Выбери любимый жанр

Гражданская война 1918-1921 гг. — урок для XXI века - Кара-Мурза Сергей Георгиевич - Страница 44

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

Сельские старосты и волостные старшины, сборщики податей, сотские и десятские были для власти бесплатным дополнительным административно-полицейским звеном, охранявшим сословную дискриминацию и замкнутость крестьянства. Волостной старшина следил за «сохранением общественного порядка, спокойствия и благочиния в волости». Важной фигурой был волостной писарь, ведущий делопроизводство и назначаемый мировым посредником (позже земским начальником).

Население, разделенное на курии, избирало уездное земское собрание. Помещики и зажиточные горожане избирали прямо, а крестьяне (мужчины) — через выборных от общин. Имущественный ценз был очень высоким. Так, в Москве и Петербурге в выборах участвовали около 5% взрослого населения. При таком порядке в уездных собраниях дворяне составляли почти 50% депутатов («гласных»). Они избирали губернское земское собрание (в 1890 г. 89,5% их депутатов были дворянами) . Исполнительными органами в уезде и губернии были земские управы. Подробнее о государственных учреждениях царской России и месте в них земства см. в [52].

Создание земских учреждений шло очень медленно и даже в русских губерниях завершилось лишь после революции 1905-1907 гг. В тех местностях, где не было дворянства (например, в Сибири), они вообще не создавались. Права земств были очень ограниченными, выполнение их постановлений реально зависело от губернатора, которому подчинялась полиция. Денег на выполнение своих функций (местное благоустройство, содержание больниц, народных школ и т.п.) у земств почти не было, попытки учреждать местные налоги пресекались правительством. Либералы видели в земствах ступень к умеренному конституционному строю, кадет Струве даже считал «властное всероссийское земство» идеалом государственного строя.

Вплоть до крестьянских волнений начала ХХ века земские деятели занимали умеренно либеральную позицию, и отношения с правительством с самого начала были натянутыми. Особым законом было запрещено даже печатать земствам свои постановления и отчеты без специального разрешения губернаторов. В 1867 г. Сенат запретил сношения земских учреждений разных губерний — из-за опасения, что такие низовые связи поведут к возникновению зачатков парламентаризма. Эта запреты резко затрудняли общероссийскую «горизонтальную» консолидацию общества. В положении о земских учреждениях 1890 г. было предусмотрено дальнейшее ужесточение избирательной системы и правительственного надзора за их деятельностью (это положение называли «земской контрреформой»). Закон 1900 г. отстранил земства от продовольственного дела и еще больше сократил их финансовую базу.

Тем не менее, земское движение набирало силу и могло создать сеть низовых органов управления, лояльных по отношению к власти и укрепляющих всю государственную систему. Однако положение монархического режима в начале ХХ века было уже столь сложным, что он не мог сосуществовать даже с этой единственной формой легальной общественной организации, стоявшей на платформе либеральной буржуазно-дворянской оппозиции — земством. Став министром внутренних дел, кн. П.Д.Святополк-Мирский, сторонник развития земства, сокрушался: «Не хотят понять того, что то, что называется теперь либерализмом, есть именно консерватизм». Земство было, видимо, единственным резервом, за счет которого царский режим мог расширить свою социально-политическую базу. В ходе нарастания революционного движения он вошел с земством в тяжелый конфликт, и использование земства для стабилизации системы через укрепление зачатков гражданского общества стало невозможным.

Верхушка царского режима относилась к либеральным деятелям земства как к своим противникам, хотя никакой реальной опасности от них не исходило. Княгиня Е.А.Святополк-Мирская в беседе с императрицей сказала ей:

«Я много жила в провинции, я знаю многих из этих господ, которых считают красными, и я Вас уверяю, Ваше величество, что если бы для них хоть что-нибудь сделали, они бы все стали консерваторами, всех их интересы заключаются в сохранении режима» [8, c. 13].

Но дело было не в непонимании. Придворная верхушка как раз понимала, что уступка либеральному земскому руководству откроет в структуре режима ту брешь, в которую ворвутся совершенно не консервативные силы, а то, что М.Вебер назвал «архаическим крестьянским коммунизмом». Так и получилось с I и II Государственными думами и «приговорным движением» крестьян — большой кампанией по подаче в Думу петиций и прошений. Кроме того, царское окружение верно оценивало глубину пропасти, которая отделяла либералов от народных масс, и не считало кадетов и земцев надежным заслоном против революции — к чему же тогда идти им на уступки, ослабляя структуру власти.

По этому вопросу в верхах шла дискуссия с 90-х годов XIX века, отраженная в записках С.Ю.Витте и тогдашнего министра внутренних дел И.Л.Горемыкина. Одна сторона доказывала, что в Западной Европе именно учреждения самоуправления «подточили абсолютную власть» и что «самодержавие с земством несовместимо». Другая сторона, напротив, видела в земстве «корректив против бюрократического абсолютизма» и средство предотвратить революцию32.

В декабре 1904 г. бывший заместитель Горемыкина, а теперь заместитель Витте (и впоследствии обер-прокурор Синода) А.Д.Оболенский писал Витте, который считался противником земства:

«Плотину прорвало, потока Вы не остановите, но в русло его направить можно и должно… Вы думаете, быть может, что Вам удастся чего-либо достигнуть силой? Мечты! К несчастию для нас, современников, и, вероятно, для наших детей, но, быть может, к счастью для будущего России — Вы ее в Испанию не превратите. Филипп II и католичество съели Испанию, наши бюрократические бредни Россию не раздавят, но, конечно, вызовут нечто такое, от чего нам тяжко придется» [8, c. 37].

С назначением министром внутренних дел вместо убитого эсерами Плеве более либерального Святополк-Мирского у земцев возникли надежды на более терпимое к ним отношение правительства, и было решено созвать 6-7 ноября 1904 г. в Москве съезд земских деятелей. Активное участие в его подготовке приняли кадеты, которые собирались выдвинуть на съезде свою конституционную программу. Этим предполагалось нейтрализовать набиравшее силу революционное движение. Видный земский деятель Е.Д.Кускова писала:

«Скорей, скорей! Левый крен наклоняет корабль! Делайте же ваши конституционные заявления! Внушите вашим славянофилам и вот этому безвольному часто плачущему монарху, что прямой, честный, открытый, нелицеприятный переход к народному представительству еще может спасти не только страну, но даже саму монархию!» [8, c. 15].

А видный деятель земства (впоследствии октябрист) граф П.А.Гейден так сформулировал необходимость конституционных инициатив земцев: «Если не будет дано правильно обоснованных начал, Россия пойдет с неизбежностью к революции».

Проводить земский съезд царь запретил, но его по обоюдному согласию провели как частное совещание. Земцы в своих резолюциях пытались склонить царскую власть на путь реформ, предоставляя ей инициативу, чтобы реформы не выглядели результатом давления снизу. Но и это не было принято царем, он отвечал, что реформ «хотят только интеллигенты, а народ не хочет».

Вслед за состоявшимся де факто земским съездом 1904 г. либеральная оппозиция прибегла к новой форме легальной борьбы — она начала «банкетную кампанию». В губернских городах собирались многолюдные банкеты с участием либеральной интеллигенции, произносились речи, выдвигались конституционные требования и принимались резолюции. Хотя над этими банкетами подшучивали (мол, это конституционные требования «за осетриной с хреном»), они ставили режим в трудное положение. Директор Департамента полиции А.А.Лопухин считал банкеты более вредными, чем студенческие демонстрации. Репрессии против участников банкета выглядели бы глупо и были неэффективны, так что оппозиционные выступления оказались легализованы явочным порядком и стали привычными.

вернуться