыдущая
• 25/41
• Следующая

Восьмеркин, Чижеев и Витя, в сопровождении Пунченка, только на шестую ночь двинулись в обратный путь к пещере. Каждый из них вел за собой навьюченную лошадь. В тюках были консервы, мука, шоколад, гранаты и патроны.

После удачного разгрома фашистской автоколонны и конного обоза в руки партизан попали богатые трофеи. Гитлеровцы, разбежавшиеся сначала по кустам, к утру начали скапливаться у леса. Добычу требовалось переправить поглубже в горы. Понадобился стойкий заслон. С группами заслона остались и Восьмеркин с Чижеевым. Они вместе с партизанами то неожиданно нападали на преследователей, то с боем отходили, увлекая фашистов в сторону, к узкому ущелью, где была подготовлена засада. Там партизаны дали последний бой и, оторвавшись от залегших преследователей, запутали следы и козьими тропами ушли в горы.

После пятидесятичасового бодрствования и лазания по горным кручам Чижеев с Восьмеркиным почти целые сутки отсыпались в лесной землянке.

Партизанам понравились отчаянные здоровяки-черноморцы. Желая хоть как-нибудь отблагодарить их, лесные жители надумали заменить ватники моряков флотской формой. Для Сени они без труда разыскали черные брюки и бушлат, а Восьмеркину все пришлось шить заново.

Портнихи-партизанки кое-как сняли мерку со спящего моряка, скроили ему из черного трофейного сукна подобие бушлата, огромные брюки и в восемь рук принялись шить.

Когда друзья проснулись, то перед их постелями уже лежали тщательно отутюженные брюки, а под бревенчатым потолком висели распяленные на палках бушлаты. Начищенные толченым кирпичом медные пуговицы так блестели, что от них, казалось, можно было прикурить.

– Никак для нас? – изумился Восьмеркин, видя своего размера бушлат.

– В награду за отличную регулировку, – ответил довольный произведенным эффектом Пунченок.

Повеселевшие друзья оделись и сразу как бы стали статнее и привлекательнее.

– Еще бы бескозырку да фланельку с гюйсом – прямо на парад тебя, Степа! – сказал Чижеев.

– Фу, ты… про бескозырки-то я и забыл! – досадливо хлопнул себя по лбу командир отряда, пришедший полюбоваться на моряков. – Есть у нас бескозырки! Вместе с документами убитых хранятся. От ваших же севастопольских моряков остались. Храбрые ребята, были, во весь рост на фашистов шли.

Он сам сходил в штаб и вскоре вернулся с тремя бескозырками. На ленточках Сеня прочел названия миноносцев: «Бойкий», «Способный», «Бдительный». От бескозырок словно дохнуло морем и чем-то еще до боли родным. Представились быстроходные красавцы-корабли, Севастопольский рейд, чайки в вышине и бирюзовое небо.

– Наша эскадра! – с гордостью заявил Чижеев.

Он примерил все три бескозырки. Самую большую, с золотой надписью «Бдительный», Сеня отдал Восьмеркину, себе взял бескозырку комендора с эсминца «Способный», а третью протянул Вите.

– Носи и держись бойче! – торжественно сказал он. – Юнгой будешь нашим.

Так что возвращались друзья не в стареньких ватниках, а в черной, устрашающей гитлеровцев форме моряков. Разглаженные брюки были заправлены в русские сапоги, бескозырки лихо сдвинуты на бровь, под бушлатами виднелись ножи и гранаты, а поверх бушлатов висели автоматы и сумки с запасными дисками.

Подходя к опасным местам, парни обернули копыта коней тряпками, натертыми ветошью Калужского, и, усевшись верхом, растянулись в «кильватерную колонну». Впереди всех ехал Витя на небольшом мохнатом коньке, за ним Пунченок с Сеней, а замыкающим восседал на толстоногом артиллерийском битюге Восьмеркин. Автоматы у всех были наготове.

Они спокойной рысцой прошлись по узкой проселочной дороге, выбрались на косогор, где недавно воевали с собаками, миновали балку, с ходу пересекли серую ленту приморской дороги. Здесь, не заметив ничего подозрительного, они начали подниматься в гору.

И вдруг на перевале, где тропа сворачивала влево, послышался треск, а затем шипение. Снизу внезапно взлетели три осветительные ракеты. А из кустов, как пневматические молотки, высекающие разноцветные искры, застучали автоматы.

Кони испуганно шарахнулись за скалу, и это спасло друзей. Один лишь восьмеркинский битюг захрипел, неуклюже попытался вздыбиться, но не смог и свалился на бок. Степан успел соскочить с коня.

Сеня быстро спешился и, отдав повод Пунченку, подполз к Восьмеркину, который припал за судорожно бьющимся конем.

– Куда ранен? – спросил он у Степана.

– Да никуда. Коня покалечили. Никак не могу приметить, откуда бьют.

В небо взвились новые ракеты. Друзья, мгновенно приникнув к земле, укрылись за тюками и крупом издыхающего коня. Огненные трассы с визгом прошли над ними.

– Подмогу вызывают, – заключил Сеня и неожиданно предложил Восьмеркину: – Уходи на моем белолобом, а я прикрою вас. Иначе пещеру выследят.

– Он прикроет! – возмутился Восьмеркин. – А я что, – без рук, без ног?

Он навел автомат на кусты, из которого вылетали ракеты.

– Будь человеком, Степан, – продолжал уговаривать Чижеев, приготовляя гранату. – В меня трудно попасть, я убегу.

– Мой конь пал, а не твой. Значит, мне оставаться, – с злобным упрямством заявил Восьмеркин. – И не приставай, уходи вон! Из-за тебя всех перебьют. Быстрей угоняй коня.

Восьмеркин дал две коротких очереди по кустам. Оттуда ответили продолжительными трассами.

– Ага!.. Вон вы где! – пробормотал Степан и дал еще очередь.

Видя, что обозленного моряка не уговоришь, Чижеев в сердцах поднялся во весь рост и метнул гранату. В момент взрыва он пригнулся и перебежал за выступ скалы, где укрывались Пунченок с Витей.

– Скачите одни, – заторопил он их. – И мою лошадь прихватите. Живей снимайтесь, а то окружат!

Не слушая возражений Пунченка, он снял с седла запасную сумку с гранатами и опять уполз к Восьмеркину. Пунченку ничего не оставалось делать, как хлестнуть беспокойно переминавшихся коней. Он один перед штабом отвечал за снабжение пещеры и должен был в целости доставить оставшиеся тюки.

Спустившись в ложбину, молодой партизан поскакал с Витей во весь опор. Он слышал за спиной частую стрельбу, взрывы гранат и совсем не думал о том, что в темноте может свернуть себе шею, – надо скорей сдать груз и вернуться к морякам на подмогу.

У лаза в пещеру, пока Витя давал тревожные звонки, он быстро отвязал тюки, посбрасывал их в одну кучу и, захватив всех лошадей, ускакал назад.

Обратный путь Пунченок преодолел еще быстрее.

Привязав лошадей у деревца в ложбине, партизан не вышел на тропу, а стал подниматься вверх в стороне от нее, чтобы моряки не приняли его за противника, заходящего с тыла.

На старом месте друзей не оказалось, они отбивались где-то за скалистым выступом. Оттуда доносились одиночные выстрелы.

«Нет гранат, и патроны кончаются», – установил Пунченок.

Он перебежал тропу, по-кошачьи вскарабкался на выступ и осмотрелся. Левее от него неровной цепью передвигались фашистские солдаты. Они строчили из автоматов во все стороны.

При вспышках видны были их лица, каски и белые точки пуговиц на шинелях. «Боятся темноты, – решил партизан. – От страха стреляют. От таких нетрудно уйти».

Стараясь не шуметь, он сполз ниже и, взглянув направо, похолодел от неожиданности. Метрах в сорока от него, где тропа делала неполную петлю, оголенную и узкую полянку перебегали какие-то одиночные, сгорбленные фигуры. Они скапливались в выемке у кустарника.

«С тыла заходят, – понял партизан. – Те бессмысленным треском внимание отвлекают, а эти хотят живьем сцапать. Надо предупредить».

Он снял с себя автомат, вытащил три гранаты, нащупал для ног попрочнее место, поднялся и, вспомнив единственное морское слово, крикнул: «Полундра!»

Затем метнул одну за другой все три гранаты в выемку у кустарника.

Взрывом ослепило Пунченка. Ничего не видя перед собой, он скатился на тропу и, строча во все стороны из автомата, перебежал к камням, где, по его мнению, должны были укрываться моряки. Здесь он приник к земле и стал вслушиваться. От скалистого выступа доносились стоны и хриплый вой какого-то раненого, а с другой стороны – улюлюканье и усилившаяся стрельба.

• Предыдущая
• 25/41
• Следующая