Сильнейшие - Дильдина Светлана - Страница 130

— Ненавижу! — прошептала она.

Весть о смерти Шику и второго северянина всколыхнула и без того неспокойный лагерь. Их убили в двух шагах… будто комаров прихлопнули. Когда Кираи ворвался к Огоньку, подросток понял — знает о разговоре полукровки и Лачи. Знает, для чего сюда везли полукровку.

— Ты сидишь спокойно, когда…

— Что же мне делать? — непослушными губами проговорил Огонек. — Я могу только ждать.

Кираи стремительно опустился на пол возле него, сидящего на циновке — будто упал на колено:

— Я знаю, что говорил тебе Лачи. Я знаю, что ты… дитя солнца, не ночи. Но ты и впрямь можешь помочь.

— Помочь? Убивая, как сделали те, южные?

Кираи… всегда терпеливый, веселый… Огонек и представить не мог, что увидит его чужим… словно окаменели черты — лучше бы крикнул, ударил…

— Выбирай, в конце концов, что ты такое! Нравятся эти? Ты… — взглянул в помертвевшее лицо, сдержался. Более спокойно проговорил:

— Нельзя вертеться, словно ветряк. Пойми наконец. Небо, тебе почти пятнадцать, а может, и есть уже! Не ребенок ведь.

— Кираи, я среди вас всего лишь мальчишка. Какая разница, что я думаю и чувствую?.

— Лачи…

— Вот именно. Я не просил… — голос подвел, сорвался. — Я люблю Лиа, своих друзей, тебя… и Шику я тоже любил. Но Лачи я ничего не должен. Сколько можно швырять меня, будто мячик?!

— Не ори, — оглянулся. — Ему — не должен. А себе?

Тихо-тихо стало, только вдалеке гулко заухала сова, пробуя голос к ночи.

— Что — себе? Вам…

— Нет. Себе. Понять, что ты такое, чем и зачем живешь… пора бы.

Поднялся. Вцепившись в его пояс, Огонек полушепотом вскрикнул:

— А ты — зачем?!

— Для родных, друзей — и для Тейит. Тевари…

Тут его позвали снаружи. Качнул головой — и вышел.

Огонек посидел неподвижно — и взял в руку золотистый продолговатый кристалл.

— Ну все, — сказал кто-то меланхолично. Уже не имело значения, что именно произошло в «лабиринте» между холмов, но южане вряд ли безнаказанно спустят смерть своего. Особенно когда с ними эта бешеная кошка.

— Я предвидел подобное, — Лачи оставался невозмутимым. — Отходите за гряду, — распорядился он, и прибавил, указав на узкую, еле приметную тропинку. — Не сходите с нее!

Большая часть северян явно ожидала подобного приказа — никому из них и во голову не пришло бы, что Лачи способен глупо попасть в ловушку. Вряд ли они знали что-то большее, го были готовы.

В лагере южан тоже возникло движение — и над их половиной долины взвилась птичья стая, вспугнутая кем-то или чем-то.

Огонек чувствовал, что Ши-Алли ожила: будто голубоватый пузырь надулся вокруг, видимый пока только внутренним взором. Защита, случайно приобретенная, показалась живым существом: она тревожилась, когда подросток шел по тропе, и не просто тревожилась — почти кричала. А потом Огонек бросил взгляд в сторону южного лагеря — тот открылся, как на ладони, с этой стороны долины. От шатров по направлению к лагерю северян мчались четыре грис — за ними едва поспевали еще две, и всадники этих последних держали себя так, будто хотели остановить других южан, вырвавшихся вперед. Зрелище, понятное Огоньку — и красивое.

Двое из четверки отстали, теперь задние животные скакали, выстроившись в линию. А двое опередили остальных — огромные черные самцы грис, сильные, и злые, наверное. Огонек не сомневался — знал, кто рванулся первым… а кто был вторым, неважно, потому что желает тот единственного — остановить. Энихи… глупые звери. Им важно не просто ударить — ощутить, как ударил, оказавшись близко… А если вырвется пламя, долина вспыхнет вся — сухая трава легко подчинится огню…

Кайе не сделает этого. Ведь тогда погибнет и южный лагерь!

Ши-Алли запела. Потрясенный, подросток прижал ладони к ушам и застыл, как вкопанный — на него едва не натолкнулся Кираи, замыкавший цепочку.

— Шагай же! — почти грубо сказал тот, не отводя взгляда от всадников… сотня ударов сердца, и они будут близко.

— Слушай! — звук, одновременно высокий и низкий, едва не сводил с ума. Ши-Алли пела без слов, переливаясь невидимым голубоватым светом.

Кираи без лишних слов подхватил Огонька, перекинул через плечо и понес дальше — ошеломленный непонятным певучим звуком, тот не сопротивлялся, висел мешком.

В Тейит часто охотились с помощью птиц. Полукровка не слишком любил и слушать о таком развлечении, не то что смотреть. А у Кираи был сокол, и у Шику был… Завидя жертву, хищная птица камнем падает на нее, сложив крылья — и может показаться, что вот-вот, и охотница разобьется. Но она всегда успевает, и, даже промахнувшись, разворачивается над самой землей и взмывает в небо.

Так и южане летели сейчас к невысокой гряде. И достигли ее скоро.

Луки и дротики у северян были, но никому, кроме Огонька, не пришло бы в голову ими воспользоваться. Если бы на посланцев Тейит неслась лавина дикарей или диких зверей, лучники расстреляли бы нападавших еще издалека. Но против Силы оружие обыкновенное применять было — как пытаться закидать медведя шариками репьев.

Два самца грис подлетели к гряде голова в голову, первыми, но потом всадникам пришлось соскочить на землю — пробираясь через мешанину небольших камней и кустарника, животные рисковали поломать ноги. Южанин, державшийся наравне с Кайе, опередил его на шаг, и оказался хорошей мишенью. Ни один «щит» обыкновенного айо не выдержит нескольких ударов одновременно. Это понял и Огонек, не то что оборотень. Тот рванулся, в прыжке закрывая собой своего — и уже в Кайе полетел радужный нож. Время застыло и подернулось мутноватой пленкой.

Он не помнит про «щит», отрешенно подумал Огонек, стоя сбоку и баюкая в ладони чекели. Ему хватило бы и стрелы… Видел — на груди и правом плече одежду не то прожгло, не то разрезало. Лицо оборотня исказилось, но тот не вскрикнул. И все-таки Кайе вспомнил про защиту — последней доли мгновения хватило ему, чтобы закрыться от двух ударов. Южанин, которого он заслонил и сбил с ног, перекатился по земле, поднимаясь.

Сероватый шепот обволакивал все, вползал в уши Огонька — ну давай же, не медли! Но он не мог, держась за плечо — самому стало больно. Не сильно, давно ослабела связь. Нехотя он поднял кристалл; ощутил желание взглянуть через золотистые грани на закатное солнце.

А Кайе шагнул вперед, и закричали сзади — те, кто ставил завесу. Треск воздуха был почти слышен, и растерялся Лачи — юноша прорвал завесу, которую ставили пятеро сильных. Будто зверь пробежал по тропе, загороженной паутиной, и не заметил, ослепленный болью и яростью.

Чекели в руке Огонька нагрелся — то ли от близости Огня, то ли от внезапно ставшей горячей ладони.

Еще пара быстрых движений Кайе, мягких, как прыжок играющей кошки — но северяне попросту не успели отступить хоть на пару шагов. Теперь оборотень стоял напротив Лачи… да что там, напротив, важно ли это? Прорвана была завеса, казавшаяся непреодолимой. А значит, его не остановит щит человека, стоящего на расстоянии вытянутой руки.

Кираи не выдержал. Блеснул радужный нож, рассыпался тысячью капелек, ударившись о «щит» оборотня, теперь окружавший его почти зримой стеной. Юноша искоса взглянул на воина севера.

«Почему?» — мелькнуло в голове Огонька. Кираи был таким рассудительным…

Но южанин не удостоил бросившего нож и вторым взглядом, не то что смертельным ударом. Он просто стоял и смотрел на Лачи. Лицо было сумрачным — и задумчивым. Кайе что-то решал для себя, что-то важное. И это было неправильно, как если бы в прыжке остановился дикий зверь, передумав убивать немедленно.

А южане приблизились.

Золотистый кристалл обжигал руку, будто стал раскаленным углем. Невозможно терпеть…

Полукровка шагнул вперед, теперь от оборотня и его отделяло совсем немного. Протянул чекели на раскрытой ладони — ему. Зрачки обоих будто одним целым стали — не мимолетное скольжение, как там, у завесы; Кайе тяжело глянул — почти ударил. И взял протянутое.