Магия Любви и Черная Магия - Давид-Ниэль Александра - Страница 31

Однажды, когда Гараб пришел к Мигьюру, аскет окинул его пронизывающим взглядом.

— Ты никогда не пытался, — спросил он, — удержать падающий или ускользающий от тебя предмет, который в конце концов, когда ты был уже близок к успеху, вырывался из твоих рук?

— Да, как-то раз… — отвечал Гараб. — Это была собака. Ее уносила река, она плохо плавала и выбилась из сил. Это случилось в пору моей юности, когда я возвращался из леса с охапкой хвороста, перевязанного веревкой. Я снял с себя пояс, привязал к веревке и бросил свою ношу в реку. Надеялся, что животное ухватится за ветки и мне удастся вытащить его на берег. Бедная собака уже почти выбралась, взобралась на вязанку, и я думал, что она спасена, но тут она не удержалась, и течение унесло ее.

Отшельник молчал, а Гараб не осмелился ни о чем спрашивать. Только со временем он понял, в чем дело.

В то время как отшельник, запершись в своей хижине, приступил к сложным ритуалам, а Гараб упивался в пещере мечтами о своих грядущих подвигах во имя блага людей, караван чужеземцев приближался к Амне Мачен. Однажды вечером он остановился у подножия горы, где и был разбит лагерь.

На следующий день человек с собачьими глазами, который возглавлял караван, разрешил своим слугам отдохнуть, объявив, что на следующий день им предстоит охота. Некоторые из них должны были получить ружья, чтобы выслеживать и убивать горных коз, из голов которых он собирался изготовить чучела; другим предстояло выполнять обязанности загонщиков.

Этот приказ вызвал у слуг недовольство. Монголы узнали от пастухов соседних стойбищ, что на склонах Амне Мачен живет святой отшельник. Места, где обитают аскеты-созерцатели, считаются священными, и любое насилие там строго воспрещается.

Охотиться поблизости от скита означало не просто совершить преступление, а нанести тяжкое оскорбление местному святому. Монголы не желали подвергать себя наказанию за подобный грех в этой и грядущих жизнях. Посоветовавшись, они решили изложить свои доводы человеку с золотыми волосами, который понимал по-тибетски.

В тот же день Гараб, отправившись к ручью за водой, обнаружил палатки, разбитые накануне вечером. Он немедленно побежал предупредить отшельника, и тот попросил его из-за закрытой двери:

— Посмотри, что делают эти люди, и узнай, какие у них планы. Потом расскажешь мне об этом.

Гараб прибыл в лагерь, когда монголы собирались отправиться к золотоволосому чужеземцу. Его неожиданное появление возбудило любопытство: «Кто он? Откуда пришел?»

— Я не странник, — отвечал Гараб. — Я живу на горе возле моего учителя, отшельника Дорджи Мигьюра. Возможно, вы о нем слышали.

Разумеется, все знали имя анахорета; пастухи, рядом со стойбищем которых разбили лагерь путники, немало рассказывали им о святости Дорджи Мигьюра и сотворенных им чудесах. Монголам было известно, что святой обитает где-то на горе, но они не подозревали, что остановились рядом с его скитом. И тут же у них вырвался вопрос, который немедленно задал бы на их месте любой из верующих ламаистов:

— Можно ли видеть Дорджи Мигьюра? Можем ли мы получить его благословение?

— Уже несколько дней мой учитель находится в суровом скиту,[59] — ответил Гараб, — я сам его не вижу и разговариваю с ним через дверь. Но даже если вам не позволят к нему войти, вы можете преклонить колено перед скитом, и он даст вам благословение. Скажите, друзья, что вы здесь делаете? Откуда вы пришли и куда направляетесь? Моему учителю передали, что вы сопровождаете двух чужеземцев.

Монголы сообщили Гарабу то, что они знали о двух путешественниках. Но все это уже было известно отшельнику в пересказе посланца пастухов. В заключение Гараба известили о намечавшейся охоте.

— Вам нельзя этого делать! — вскричал он. — Дорджи Мигьюр — посланец бодхисаттв. Он не ест животной пищи и не носит меховой одежды. Зимой, когда дикие животные с трудом находят себе пропитание, они, даже медведи, приходят к его жилищу; хотя запасы пищи святого не слишком велики, он всегда дает им поесть. Видимо, духи обеспечивают его всем необходимым, чтобы он мог творить добро. Вы понимаете, что если вы будете убивать животных, которые чувствуют себя в безопасности на этой горе, то навлечете на себя проклятие моего учителя?

— Мы не станем этого делать! — вскричали монголы, окончательно утвердившись в своем решении.

Они сказали, что как раз собирались попросить чужеземца с золотыми волосами отговорить начальника каравана от его намерения.

— Я пойду вместе с вами, — немедленно решил Гараб, не желавший упускать случая повидать чужеземцев, о которых его просил разузнать Дорджи Мигьюр.

Золотоволосый чужеземец сидел на траве перед своим низким шатром и курил сигарету, рассеянно глядя перед собой. Он немного удивился, завидев направлявшихся к нему монголов, но улыбнулся двоим из них, которые понимали по-тибетски, и дружелюбно поинтересовался, что привело их к нему.

Обрадованные хорошим приемом слуги рассказали ему о причине визита. Несмотря на то что святой отшельник жил совсем рядом, их хозяин собирался охотиться. Он хотел, чтобы одни из них убивали диких коз, а другие стали загонщиками.

— А мы этого не желаем, — резко закончили свою речь монголы.

В другом случае они, несомненно, вели бы себя менее решительно, но речь шла об их спасении, о судьбе их будущих жизней. Гараб грозил им проклятием святого чудотворца; разве могли эти простые люди пренебречь подобной опасностью?

— Поговорите с хозяином вместо нас, — попросили они в заключение.

— Я хотел бы вам помочь, — флегматично отвечал чужеземец, — но это ни к чему не приведет. Если он вбил себе что-то в голову, то все черти преисподней вместе взятые не заставят его передумать. А это кто? Я его раньше не видел, — спросил чужеземец, заметив державшегося в стороне Гараба.

— Это ученик великого аскета Дорджи Мигьюра, скит которого находится рядом с нашим лагерем. Дорджи Мигьюр — святой, никто не сравнится с ним в милосердии; зимой он кормит диких зверей; даже медведи едят из его рук.

Монголы уже начали преувеличивать заслуги отшельника. Чужеземец заинтересовался услышанным.

— О! — сказал он. — Я хотел бы поговорить с тобой, ученик святого. Не уходи. Я передам все возражения вашему хозяину, — добавил он, обращаясь к монголам.

Палатка чужеземца с собачьими глазами находилась на довольно большом расстоянии от палатки его спутника, но тем не менее до слуг донеслись яростные раскаты голоса хозяина, говорившие о том, что он не слишком приветливо встретил их посланца.

Вскоре золотоволосый чужеземец вернулся, насвистывая.

— Я предупреждал вас, друзья, — сказал он. — Ваш хозяин не хочет ничего слушать. Завтра вы будете охотиться.

— Нет! — вскричали слуги. — Мы не будем охотиться. Пусть он охотится один, если посмеет.

— Может быть, следует ему помешать? — решил спросить один из монголов.

— Ну-ну, — весело сказал чужеземец. — Поступайте как знаете, друзья. Меня это не касается. Я не стану охотиться, чтобы не рассердить отшельника.

Затем он обратился к Гарабу:

— Нельзя ли посетить твоего учителя?

— Он в суровом скиту, — сказал Гараб, — но я передам ему ваше желание и сообщу ответ.

— Ну а пока садись, давай поговорим немного. Ты не против?

— С радостью, — отозвался Гараб.

— Я принесу вам чай, — сказал один из монголов.

Ни в Тибете, ни в Монголии никто не мыслит беседы без этого напитка.

— Кто он, этот отшельник и твой учитель? — спросил чужеземец.

И Гараб, повторяясь и путая различные понятия, принялся долго и обстоятельно излагать всевозможные учения, цитировать мудрецов, рассказывать о бодхисаттвах и поборнике справедливости Гэсаре из Линга, который создаст вместе с грядущим Буддой (Майтреей) царство всеобщего благоденствия. В заключение он сказал, что хочет удостоиться чести стать помощником тех, кто принесет всем людям счастье и покой.