Дневник пани Ганки (Дневник любви) - Доленга-Мостович Тадеуш - Страница 73

Сейчас, когда я пишу эти слова, часы бьют пять, а его еще нет.

Если бы я умела писать драмы, то сцена, которая состоялась между мной и Яцеком, произвела бы в театре колоссальное впечатление. Прежде всего — его появление. Вернулся он в таком виде, что его было не узнать: бледный, с синяками под глазами, во взгляде отчаяние. Казалось, даже его одежда отражала то совершенно подавленное состояние, в котором он находился.

Он не поздоровался со мной, как обычно, а тяжело опустился в кресло, опустил голову и долгое время молчал, нервно сжимая пальцы.

Мог ли он предполагать, что именно теперь, когда потеряв всякую надежду, пришел сказать мне, что не видит спасения ни для себя, ни для нашей супружеской жизни, он найдет у меня, своей жены, и помощь, и спасение, и добрый совет!

Когда он заговорил, голос его звучал глухо и то и дело прерывался:

— Дорогая Ганка… Вот оно и произошло… Та женщина, о которой я тебе говорил, наконец раскрыла мотивы своих требований. Приготовься к худшему… Она поставила такие условия, которые ни принять, ни выполнить я не могу. Не хочу ничего скрывать от тебя. Оказалось, что сам я ничуть ей не нужен. Нашу бывшую связь она стремится использовать так, чтобы принудить меня к бесчестнейшему поступку… Она потребовала, чтобы я заплатил ей за молчание похищением секретных государственных документов. А так как я не только не могу и на мгновение допустить мысль о том, чтоб принять это гнусное предложение, но и считаю своим долгом немедленно сообщить власти о том, что эта женщина — опасный агент иностранной разведки, то надо, чтобы ты была готова к любым последствиям. Если я не заявил на нее до сих пор, то только потому, что хотел предупредить тебя.

Когда он произносил эти слова, губы его дрожали. Он потер ладонью лоб и добавил:

— Еще сегодня та… особа будет арестована. Но я не имею против нее никаких доказательств. Она уверяет, что давно уже обезопасила себя на этот случай. И как мне кажется, говорит правду. Мое заявление она истолкует властям как неуклюжую попытку отомстить, как наивный оговор с целью избавиться… от законной жены, требующий, чтобы я вернулся к ней. Если ей поверят — а поверят наверняка, потому что улик против нее нет, — она будет освобождена, а я… я сяду в тюрьму по обвинению в двоеженстве и клевете. Он посмотрел на меня.

— Буду осужден и сяду в тюрьму. Поэтому, предвидя все, даже зная наверняка, что иначе эта история закончиться не может, я найду для себя другой… выход. Но речь идет не обо мне, а о тебе… Скандала и бесчестья не предотвратить. Однако надо найти способ хоть в какой-то мере уберечь от этого тебя. Сам я не могу придумать такого способа. Может, уже сегодня объявить знакомым, что ты порвала со мной… Может, хорошо было бы, чтобы ты уехала на длительное время за границу… Не знаю. Разумнее всего будет, если ты пойдешь к своему отцу и все ему расскажешь. Он человек умный. Думаю, даст тебе самый дельный совет.

— А ты еще не разговаривал с ним? — обеспокоенно спросила я.

Он отрицательно покачал головой.

— Нет, не разговаривал, хотя надо было бы. Но мне не хватило смелости. Я не прошу прощения ни у него, ни у тебя, так как знаю, что не заслуживаю и не получу его. Да впрочем, мои счеты с жизнью завершены. За непростительную ошибку молодости я заплачу высокую цену. Но вполне осознаю, что такие ошибки достойны строжайшего наказания. Только сегодня я понял, зачем эта женщина стала моей любовницей, а затем втянула меня в брак. Она уже тогда была шпионкой и использовала меня как простодушного дурачка, который облегчил ей доступ в дипломатические круги. Вполне вероятно, что, воспользовавшись ситуацией, она копалась и в тех документах, которые мне было поручено перевезти. Когда я стал им не нужен, она меня бросила, а теперь вот вернулась, надеясь шантажом выведать у меня новые государственные секреты. Да, впрочем, это неважно… Повторяю — это мои счета, и я их оплачу. Речь-то идет о тебе. Ведь та подлая женщина угрожала, что сумеет втянуть и тебя в свои грязные дела. Я ей, конечно, не совсем верю. Но есть случайное стечение обстоятельств, которое может придать ее обвинению некое правдоподобие. Всему виной твоя злосчастная поездка в Криницу.

— Моя поездка?

— Да. Там ты познакомилась с ней, не подозревая, что имеешь дело с женщиной, которая хочет нас разлучить. А поскольку, по ее словам, кто-то в Кринице обыскивал ее комнату, то теперь она утверждает, что это сделала ты в сговоре со мной. Это мерзкая ложь, но, чтобы избежать необходимости что-то объяснять, лучше всего тебе уехать на длительное время за границу, не оставляя здесь адреса. Женщина, о которой я говорю, — мисс Элизабет Норман.

Я кивнула головой:

— Знаю.

— Знаешь? — удивился он. — Догадалась?

— О нет. Я с самого начала считала это дело слишком серьезным, чтобы опираться на догадки. Я знаю, кем является и кем была женщина, называющая себя Элизабет Норман.

— Ничего не понимаю.

— А тут нечего понимать. Неужели ты думал, что, услышав твое признание, я сложите руки и пустила все на самотек?.. Нет, мой милый. Я решила действовать, и как можно энергичнее. Немедленно обратилась в брюссельское розыскное бюро, и благодаря этому мы теперь не безоружны.

— Как? Что ты говоришь? Ты прибегла к услугам детективов?

— Да, — я победно глянула на него, — и только поэтому мы можем сегодня не бояться той женщины.

— Почему же ты никогда не говорила мне об этом?

— Я предпочла действовать по собственному усмотрению. И, как оказалось, поступила правильно. Вот тебе, например, кажется, будто ты не имеешь ни одного доказательства того, что она шпионка. Зато я имею эти доказательства. Даже более чем доказательства. Имею свидетеля, который слышал собственными ушами, как она призналась в шпионаже. И как требовала от тебя эти секретные документы. Да и сама я слушала весь разговор.

И тут я рассказала Яцеку, как все было, с тем лишь небольшим отступлением, что не упоминала о помощи дяди Альбина, и что доверилась кому-нибудь в этом деле. Трудно даже описать, как удивился и обрадовался Яцек. Он расспрашивал меня о деталях и был просто поражен моей предприимчивостью. Но когда я закончила, снова погрустнел.

— Все это хорошо. Это во многом облегчает мое положение. Во всяком случае, этого хватит, чтобы обезвредить ее как шпионку. Однако не заставит ее молчать о двоеженстве.

Я покачала головой.

— А вот я смотрю на вещи более оптимистично. И детектив, который за ней следил, и я считаем, что у нее вообще нет никакого брачного свидетельства. А если и есть, то фальшивое. Ведь она ясно сказала тебе, что готова письменно подтвердить то, что, вступая с ней в брак, ты был одурманен наркотиком. Да и сам ты вспоминал, что был тогда пьян. Или уверен ты, что тебе не внушен тот брак? Если она уже тогда была шпионкой — а я в этом нисколько не сомневаюсь, — то наверняка имела сообщников, которые крутились около вас и убедили тебя, что ты стал ее мужем.

Яцек пожал плечами.

— Чепуха. К сожалению, это чепуха. Я действительно был пьян, но не настолько, чтобы не помнить, как составляли и подписывали акт в брачной конторе. Помню также и документ, который подтверждал наш союз. На его основании мы заняли совместную каюту на пароходе, а впоследствии зарегистрировались в гостинице в Испании. Собственно говоря, всеми формальностями занималась она сама. Нет, в этом вопросе нечего тешить себя напрасными надеждами.

— А даже если и так, — сказала я, — можно хоть сейчас пойти к ней и предложить сделку: она дает тебе брачное свидетельство и согласие на развод, а вместо этого сможет свободно уехать. Ведь собственная свобода ей дороже, чем мы с тобой.

— Да верно, — признал Яцек. — Но я так поступить не могу.

— Почему не можешь?

— Потому, дорогая, что мой долг — обезвредить шпионку, которая действует против Польши.

— Ты в своем уме? Ведь когда она уедет, то уже не сможет вредить Польше.