Путь сквозь лес - Декстер Колин - Страница 11

– Продолжайте, – пробормотал Стрейндж.

Ну, был сделан запрос в Интерпол и, разумеется, в шведскую полицию. Обезумевшая от горя мать сказала по телефону из Упсалы, что Карин обычно информировала семью о том, где она есть и куда собирается, – как это она сделала на прошлой неделе из Лондона.

Был отпечатан плакат (разыскивается молодая женщина) с увеличенной паспортной фотографией, который видели многие граждане Оксфорда и окрестностей в автобусах, молодежных клубах, информационных бюро, агентствах по найму и других аналогичного рода заведениях.

– II тогда эти люди и появились, я хочу сказать – свидетели? – прервал доклад Стрейндж.

– Именно так, сэр.

– А парень, которого вы взяли на заметку, видевший, как он думает, ее на Сандерленд-авеню?

– Это очень хороший свидетель. Очень.

– Мм-м. Не знаю. Привлекательная длинноногая блондинка – загорелая, в открытых одеждах... э-э... Джонсон? Стоит себе на траве у кромки дороги, лицом к движению... не странновато ли это? Ведь парень должен был запомнить ее намертво – вот что я хочу сказать. Вы знаете, и у нас временами бывают эротические видения среди бела дня.

– Морс сказал то же самое.

– Еще бы!

– Он сказал, что любой из нас, кто собирался ехать всего лишь до Вудстока, подвез бы ее даже до Стратфорда, если бы она того захотела.

– Он довез бы ее даже до Абердина, – прорычал Стрейндж.

– После этого, – продолжал свой рассказ Джонсон, – мы нашли в высокой траве приблизительно в двадцати ярдах от того места, где был найден рюкзак, маленький томик – возможно, выпал из одного из кармашков рюкзака – "Руководство по наблюдению за птицами". В книге был листок белой бумаги, сложенный по вертикали и, видимо, служивший закладкой, на котором были написаны заглавными буквами названия десяти птиц, против семи из них стояли карандашные галочки:

Начертание букв соответствовало стилю и наклону нескольких других надписей, найденных в документах. Напрашивался вывод, что Карин Эрикссон страстный орнитолог. Вероятно, она купила книгу по приезде в Лондон и пыталась добавить к своему списку увиденных птиц несколько редких видов, которые живут летом в Англии. Названия птиц были написаны по-английски, и в них была только одна ошибка – «бородатая синица» вместо «хлебной синицы», что представляет собой забавную аналогию с «бородатой камбалой» – блюдом, часто содержащимся в меню английских ресторанов (этот комментарий дал педантичный Морс).

Но еще более интересным приложением к книге оказался тонкий желтый рекламный листок, сложенный на этот раз уже поперек и уведомлявший, что в Бленхэймском замке в понедельник 8 июля – за день до того, как был найден рюкзак, – состоится поп-концерт, 20.00 – 23.30, вход только по билетам, 4,5 фунта стерлингов.

Вот и все. В сущности, ничего. Свидетельские показания сняты – запросы сделаны – проведен поиск в окрестностях Бленхэймского замка, но...

– Морс занимался этим делом вплотную? – спросил, нахмурившись, Стрейндж.

Джонсон, видимо, догадывался, что этот вопрос будет задан, и именно поэтому имел в запасе столь подробный, тщательно подготовленный доклад.

Правда заключалась в том, что Морс в те первые дни расследования совсем не занимался этим делом – оно не было делом об убийстве; и все еще (как все надеялись) не являлось таковым. Вместе с тем последующее расследование давало веские причины для беспокойства, особенно неуклонно накапливающиеся свидетельства, что Карин Эрикссон была весьма ответственной молодой женщиной, никогда раньше не участвовавшей в каких-либо оргиях или замеченной в употреблении наркотиков или пьянстве.

Только после того, как дело совсем уж замерло. Морс провел пару часов с Джонсоном где-то в конце июля, уже год назад, – но потом его отвлекло расследование бытового убийства на Коули-роуд.

– Я думаю, он счел всю эту историю своего рода шуткой, сэр, честное слово.

– Шуткой? Шуткой! Это, черт возьми, не шутка, Джонсон! Нравится нам это или нет, но мы вынуждены будем подключить пару дополнительных телефонных линий к главному пульту, как только чертовы газеты вцепятся в это дело. Как при авиакатастрофе! И если у публики появятся лучшие идеи, чем у полиции...

Джонсон мягко напомнил ему:

– Но это было ваше предложение, сэр, – относительно письма в "Таймс".

– Что вы хотели сказать о Морсе? – спросил Стрейндж, игнорируя критику.

– Я хотел сказать, сэр, что он, ну, он только обсудил некоторые детали дела со мной и говорил при этом... ну... как бы первое, что ему пришло в голову. Не думаю, что у него было время обдумать все обстоятельства дела.

– Но кое-какие идеи у него были, у этого Морса? У него всегда находятся идеи. Даже если он всего несколько минут занимается делом. Конечно, обычно идеи бредовые, но...

– Я хочу сказать только то, что он воспринял это дело не всерьез – говорил всякие, ну... идиотские вещи...

Стрейндж внезапно повысил голос:

– Послушайте, Джонсон! Может быть, вы и правы, и Морс идиот. Но он никогда не был дураком. Давайте раз и навсегда об этом договоримся!

Для Джонсона осознание разницы между терминами, которые он до настоящего времени считал практически синонимами – "идиот" и "дурак", – находилось явно за пределами его этимологических способностей. Несколько озадаченный, он слегка нахмурился, а его непосредственный начальник продолжал:

– Некоторые люди иногда оказываются правы, несмотря на неправильные посылки. Но Морс? Он чаще всего оказывается не прав, несмотря на правильные посылки. Правильные посылки... вы понимаете меня? Хотя он иногда и слишком много пьет...

Джонсон уставился на папку с делом, лежащую перед ним: увы, он знал, о чем толкует Стрейндж: "Не лучше ли, сэр, передать это дело Морсу?"

– Да, я думаю, надо передать, – сказал Стрейндж. – Так думает и главный констебль, если уж вам хочется знать, – жестко добавил он.

– Значит, когда он вернется из отпуска?..

Стрейндж тяжело вздохнул:

– К сожалению, это произойдет не так уж скоро. Пока посмотрим, как повернется дело с газетной публикацией.

– Уверен, что он ее увидит, – если они напечатают письмо.

– Кто? Морс! Глупости! Я никогда не видел, чтобы он читал что-нибудь. Потратит полчаса на кроссворд, и все.

– Потратил десять минут – последний раз, когда я за ним наблюдал, – честно, хотя и неохотно, признал Джонсон.

– Тратит свою жизнь черт знает на что, этот Морс, – пробурчал Стрейндж после паузы.

– Ему следует жениться, вы это хотите сказать?

Стрейндж начал извлекать свое тело из кресла:

– Так много я бы с него не потребовал. Смешной институт – брак! А вы как думаете?

Джонсон, женившийся всего шесть месяцев назад, избежал прямого ответа на вопрос, а Стрейндж, приведя наконец свой позвоночник в вертикальное положение, оглядел с высоты своего роста бумаги, в которые уткнулся Джонсон.

– Это не почерк ли Морса? – спросил он, пользуясь преимуществами старческой дальнозоркости.

Да, это был почерк Морса, и Джонсон явно предпочел бы не показывать эти записи Стрейнджу. Но, по крайней мере, появилась возможность аргументировать сказанное им до этого. Поэтому он отделил от дела лист и подал его.

– Мм-м... – Стрейндж держат листок на расстоянии вытянутой руки и обозревал написанное. В отличие от Морса, читал он очень быстро и всего через десять секунд вернул листок Джонсону: