Чикагский блюз - Каралис Дмитрий Николаевич - Страница 8
- Предыдущая
- 8/34
- Следующая
– Я жакушываю, – сказал отец и прожевал. – Это две большие разницы.
– У тебя на все есть оправдания. – Дядя Жора потянулся к вареному яйцу. – Это я прост, как ребенок: виноват, так виноват. Каюсь. Хочется выпить в четыре утра, я искренне говорю: хочется выпить!
Незнакомому человеку, окажись он за столом с моим дядькой, могло показаться, что он имеет дело с горьким пьяницей, которого к концу посиделок придется вытаскивать из-под стола и волочить до кровати. Но как самая веселая девушка в компании далеко не всегда оказывается самой доступной, так и дядя Жора со своими подначками обогнать Америку по количеству спиртного на душу населения никак не тянул при ближайшем рассмотрении даже на звание простенького выпивохи.
Стоило приглядеться, и его секрет легко раскрывался. Первые две стопки дядя Жора принимал как радующую необходимость. После третьей, когда пружина застолья начинала стремительно разжиматься и близкий восторг в душах заставлял сидящих за столом говорить громче, а глаза смотреть веселее, дядька начинал половинить стопки, а то и пропускать вовсе. При этом, как фокусник, отвлекающий внимание от правой руки, он принимался усиленно жестикулировать левой. Или бросался усердно предлагать сидящему напротив огурчики, грибочки, протягивал блюдце с зубками маринованного чеснока. Его собственная невыпитая стопка оказывалась надежно замаскированной в гуще посуды и зелени, прикрыта дымовой завесой шуточек и свободного трепа: «Наливаем по четвертой! Четвертая, по постановлению Совета Министров, не закусывается!» После пятой и шестой дядька мог идти в соседнюю комнату, ложиться на диван и смотреть телевизор – компания плыла вполне самостоятельно, и потребность в капитане-тамаде возникала, лишь когда кончалась выпивка или закуска. Дядька появлялся так же неожиданно, как исчезал, и поддерживал любой разговор, словно он его и начал.
Вот и теперь, подначив отца выпить, он незаметно улизнул от костра и стал готовить снасти для вылова щук.
Когда заметно рассвело и отец пропустил три стопочки, мы перевернули лодку в исходное положение и, послушавшись команды капитана: «Вперед, на рыбные заготовки!», дружно ударили веслами по холодной воде. Дядя Жора совершенно трезвый сидел на корме в спортивной шапочке и короткими репликами направлял нашу текущую посудину к известному лишь ему месту лова. В ногах у него лежали: рюкзак с едой, выпивкой и набором блесен, топор для оглушения крупных щук, котелок для вычерпывания воды, две удочки, спиннинг и садок на длинной ручке – чтобы подцепить рыбину еще в воде, когда она, подведенная на леске к борту лодки, чаще всего срывается.
Туман желтыми клочьями цеплялся за камыши, лежал сизыми слоями по курсу лодки, скрипели уключины, всплескивала вода под веслами, и плыть было интересно и жутковато. Едва мы отплыли, берег с оставленным лагерем затянуло туманом, но дядя Жора уверил, что наше место он найдет вслепую, с завязанными глазами, ночью – такова мощь его внутреннего чутья, а уж позднее, когда рассеется туман, мы и сами увидим наш холм с палаткой.
Отец только хмыкнул, сдвинул на затылок старую фетровую шляпу и поинтересовался, всю ли выпивку брат сложил в рюкзак.
– Стоп! – приказал дядя Жора, когда мы вошли в такой густой туман, что его можно было разгонять ладошкой. – Кажется, здесь. Точно, здесь.
Он велел нам равномерно рассесться по лодке и ловить на червя лещей, окуней и крупных ершей, придающих ухе неповторимый аромат, а сам потрещал катушкой спиннинга, прицепил желтую извивистую блесну размером с хорошего карася и ловким движением закинул ее далеко в туман. Мы слышали, как она вкусно чмокнула воду.
– Осенняя щука лучше всего, – не спеша наматывая катушку, предвкушал дядя Жора. – Жирная, ядреная, крупная.
Мы с отцом нацепили червяков и забросили удочки рядом с бортом, чтобы видеть поплавки. Мой почти сразу ушел под воду, и я, качнув лодку, вытянул окушка размером с ладонь. Он затрепыхался в лужице на дне лодки, и отец помог снять его с крючка. Тут же клюнуло у отца, но сорвалось. Он сменил наживку и вытащил увесистую серебристую плотвичку.
– Брать? – спросил отец.
– Кинь в лодку, пусть валяется, – равнодушно сказал брат. – Мелковата, но на живца может сгодиться…
Он уже несколько раз впустую пробороздил блесной-карасем водные просторы и начинал нервничать. Мы с отцом почти одновременно сняли с крючков по приличному окушку, и дядя Жора, порывшись в рюкзаке, заменил большую бронзовую блесну на маленькую серебристую.
– Мы брали выпивку, чтобы не оставлять ее в палатке или чтобы пить? – Отец насадил нового червяка. Ему, похоже, нравилась такая рыбалка.
– Пить, пить! – нервно сказал дядя Жора. – Вот я поймаю, и выпьем.
– А если не поймаешь?
– Не говори под руку! – огрызнулся дядька, закидывая блесну и склоняя голову, чтобы услышать, как она плюхнется в воду. Из тумана донесся дряблый взбульк, дядя Жора начал наматывать леску на катушку и шепотом выматерился: – …! Оторвалась! Такая хорошая блесна была! С вашей болтовней тут ничего не поймаешь. Сидят, понимаешь, лясы точат…
Мы стали сочувственно выяснять, как оторвалась блесна: от развязавшегося морского узла на леске или ее оторвала крупная рыба? Не проронив ни слова, дядя Жора порылся в рюкзаке и вытащил новую блесну—с красными перышками под окуня. Мы отвернулись к своим поплавкам, чтобы не сглазить его рыбацкое счастье и не прозевать своего.
Дядя Жора сопел, шуршал курткой и, встав в полный рост, попросил:
– Пригнитесь, а то зацеплю!
Придерживая удочки, мы с батей присели на дно лодки и услышали, как дядя Жора раскручивает над головой спиннинг, чтобы закинуть блесну подальше. Лодка резко наклонилась в одну сторону, в другую, скакнул котелок, и я услышал мат-перемат и удивленный всплеск сонной воды, в которую рухнул дядя Жора. Лодка выровнялась, качнулась на волне, но тут же ее нос задрался вверх – это фыркающий дядя Жора крепкими руками притопил корму, стараясь быстрее влезть обратно. Я бросился ему на помощь, и лодка еще выше задрала нос, словно собиралась выйти на глиссирование.
– Назад! – неожиданно рявкнул отец. – Он сам!
Корма двухвесельной прогулочной лодки (а именно таковой следовало считать отвязанную от мостков посудину) имела фасонистую полукруглую спинку, которая и мешала теперь дяде Жоре воссоединиться с большинством.
– Только не суетись! – тихо и властно сказал отец.
– Я не суечусь, – отплевывался от воды дядя Жора. – Мы и не такое видали! Хрен ли нам… Ты же знаешь, я висел в небе над Сахали… Твою мать, сапоги бы не потерять!
Мы с отцом присели на носу лодки, чтобы понизить центр тяжести и не дать дяде Жоре перевернуть ее.
Сделав несколько попыток выпрыгнуть из воды и лечь на спинку кормы животом, дядя Жора вопреки окрикам отца попробовал проникнуть в лодку с борта – именно такая позиция, как совершенно негодная, перечеркнута красным крестом на плакатах по правилам поведения на воде – и чуть не перевернул нас вместе с рюкзаком, звонким котелком, острым топором и удочками…
– Осёл! – заорал отец. – Цепляйся за корму, и мы шпарим к берегу, в воде теплее.
– Гребите! – согласился дядя Жора, цепляясь за корму. – Да побыстрее! Замерзну!
Мы с отцом быстро вставили весла в уключины и закрутили головами, высматривая направление, в котором нам следовало буксировать попавшего в беду дядю Жору.
– Куда? – в один голос воскликнули мы.
Туман и не думал рассеиваться. По моим прикидкам, мы были метрах в двухстах от берега, но самого берега не видели. Обещанный холм с палаткой мог учуять только сам дядя Жора, своим феноменальным чутьем и чувством ориентировки выбравший место для рыбалки.
– Туда! – приподнимаясь над кормой, ткнул пальцем дядя Жора. – Кажется, туда. Только быстрее – холодно!
Мы налегли на весла. Дело было нешуточное. Если дядя Жора ошибся, мы удалялись от берега, продлевая его страдания. Если плыли правильно, в воде ему предстояло пробыть минут десять. А что на берегу? Потухший костер и холодная палатка. Туг любую болезнь подхватишь, не говоря уже о сердце. Лодка двигалась медленно.
- Предыдущая
- 8/34
- Следующая
