Советская цивилизация т.1 - Кара-Мурза Сергей Георгиевич - Страница 23
- Предыдущая
- 23/183
- Следующая
Надо сказать о том культурном типе, который представлял из себя молодой грамотный русский рабочий начала ХХ века. Это было особое культурно-историческое явление, и оно сыграло большую роль в революции. Это был рабочий, который, с одной стороны, обладал большой тягой к знанию и чтению, которая всегда была характерна для пришедших из деревни рабочих. Отличие в том, что наш рабочий одновременно получил три типа литературы на пике их зрелости — русскую литературу «золотого века», оптимистическую просветительскую литературу эпохи индустриализма и столь же оптимистическое обществоведение марксизма. Это сочетание во времени уникально. А.Богданов в 1912 г. писал, ссылаясь на беседу с английским профсоюзным лидером, что в те годы в заводских рабочих библиотеках были, помимо художественной литературы, книги типа «Происхождение видов» Дарвина или «Астрономия» Фламмариона — и они были зачитаны до дыр. В заводских библиотеках английских тред-юнионов были только футбольные календари и хроники королевского двора.
Классовое сознание рабочих России было высоко развито, хотя другие признаки «классовости» сильно отстали. Антонио Грамши писал в 1917 г. (сходную мысль по-иному выразили и другие мыслители), что русские рабочие как бы собрали и впитали в себя классовое сознание, накопленное рабочими всего мира за триста лет. Они стали пророком, несущим в себе «угль, пылающий огнем», мысль и язык трудящихся всех времен и народов.
Буржуазия в России, скованная сословными рамками, не успела и уже не могла выработать того классового сознания “юной” буржуазии, которое на Западе сделало ее революционным классом “для себя”. В отличие от западного капитализма, где представители крупной буржуазии начинали как предприниматели, российский капитализм с самого начала складывался в основном как акционерный. Крупные капиталисты современного толка происходили не из предпринимателей, а из числа управленцев — директоров акционерных обществ и банков, чиновников, поначалу не имевших больших личных капиталов. Крупные московские (“старорусские”) капиталисты вроде Рябушинских, Морозовых или Мамонтовых, начинали часто как распорядители денег старообрядческих общин. По своему типу мышления и те, и другие, не походили на западных буржуа-индивидуалистов.
Численный состав крупной буржуазии был в России очень невелик. В 1905 г. доход свыше 20 тыс. руб. (10 тыс. долл.) в год от торгово-промышленных предприятий, городской недвижимости, денежных капиталов и “личного труда” получали в России, по подсчетам Министерства финансов, 5739 человек и 1595 акционерных обществ и торговых домов (их пайщики и составляют первое число) 18. Остальные богатые люди, не считая помещиков, получали доход на службе.
Мы видим, что “масса” буржуазии была очень мала. В Москве, согласно переписи 1902 г., было 1394 хозяев фабрично-заводских заведений, включая мелкие. 82% предпринимателей входили в состав старых ремесленно-торговых сословий, были включены в иерархию феодального общества, имели свои сословные организации и не испытывали острой нужды в переустройстве общества на либерально-буржуазный лад.
Страх, который буржуазия, подавленная “импортированными силами крупного капитала” (М.Вебер), испытала во время революции 1905-1907 гг., заставил ее искать защиты у царского бюрократического государства. Большинство буржуазии после страшного урока 1905 г. вообще отошло от политики, стало консервативным и никак не могло принять на себя активную роль в революции. Многочисленные попытки основать политические партии буржуазии (“собственников”) не увенчались успехом. Одним из парадоксов России было то, что за расширение возможностей буржуазного развития боролись партии, не являющиеся чисто буржуазными ни по своему социальному составу, ни по идеологии.
Обычным для ортодоксальных марксистов и либералов было считать, что русская революция произошла “слишком рано” — не созрели для нее еще предпосылки, слаба была буржуазия, не созрела почва для демократии. Это представление механистично, оно не учитывает фазу “жизненного цикла” всей капиталистической формации и прежде всего Запада, следовать которому пытались и либералы, и марксисты.
Изучая, начиная с 1904 г., события в России, М. Вебер приходит к гораздо более сложному и фундаментальному выводу: “слишком поздно!”. Успешная буржуазная революция в России уже невозможна. И дело было, по его мнению, не только в том, что в массе крестьянства господствовала идеология “архаического аграрного коммунизма”, несовместимого с буржуазно-либеральным общественным устройством. Главное заключалось в том, что русская буржуазия оформилась как класс в то время, когда Запад уже заканчивал буржуазно-демократическую модернизацию и исчерпал свой освободительный потенциал. Буржуазная революция может быть совершена только “юной” буржуазией, но эта юность неповторима. Россия в начале ХХ века уже не могла быть изолирована от “зрелого” западного капитализма, который утратил свой оптимистический революционный заряд.
В результате в Россию импортируется капитализм, который, с одной стороны, пробуждает радикальные социалистические движения, но в то же время воздвигает против них зрелую бюрократическую организацию, абсолютно враждебную свободе. Под воздействием импортированного капитализма русская буржуазия до срока состарилась и, вступив в союз с бюрократией, оказалась неспособной совершить то, что на Западе совершила юная буржуазия. “Слишком поздно!”.
Историк-эмигрант А.Кустарев, изучавший “русские штудии” М.Вебера, пишет: “Самое, кажется, интересное в анализе Вебера — то, что он обнаружил драматический парадокс новейшей истории России. Русское общество в начале ХХ века оказалось в положении, когда оно было вынуждено одновременно “догонять” капитализм и “убегать” от него. Такое впечатление, что русские марксисты (особенно Ленин) вполне понимали это обстоятельство и принимали его во внимание в своих политических расчетах, а также в своей зачаточной теории социалистического общества. Их анализ ситуации во многих отношениях напоминает анализ Вебера”. Это верное замечание, и надо только удивляться, что к сходным выводам Вебер и Ленин пришли, исходя из совершенно разных философских посылок. Надо добавить, что к такому же выводу относительно России пришел в конце жизни и Маркс, но это не было известно Ленину.
Та небольшая часть крупных капиталистов, которая смогла войти в симбиоз с “импортированным” зрелым западным капитализмом, после 1905 г. заняла столь радикальную социал-дарвинистскую антидемократическую позицию, что вступила в конфликт с господствующими в России культурными нормами и влиться в революционное движение не могла. Так, группа московских миллионеров, выступив в 1906 г. в поддержку столыпинской реформы, заявила: “Дифференциации мы нисколько не боимся… Из 100 полуголодных будет 20 хороших хозяев, а 80 батраков. Мы сентиментальностью не страдаем. Наши идеалы — англосаксонские. Помогать в первую очередь нужно сильным людям. А слабеньких да нытиков мы жалеть не умеем”. Как общественная позиция такой взгляд укорениться не мог — общество не следовало англосаксонским идеалам, оно “страдало сентиментальностью”.
Российская буржуазия пришла к началу ХХ века как экономически сильный, но “культурно больной” класс, с внутренне противоречивым самосознанием. Назревающая революция, казалось бы, объективно призванная расчистить путь для буржуазно-демократических преобразований, изначально несла сильный антибуржуазный заряд. В 1905 г. Вебер, высказал мнение, что грядущая русская революция не будет буржуазно-демократической, это будет революция нового типа, причем первая в новом поколении освободительных революций.
Не получила буржуазия в России и того религиозно освященного положения, которое дали западной буржуазии протестантизм и тесно связанное с ним Просвещение. В России идеалы Просвещения распространились, уже утеряв свою роль носителя буржуазной идеологии (скорее наоборот, здесь они были окрашены антибуржуазным критицизмом). Российские буржуазные либералы были романтиками, обреченными на саморазрушение. Как ни парадоксально, они были вынуждены на деле выступать против капитализма — зрелого и бюрократического. Поэтический идеолог крупной буржуазии Брюсов сказал тогда:
- Предыдущая
- 23/183
- Следующая
