Эти разные, разные лица (30 историй жизни известных и неизвестных актеров) - Капков Сергей - Страница 12

• Предыдущая
• 12/101
• Следующая

И вот роль Лукича предложили мне. Мне!

Вот тут и пришлось ответить: «Этого я никогда не пробовал». Мне нравится сценарий, нравится роль, но могу ли я ее сыграть — не знаю. Если хотите, приеду. Попробуем.

Постановщик фильма Вадим Клавдиевич Дербенев ранее был отличным оператором. «Гончарный круг» по повести Ионова — его давняя мечта. И прежде всего я благодарен ему за режиссерское мужество — предложить мне роль Михаила Лукича. Для этого надо идти совсем не проторенным путем. Надо видеть в актере возможности, о которых тот, может быть, не подозревает сам. И надо быть по-настоящему уверенным в правильности выбора — провал этой роли равносилен провалу фильма. В этой картине есть одна особенность — она не может быть посредственной. Если вырастут на экране образы трех главных героев, если удастся донести до зрителя всю тонкость их взаимоотношений и, главное, их отношение к народному искусству, а через это и ко всему, что их окружает — фильм прозвучит. Он будет нежным, лиричным, а главное — нужным. В обратном случае все это будет скучно, пресно, и еще задолго до финальных титров зрители выключат телевизоры.

Сейчас, когда я пишу эти строки, фильм только-только закончен. Его еще никто не видел, кроме ближайших друзей. Скоро его представят на суд зрителей.

Случилось так, что работа над этим фильмом совпала с моим семидесятилетием и пятьюдесятью годами работы в кино. И если бы у меня сейчас брали интервью, то на последний стереотипный вопрос «ваши планы на будущее?» я бы ответил: «У артистов, за редким исключением, планов не бывает. Бывают надежды».

Ну а надежды иногда сбываются.

Порой даже самые фантастические.

«Гончарный круг» стал настоящей творческой победой и режиссера, и актеров. Роль Лукича стала последней значительной работой Андрея Файта в кино. В январе 1976 года он умер.

Его сын, Юлий Файт, стал режиссером. В 1960 году окончил ВГИК, мастерскую Михаила Ромма. Отец не только отказался помочь ему в поступлении, но даже старался не появляться рядом с институтом. В этом вопросе он был очень принципиальным — никогда не просил за себя, не станет просить и за сына. Юлий Файт учился, а затем и дружил с Тарковским, Шукшиным, Миттой. Он увлекся детским кино, снял фильмы «Мальчик и девочка», «Марка страны Гонделупы», «Пограничный пес Алый», «Зеленый остров», создавал документальные и научно-популярные фильмы, сюжеты для «Ералаша».

В 1998 году Юлий Андреевич передал мне рукопись отца, благодаря которой и родилась эта глава.

Евгения Мельникова оставила профессию в начале восьмидесятых годов. Ее последняя роль в кино была отмечена Государственной премией России. Фильм «Не хочу быть взрослым» полюбился зрителям, но мало кто из них ассоциировал добрую бабушку с яркой, эксцентричной Раечкой из легендарной комедии Александрова «Цирк» или отважной Галей Быстровой из «Летчиков». Эти героини ушли в далекое, кажущееся чем-то нереальным прошлое. Это уже история. А Евгения Константиновна, единственный живой свидетель и участник тех событий, обрекла себя на неузнаваемость, очень рано перейдя на характерные и эпизодические роли. Сделала она это ради семьи, ради дочери. Она выпала из жестокого конвейера под названием «советское кино 30-х». Но работа всегда оставалась при ней. Она много играла в Театре-студии киноактера, вела шефскую работу и, конечно же, снималась: «Школа мужества», «Дело было в Пенькове», «Жизнь сначала», «До свидания, мальчики!», «Снежная королева»...

— Я — коренная москвичка, — рассказывает Евгения Константиновна. — Мое детство прошло на 1-й Тверской-Ямской. Наш дом фасадом выходил на Тверскую улицу, а двором — на 1-ю Брестскую, где была церковь Василия Кесарийского. Там меня, кстати, и крестили. Мой папа работал слесарем-механиком, мама была домашней хозяйкой. У родителей нас было четыре девочки. Сейчас я осталась одна.

— Какое самое большое впечатление детства сохранилось у вас в памяти?

— Вы знаете, в моей памяти сохранился один случай. Папа как-то сказал: «Сейчас пойдем встречать царя...» Ну кто такой для меня был царь? Мы выписывали журнал «Нива», и там я видела большой портрет Николая II — красивый, весь в регалиях. Я его таким и запомнила. Что ж, думаю, надо посмотреть и в жизни. По-моему, это был 1914 год. Царь как раз должен был ехать с Ходынки. Народу на улице было не так уж и много. Вижу — едет машина военная. И двое там сидят. Папа говорит: «Смотри, вон царь». Я смотрю и не понимаю — где же? Потом вижу вторую машину, тоже военную. Я кричу: «А вон еще царь!» И так на весь кортеж: «И вон там царь! И там!..» Папа стал меня успокаивать: «Тише, тише, это не царь, а его сопровождение». Таким образом я уже проявила свои демократические наклонности.

— А когда же проявились наклонности актерские?

— Тоже довольно рано. В пять лет я прочла книгу «Жил да был Крокодил...» Корнея Чуковского, и так она мне понравилась, что я запомнила ее на всю жизнь. Эти стихи и стали моим первым репертуаром. Меня преследовало желание обязательно всем их рассказать. Очевидно, что-то актерское было заложено во мне природой. И я стала заставлять всех меня слушать. Рядом с нашим домом находилась Головачевская гимназия, куда я поступила учиться. И даже во время поступления я тоже читала эти стихи.

А однажды подруга пригласила меня посмотреть любительский спектакль: «У нас есть замечательный художественный руководитель, он поставил „Золушку“. Это очень интересно, приходи». Конечно, я пошла. И так мне понравилось! И спектакль хороший, и руководитель такой молодой, интересный. Но, как ни странно, я поняла, что сама не хотела бы сыграть Золушку. А злую сестру Берту — вполне. Так во мне проснулись задатки характерной актрисы.

Меня приняли в эту группу, и с тех пор я стала работать у Федора Михайловича Никитина — именно он и был тем самым молодым интересным художественным руководителем. Впоследствии он стал народным артистом, много работал в Ленинграде, снимался в кино. А тогда возился с нами, малышней. Студия носила название «Потешное кольцо» и даже имело свое собственное знамя — фиолетовое с зеленым кольцом. С этим знаменем мы ходили хоронить Вахтангова.

— Выходит, вы уже выходили на вполне профессиональный уровень?

— Да. Больше того, прошло какое-то время, и мы приготовили пьесу «Новая шапочка Андерса». В театре «Летучая мышь», где Никитин играл, был устроен утренник, и мы играли спектакль. И вы представляете: в ложе сидел Константин Сергеевич Станиславский! Не знаю, по каким причинам и кто его пригласил. Но ему очень понравился спектакль, и он предложил нам прийти во МХАТ — показать свой репертуар.

И вот мы в старом МХАТе. Константин Сергеевич вошел — высокий, стройный, красивый, седые волосы — сел за столик. А тогда был страшный голод, 21-й год. На столике у Станиславского стоял в серебряном подстаканнике стакан с чаем и лимонной долькой, а рядом — маленькая тарелочка с двумя сухими пирожными. Мы смотрели на эту тарелочку и думали, что перед нами Бог!

Но это я отступила. Константин Сергеевич предложил нам сыграть сцену из «Синей птицы» — «царство будущего», как мы его себе представляем. Мы начали... Мне досталась роль Тильтиля.

Когда мы закончили, он подошел к нам, поблагодарил, а меня погладил по головке.

— Так значит, вас коснулась рука гения. Он вас благословил...

— Да, я считаю, что он меня благословил. Но тогда я даже не обратила на это внимание. Безусловно, мне было приятно, но для нас самым главным был наш худрук Никитин. Константин Сергеевич сказал, что ему очень понравились ребята и он бы хотел, чтобы при МХАТе была организована детская студия. Он, очевидно, предлагал Федору Михайловичу заняться этим вопросом, но так сложилось, что Никитин уехал в Ленинград, стал много сниматься, и идея не осуществилась. И только тогда, когда я стала актрисой и прочла книгу Станиславского «Моя жизнь в искусстве», когда пересмотрела все спектакли старого МХАТа, я поняла, что меня коснулся наш художественный гений.

• Предыдущая
• 12/101
• Следующая