Сильнейшие - Дильдина Светлана - Страница 108

— Поставьте их на мое место и посмотрите! — огрызнулся Огонек, не зная, что повторяет увещевания Лачи, только на свой лад.

— Очень удобно искать оправданий в собственном незнании.

— Но я и в самом деле не знаю! И не собираюсь оправдываться!

— А зря. Ты многому научился на юге, я вижу. Только совсем не тому, что следует. Если бы не… — она осеклась, только губы шевельнулись, договаривая беззвучно.

— Что?

— Не ты задаешь здесь вопросы. Ступай, ты свободен.

«Чтоб тебя крыса тяпнула!» — не сдержался полукровка, прошипел пожелание в сторону дверного занавеса. Лайа умеет читать мысли? Вот и превосходно. И без того каждый раз морщится едва заметно, стоит ей завидеть полукровку. Так хоть будет за дело.

Вернувшись в Ауста, забрался на подоконник, как обычно делала Атали, завернулся в шионте, хоть было тепло. Смотрел на оголтело носящегося над оградой козодоя — очень хотелось бросить в него камнем, чтобы не мелькал перед глазами… Но далеко. Когда появилась девчонка, не сразу вспомнил — на этот час договаривались выбраться посмотреть какие-то фрески. Совсем позабыл.

— Пойдем? — прощебетала Атали.

— Спасибо, не хочется, — хмуро откликнулся он, поплотнее укутался в накидку. Мог бы, и на голову бы натянул… Но не при Атали же. Отвернулся, порадовался, что козодой улетел.

Девочка ушла, обиженная, что он глядит волком. А Огонек все вспоминал Кели… Не маленький ведь тот. И он — знал, не мог не знать. Но ведь Огонек помог ему — неужто тот сознательно хотел его смерти? Вряд ли…

Вспомнилась дорога в Тейит, равнодушные лица… Им было все равно, спутникам Элати. А Кели было любопытно… больше он не нашел бы того, кто полез. Всего лишь любопытство, не что иное.

— А! — со злостью треснув кулаком о подоконник, Огонек взвыл от боли.

Ила скоро узнала про историю с Повелителем Орлов — Лайа позвала к себе няньку и отчитала сурово, так что в груди молодой женщины едва-едва не вспыхнуло желание устроить ответную отповедь. В конце-то концов, она ничем не обязана Сильнейшей Обсидиана!

Однако Иле ведь доверили присматривать за Огоньком… а она плохо справляется со своими обязанностями. Движимая заботой о полукровке, поспешила к нему.

— Пойми, тут для всего есть свои правила, — увещевала Ила. — Никто не желает тебе зла — в конце концов, тебя не наказали за ту нелепую выходку… и особо не рассердились, похоже. Неужто необходимы другие знаки расположения к тебе Высших?

— Нелепую… Знаки… Лучше бы рассердились. Когда стоишь так… а на тебя смотрят, будто ты не достоин даже презрения…

— Тебе просто кажется так. Они вполне доброжелательно настроены к тем, кто им служит.

— Я не хочу никому служить!

— Тогда тебе надо в лес, мальчик. Иначе как ты проживешь? Даже попросту обрабатывая землю, ты будешь служить Тейит.

— Всей Тейит — я согласен…

— Такой смешной… Зачем ты ВСЕЙ Тейит?

«Может, и нужен!» — с непонятной для самого мрачной гордостью подумал подросток, — «Ведь они уже не раз намекали, что я несу в себе нечто ценное!»

— Так хочется почувствовать себя особенным?

— А тебе не хотелось бы? — ощетинился, — Ты… Лиа говорила, в юности ты была смелой!

— Мальчик, ты уверен, что Лиа была бы рада видеть тебя рвущимся на рожон, лишь бы доказать кому-то чего-то? Неужто так туго пришлось на юге? — печально сказала она.

— На юге… и в башне, и тут… я хочу сам хоть чего-то стоить, ты понимаешь?! Дикари… может, и благодарны были за спасение Белки. Но я ушел от них. А так… всюду чужой…

— Неужто мы мало любим тебя? — потянулась обнять.

Увернулся, запоздало подумав — не обидел ли?

— Не мало… Прости. Но я… хочу быть человеком. Достойным не только любви, но и уважения… любить можно и кошку.

— Неужто я, Лиа, Кави, Кираи видим в тебе лишь кошку? И те, кого ты лечил? Неужто и для родителей ты был… кошкой?

— Для них… они погибли, — Огонек опустил голову. — А вы… я хочу быть достойным, ты понимаешь? А так… я никто!

— Дурак ты! — сердито сказала молодая женщина, и сквозь обличье ласковой мудрой няньки проглянула былая девчонка. — Себя измотаешь без толку, расстроишь бабушку — а чего добьешься?

— Уважения к самому себе! Тебе легко говорить, ты не была… подобранным забавным зверьком!

— Пошли по кругу, — вздохнула Ила.

Поставила на стол узорную миску с темным ароматным супом — в бульоне плавали алые ломтики овощей и полоски тонко нарезанного лука; положила рядом пропитанную соевым маслом лепешку.

Опершись рукой о подбородок, наблюдала, как Огонек ест.

В голове крутилось — бедный… сколько он перенес… с ним были жестоки на юге…

А Огонек думал отнюдь не о прошлом. Первоначальное намерение разобраться с не в меру любопытным Кели угасло, оставив послевкусием терпкую горечь. После ухода Илы, стараясь быстрей пережить обиду, уткнулся в свитки — и со злости начал совсем скоро разбирать знаки. Несказанно обрадовался, осознав, что почти бегло читает. На радостях выбежал на улицу — всему свету поведал бы о своем достижении, но поделиться мог разве с Ивой и Сули — остальные заняты были, днем-то, и Лиа сидела с кем-то из больных.

Спустился на уровень вниз от Ауста, поддевая ногой камешки, зашагал вдоль каменной изгороди. Улыбался бессмысленно, бессознательно отмечая мелочи — шмель над репейником кружится, гудящий, увесистый, а рядом маленькая белая бабочка, крылышками подрагивает, словно пытается отогнать шмеля от своего цветка.

— Эй! — окликнул незнакомый подросток. Огонек оглянулся — вот он, окликнувший, сидит на невысокой каменной стене, и улыбка у него нехорошая. А рядом еще двое.

— Это ведь ты полукровка с юга?

— Ну да, — насторожившись, откликнулся Огонек.

— Понравилось быть подстилкой? — глумливо спросил один.

— С чего ты взял? — растерялся полукровка.

— Ха! Не пытайся отвертеться, теперь все равно не выйдет! Куна из Хрустальной ветви слышал разговор отца с Лайа!

— Но никто не мог так сказать… — еще больше растерялся он. — Это же чушь. Вы что-то не поняли…

Вспомнил Атали. Бездна… словно жизнь в Астале клеймо поставила у него на лбу!

Повернулся, намереваясь отправиться восвояси. Но один из подростков спрыгнул со стены и заступил дорогу.

— Куда ты торопишься? — скривился презрительно. — Наше общество тебя не устраивает? Хочешь… помечтать в одиночестве о том, как прекрасно жилось на юге?

— Дай пройти! — сказал Огонек, чувствуя, как из всего тела вырастают колючки.

— Да пожалуйста! Улица свободна! — посторонился, окатив Огонька столь мощной волной насмешливого презрения, что тот почувствовал желание втянуть голову в плечи… как черепаха.

— Ясно, почему ты с Атали сдружился! Такая же девчонка! — они снова расхохотались.

Представил, что сделал бы с ними оборотень… испугался, как воочию увидев кровь и неподвижные растерзанные тела, в которых оставалось мало человеческого. Ощутил злость на себя и ненависть к тому, на юге — почему ему все дается легко? Перед ним расступаются сами… и никому не придет в голову хотя бы прошептать недоброе вслед — может услышать.

Прогулка была испорчена, и хотелось скрыться от всех. Недавнее желание поделиться радостью без следа растворилось в совсем южной ярости — и от горечи следа не осталось. Жалел об одном — сколько угодно злись, разве того самого шмеля напугаешь… и то вряд ли, он глупый и слишком в себе уверен. Жало есть, крылья есть — что еще надо?

Упал на кровать и ждал ночи — ночью легче, ночью никто никого не видит.

Первые звезды на небе зажглись, когда в темноте услышал — одновременно — два голоса: «Думаешь, станешь по-настоящему сильным?» и «Хорошо мыши дружить с энихи!»

Сел.

— Я ничем не хуже тебя! — выкрикнул в пустоту.

— Что тебя беспокоит, мальчик?

Огонек даже не думал, что может о таком говорить с Лиа… но не удержался, слишком горька была обида. Начал Тейит домом считать… и как же теперь ходить по улицам, если грязь летит из-за каждого забора? Рассказал, захлебываясь собственным горем.