33 стратегии войны - Грин Роберт - Страница 108

Прогноз для Джонсона выглядел, мягко говоря, неутешительным. Было ясно, что шансов на успех у него почти нет. Просто удивительно, насколько все складывалось против него: он был молод — всего двадцать восемь лет, по местным понятиям совсем мальчишка, — к тому же в округе его совсем не знали, да и связей никаких не было. Проигрыш мог пагубно сказаться на его репутации и перечеркнуть все усилия пробить себе дорогу на политический Олимп. Можно было отказаться от участия в предвыборной гонке, да только другого такого случая могло не представиться еще лет десять. Взвесив все за и против, он отбросил всякую осторожность и решил выставлять свою кандидатуру.

Первым делом Джонсон постарался привлечь на свою сторону десятки молодых людей и женщин, которым ему случалось оказать помощь или кого он нанимал на работу в прошлые годы. Стратегия его кампании была проста: отмежеваться от прочих кандидатов и выделиться в глазах избирателей, представив себя как горячего сторонника идей Рузвельта.

Голос, отданный за Джонсона, означал голос в поддержку президента, создателя популярного в народе «Нового курса». Затем, раз уж не было шансов набрать голоса в Остине, Джонсон решил направить армию своих добровольных помощников в малонаселенную глубинку штата. Это были самые бедные районы округа, захолустье, где редко появлялись политики. Джонсон решил, что он должен лично встретиться с каждым фермером и арендатором, с каждым обменяться рукопожатием, добиваясь того, чтобы люди, которые никогда прежде не голосовали, пришли на эти выборы и отдали за него свои голоса. То была стратегия безрассудная, стратегия человека, не имеющего надежды, но вдруг увидевшего свой единственный шанс.

Рядом с Джонсоном был верный сторонник, Кэрролл Кич, который на период кампании стал его личным шофером. Вдвоем эти парни исколесили весь округ, не пропустив ни одной квадратной мили, проехали по всем петляющим дорожкам и коровьим тропам. Заприметив вдали фермерские дома, к которым не было подъезда, Джонсон вылезал из машины и шел к ферме пешком. Он стучал в дверь, представлялся ошеломленным обитателям, внимательно выслушивал их жалобы и рассказ о трудностях жизни, а на прощание крепко жал руки и просил отдать за него голос на выборах. На предвыборных митингах в пыльных поселках, состоявших из церквушки да бензоколонки, он произносил свою речь, а потом подолгу общался с местными жителями, уделяя каждому хоть несколько минут. Память на имена и лица у него была поразительной: встречаясь с кем-то во второй раз, он досконально припоминал все подробности первого разговора, а на незнакомых людей часто производил неизгладимое впечатление тем, что моментально находил общих знакомых. Он внимательно выслушивал всех и каждого и старался, чтобы у людей крепла уверенность: они еще встретятся с ним вновь, а если он победит, то в Вашингтоне у них будет «свой человек», тот, кто будет отстаивать их интересы. По всей округе, в барах и бакалейных лавках, на автозаправочных станциях, он вел разговоры с местным людом, словно у него не было других дел. Уходя, он обязательно что-то покупал — конфеты, продукты, бензин, — и за это ему были весьма благодарны. Надо отдать Джонсону должное, оказалось, что он наделен особым даром завязывать добрые отношения.

Кампания шла, Джонсон работал до изнеможения — бессонные ночи, сорванный голос, глаза, слипающиеся от усталости. Ведя машину из одного конца округа в другой, Кич с удивлением прислушивался к голосу обессиленного кандидата — тот все время что-то бормотал себе под нос, вспоминая людей, которых встретил, проговаривая вслух свои впечатления, рассуждая о том, что можно было бы сделать лучше. Даже если уверенность в какие-то моменты покидала Джонсона, он старался ни в коем случае этого не показать. Не хотел он и казаться покровителем — держался с людьми наравне. Главным было последнее рукопожатие и открытый взгляд в глаза.

Опросы общественного мнения принесли обманчивые результаты: Джонсон оставался на последних местах. Но он знал, что набирает голоса, которые не учитывает ни один из этих опросов. К тому же положение постепенно выправлялось — к последней перед выборами неделе даже по результатам опросов он уже занимал третью позицию. Тут-то на него и обратили внимание прочие кандидаты. Кампания приобретала грязноватый оттенок: на Джонсона пошли в атаку. Нападкам подверглась его молодость, его слепое подражание Рузвельту, в ход шел любой компрометирующий материал, до которого только удавалось докопаться соперникам. Попытавшись заручиться хоть несколькими голосами в Остине, Джонсон выступил против политической машины Миллера, которому это не понравилось, так что мэр делал теперь все возможное, чтобы вставить палки в колеса молодому выскочке. Джонсона это не испугало, но он несколько раз лично встречался с мэром, чтобы договориться о перемирии хотя бы на последнем этапе кампании. Однако его обаяние на Миллера не подействовало. В отличие от обитателей бедных кварталов, противникам по предвыборной кампании Джонсон виделся совсем другим: они считали его беспощадным, циничным, способным пройти по трупам. По мере того как его позиция в опросах поднималась, он наживал себе все больше врагов.

В день выборов Джонсон одержал одну из самых неожиданных и убедительных побед в политической истории США, опередив ближайшего соперника на три тысячи голосов. Находясь в больнице, так как кампания подорвала его силы, он все же на следующий день после выборов приступил к работе — ему предстояло сделать кое-что очень важное. Лежа на больничной койке, он продиктовал обращение к соперникам. Он поздравил их с проведенной великолепно кампанией; собственную победу он назвал счастливой случайностью, подчеркнув, что люди голосовали не столько за него, сколько за Рузвельта. Узнав, что Миллер собирается с визитом в Вашингтон, Джонсон телеграфировал туда своим людям, отдав распоряжение встретить мэра с почестями и оказать ему пышный прием. Выписавшись из больницы, Джонсон нанес визиты всем своим соперникам, причем держался с невероятным смирением. Он даже подружился с братом Шелтона Пока.

Спустя полтора года после выборов Джонсону предстояло вторичное избрание. Оказалось, что к тому времени былые соперники, неприятели и недоброжелатели перекочевали в стан его сторонников — они жертвовали деньги и даже соглашались поучаствовать в кампании в его поддержку. Что же до мэра Миллера, человека, который едва ли не больше всех ненавидел Джонсона, то он стал ярым его приверженцем и — что о многом говорит — остался верен ему в дальнейшем.

ТОЛКОВАНИЕ

Для большинства из нас завершение дела — проекта, кампании, попытки повлиять или уговорить кого-то — представляется своего рода границей, стеной: мы свою работу выполнили, теперь время подсчитывать убытки и прибыли и переходить к чему-то новому. Линдон Б. Джонсон смотрел на мир иначе: окончание дела виделось ему не стенкой, в которую он упирался, а дверью, через которую можно было двигаться дальше. Для него не слишком важно было одержать эту победу. Главным было то, где он окажется в результате, какие шансы получит для следующего витка. Какой был смысл выигрывать на внеочередных выборах 1937 года, если бы через полтора года его выкинули из администрации? Мечте о президентстве пришел бы конец. Если бы после выборов он— молодой человек — поддался искушению упиваться своей победой, моментом триумфа, так бы и произошло. Он посеял бы семена своего провала на следующих выборах. Слишком много врагов нажил он за время предвыборной кампании — они не упустили бы возможности подпортить ему дело на выборах 1938 года, да и в округе могли подстроить ему неприятности, пока он находился в Вашингтоне. И Джонсон не теряет времени — с первых часов после победы он занят тем, чтобы завоевать симпатии этих людей, превратить их из врагов и недоброжелателей в союзников. В одних случаях ему помогает в этом удивительное обаяние, в других — неординарные поступки или умение искусно играть на людском эгоизме. Он не останавливался в настоящем, постоянно помня о будущем и о том, что успехом нужно умело воспользоваться для того, чтобы обеспечить дальнейшее движение.