Птица-Радость. Рассказы о голубиной охоте. - Гроссман Марк Соломонович - Страница 22
- Предыдущая
- 22/26
- Следующая
Аркашкина родня
Как-то ко мне пришёл Михаил Кузьмич Карабанов — старый революционер, живущий на пенсии. Михаил Кузьмич, или дед Михаил, как его зовут окрестные голубятники, принадлежит к тем любителям птиц, для которых даже простой, ничем не примечательный «туляк» — первое животное на земле.
Как всякий истый голубятник, дед Михаил, рассуждая о птицах, никогда не говорит «я думаю», «по-моему», «мне кажется». Выражается старик всегда крайне твёрдо и определённо.
Так, увидев иного красавца почтаря, дед Михаил с сожалением смотрел на его хозяина и коротко бросал:
— Отдай в утиль.
И если хозяин пытался доказать старику, что почтарь отлично берёт высоту или идёт с нагона, Карабанов так же сухо, без улыбки, басил:
— Не темни. Плёвая птица.
Придя ко мне, Михаил Кузьмич сначала, для приличия, выпил чашку чаю и тут же, перевернув эту чашку кверху донышком, пошёл на балкон:
— Покажи свой курятник.
Первым, за кого зацепился острым не по возрасту взглядом Карабанов, был Аркашка. Дичок блаженствовал на балконе, греясь под лучами нежаркого весеннего солнца. Он раскинул сильные узкие крылья и положил на асфальт балкона свою длинноносую плосковатую голову.
Михаил Кузьмич даже поперхнулся от возмущения, увидев Аркашку:
— Это что за питекантроп такой?! — дёрнул себя за ус Карабанов. — Ты его, никак, из музея добыл?
Зная деда Михаила не первый год, я промолчал.
Но Карабанова это не устраивало. Смотря на меня в упор прищуренными глазами, он ловко схватил не ожидавшего нападения Аркашку и, грозно раздувая усы, спросил:
— В расход?
Добрейший Михаил Кузьмич, конечно, только пугал меня, и я не испытал никакого беспокойства за судьбу Аркашки.
— Дичок обходит почтарей с нагона, — сказал я деду Михаилу, — и ты напрасно хулишь хорошего голубя.
Этого только и ждал Михаил Кузьмич. Нет, он не стал произносить речей, он не ругал ни клюва, ни головы, ни ног Аркашки, он просто посмотрел на меня взглядом, полным уничтожающей иронии, и неожиданно громко и весело рассмеялся:
— Скотовод ты, братец, а не голубятник!
Это было самое сильное выражение, которое применял в подобных случаях старик Карабанов.
— Погоди, Михаил Кузьмич, — запротестовал я, — не торопись. Верно говорю: у дичка хороший ход. Можешь проверить.
— А и вправду разве? — скосил глаза Карабанов. — В голубях-то я ни шиша не смыслю. Поучиться, что ль?
Не переубедить бы ни за что упрямого старика, да тут подоспел дядя Саша.
— Здравствуй, Михайло, — сказал он, пройдя на балкон. — Всё шумишь?
Вдвоём с дядей Сашей мы быстро одолели Карабанова.
— Ладно, кидайте вашего питекантропа, — хмуро согласился дед Михаил. — Поглядим, что он за птица такая.
Я сбегал за Пашкой Кимом, и тот в полчаса отвёз Аркашку и двух почтарей далеко за город, в степь.
Через пятнадцать минут Аркашка появился над голубятней и, вытянув длинную шею, совершил круг почёта, как справедливо назвали его полёт по кругу собравшиеся внизу мальчишки.
Вместе с ним сели подошедшие почтари.
— Случай! — безоговорочно заявил дед Михаил. — Дичок — плёвая птица.
— Я могу доказать тебе, Михаил Кузьмич, — сказал я Карабанову, — что быстрый и точный ход дичка — не случай. Хочешь?
Дед Михаил, уверенность которого теперь несколько поколебалась, не хотел, однако, сдаваться и всё ещё хорохорился:
— Не докажешь, и никто не докажет.
Я предложил для опыта Аркашкину родню. На чердаке четырёхэтажного дома, неподалёку от нас, живут полудикие голуби-сизаки. Мы выловим на чердаке десять птиц и выпустим их за сто — сто пятьдесят километров от города. Если в тот же день все десять птиц прилетят на свой чердак, то совет в составе дяди Саши и Витьки Голендухина разжалует деда Михаила из чина «голубятника» в чин «скотовода». Если никто из голубей или хотя бы часть их не вернётся, то, что ж делать, нелестное звание будет получено мной.
Дед Михаил заколебался. Он был великий любитель поспорить, но рисковать именем лучшего голубятника в городе казалось ему страшноватым.
— Ничего не выйдет, — заворчал он, пытаясь как-нибудь прекратить неприятный разговор. — Дикари друг на друга, как копейки, похожи.
— Мы их пометим, — сказал я деду Михаилу. — Это нетрудно сделать.
Карабанов махнул рукой:
— Давай! Только потом не пятиться.
Последнюю фразу он явно произнёс для устрашения противника.
Ребята в четверть часа наловили нам десять сизаков. Закрыв окно чердака, мальчишки напихали в пазухи дикарей и принесли нам. Затем мы уговорились с Карабановым: завтра, в воскресенье, Пашка Ким отвезёт голубей на электричке за сто тридцать километров и выбросит их там.
Вечером мы пометили всех дикарей. У одного косо подрезали хвост, другому привязали на ногу цветной лоскутик, третьему покрасили несколько перьев. На большом листе бумаги были нарисованы контуры десяти голубей, и на каждом из них стояла та же метка, что и на живой птице.
Утром, придя ко мне, дед Михаил внимательно осмотрел всех сизаков и кивнул Пашке:
— Можешь ехать.
Через пять с половиной часов после отъезда Кима мы вышли на балкон. Здесь были дед Михаил, дядя Саша, Голендухин. Под балконом и на чердаке дежурили добровольцы, человек семь. Мальчишки уже знали об испытании дикарей.
В шесть часов вечера с юга стремительно подошли три сизака. Голендухин зачеркнул на листе бумаги три голубиных контура с соответствующими метками.
Ещё через полчаса пришли два дикаря. Потом долго летели немеченые птицы. В восемь часов показались ещё пять наших сизаков. Все десять птиц в тот же день вернулись на свой чердак.
Дед Михаил покосился на Голендухина и дядю Сашу и спросил:
— Как меня теперь величать-то будут? Курятником?
— Скотоводом, — беспощадно сказал дядя Саша, любивший в споре прежде всего точность.
— Да нет, — поспешил я успокоить Карабанова, — никто никого никак называть не будет. Просто я хотел, чтоб ты убедился в лётных качествах дикарей.
Помолчав, дед Михаил грустно поинтересовался:
— Ты как узнал, что дички хорошо к дому идут?
— Никак, Михаил Кузьмич. Мне, как и тебе, известно, что дикие птицы проходят большие расстояния во время весенних и осенних перелётов. Иные из них летят за тысячи километров. Сизак, конечно, не совсем дикарь. Но и пролететь меченным нами птицам надо было всего сто тридцать километров.
— М-да, — пробурчал дед Михаил. — Ловко я в скотоводы попал!
Однако всем уже стало жалко ворчливого, но доброго старика, и Витька Голендухин сказал, стараясь скрыть улыбку:
— Весь город знает — лучшие голуби у деда Михаила.
— Да? — спросил Карабанов и, горделиво выпрямив грудь, раздув седые, обкуренные усы, заключил: — Иначе и быть не может!
- Предыдущая
- 22/26
- Следующая
